книги / Собачий бог

сразу узнаю, — вмешалась Аленка. Она прямо сияла от сча­ стья. У Андрея на лице попеременно выражение блажен­ ства сменялось выражением крайнего недоумения.

Тарзан, обернутый в пальто Бракина, лежал у печки. Рыжая — рядом, ближе к порогу. У Тарзана была забин­ тована голова, и из-под повязки сочилась кровь. И еще — смешно торчало одно ухо. Расцарапанная мор­ да была обильно смазана «зеленкой», передние лапы тоже забинтованы.

Это уже Аленка его лечила — догадался Бракин.

—Значит, — уточнил он, — кто-то пробрался к крыль­ цу с раненым Тарзаном в руках и с Рыжиком, позвонил, оставил собак, а сам исчез?

—Ну да! — радостно подтвердила Аленка и лукаво взглянула на Бракина. Бракину почудилось, что Аленка знает, кто этот таинственный «кто-то».

Надо будет выйти, посмотреть следы, — подумал Бра­ кин. Не Коростылев же решил вдруг проявить мило­ сердие?

Иоставался важный вопрос: куда делись овчарки, ко­ торые, кажется, на самом деле были людьми? То есть куда делись люди? Причем, если судить по окровавлен­ ной шкуре, один из них был вынужден бежать в образе человека.

Поди разберись: то ли шкуры магические, то ли это просто фокус с переодеванием, вроде ряженых колдунов.

—- Ну что, собачка, досталось тебе? — спросил Бракин, участливо наклонившись к Тарзану.

Тарзан открыл мутноватые глаза, слегка клацнул че­ люстями. Дескать, досталось, да еще как.

Бракий взял на руки Рыжую — она немедленно и мгновенно облизала ему все лицо — Бракин не успел от­ клониться.

— Ну-ну, целоваться потом будем, — сказал он. —Дай­ ка я тебя осмотрю для начала...

Осмотрел. Кажется, ей .тоже досталось: один глаз зап­ лыл почти как у человека, но кости были целы, и крови на ней не было.

Цыганский поселок

Густых прятался в штабелях стройматериалов, приго­ товленных под строительство нового дома. Он ждал.

Вдоме, где сейчас находилась дева, окна были освеще­ ны, и глухо слышалась разноголосая цыганская речь, пе­ ремешанная с русскими словами.

Из дома за весь вечер никто не выходил, из чего Гус­ тых сделал вывод, что в доме — полное благоустройство, хотя он точно знал, что эта часть поселка была неблаго­ устроенной.

Долгое сидение в снегу никак не отразилось на нем. Не затекали ноги и руки, и не хотелось спать, и он чув­ ствовал необычную бодрость и готовность к действию.

Иеще он знал, что все должно быть сделано именно сегодня ночью: утром цыгане снова рассядутся по маши­ нам и отправятся в гости к многочисленной родне. Поди тогда, проследи за ними. И день будет снова потерян.

Густых прикрыл глаза, продолжая наблюдать из-под полуопущенных век.

Ага, вот в двух окнах сразу погас свет. Оставался свет в угловом окне ~ видимо, там была кухня. Возможно, женщины легли спать, а мужчины еще остались бодр­ ствовать, справляя свою цыганскую тризну.

Звезды усеяли небо. В поселке все давно уже спали.

Вотдалении высилась труба котельной, из нее в черное небо столбом поднимался белый дым.

После того как погас свет во всем доме и во дворе за­ лаяли, забегали собаки, спущенные с цепей, Густых выждал еще с час.

Летом в это время уже начинало светать. Зимой — на­ ступил самый глухой час. Час волка.

Густых бесшумно поднялся, снял пальто и шапку и двинулся к дому.

Дом окружал довольно высокий забор, кирпичный со стороны улицы и деревянный с боков. Позади дома были надворные постройки, а за ними огороды, и вряд ли там мог быть высокий и надежный забор.

Не оглядываясь и не таясь, в полный рост, Густых по­ дошел к углу — там, где каменная ограда уступала место деревянной. Он взялся рукой за верхний треугольный край доски и легко выворотил ее вместе с гвоздями. Гвозди заскрипели, но собаки бегали где-то по другую сторону дома.

Густых с той же легкостью оторвал еще две доски, пе­ решагнул через перекладину и оказался внутри усадьбы. Проваливаясь в снег, он пошел за дом, туда, где должен был быть второй выход.

Выход, действительно, был — массивная деревянная дверь, даже не обшитая железом.

Но кроме двери были и собаки. Четыре здоровенных кудлатых пса, похоже, алеуты.

Они от неожиданности даже не подняли лай. А просто молча бросились на чужака, оскалив громадные пасти. Густых остановился, ждал. Собаки подлетели к нему — и внезапно затормозили всеми четырьмя лапами. Пригну­ ли морды книзу, принюхиваясь и ворча. Потом медлен­ но, подняв широченные зады, стали отступать.

Густых еще подождал, потом повернулся к ним спи­ ной и двинулся к дверям. Шуметь было нельзя: проснет­ ся вся цыганская братия. Густых решил действовать ина­ че. Он осторожно оторвал деревянный порожек, высвободив нижний край двери. Взялся за край обеими руками и начал понемногу расшатывать задвижку запо­ ра вместе с дверью. Задвижка была сделана на совесть, подавалась плохо, но Густых и не очень спешил.

Полчаса ему потребовалось, чтобы согнуть задвижку, потом он легонько рванул дверь на себя. Задвижка скрипнула и зазвенела, упав на пол.

Густых прислушался. Помедлил, потом открыл дверь, приподнял и снял ее с петель. Поднял, словно огромный осадный щит, и зашвырнул далеко-далеко, к забору. Дверь мягко и почти бесшумно зарылась в глубокий снег.

Густых вошел в темный коридор, безошибочно, внут­ ренним чутьем, определяя расположение комнат. Здесь были кладовая и сортир. Коридор упирался в следую­ щую дверь. Но эта дверь была хлипкой, межкомнатной и не запиралась изнутри.

Густых открыл ее медленно и осторожно, миллиметр за миллиметром, и тихо скользнул в темную кухню.

Перешагивая через спавших на полу людей, прошел в следующую комнату. Остановился, прислушиваясь и принюхиваясь.

И снова пошел вперед, перешагивая через спящих. Так он обошел все четыре комнаты. Вернулся в кухню и от­ правился во второй раз, только теперь он задерживался над каждым спящим.

И внезапно почувствовал: вот она — дева!

Он закрыл ей рот одной рукой, другой подхватил за талию, поднял и пошел вон.

Он вышел во двор, под холодные звезды. Ему не хоте­ лось, чтобы деву нашли слишком быстро — опять под­ нимется крик и шум, начнутся поиски и, кто знает, мо­ жет быть, цыгане выйдут на него.

Поэтому Густых двинулся тем путем, каким и при­ шел: пролез в забор, перешел через улицу, обогнул шта­ беля бетонных блоков и бревен. Пересек поле и вошел в лес.

Этот лес был не очень большим. Посередине леса было искусственное озеро, бывший котлован, который выры­ ли еще в годы развитого социализма, и бросили. Котло­ ван постепенно заполнился водой, и получилось озеро. Летом это озеро становилось одним из главных мест от­ дыха горожан и жителей окрестностей.

Но сейчас была зима.

Густых добрел до озера — белого ровного поля, вытя­ нутого неправильным прямоугольником.

Здесь, на берегу, он присел. Разжал руку, зажимавшую рот девы, нагнулся, прислушался. Она еще была жива. Он похлопал ее по щекам. Она судорожно вздохнула, захрипела, в ужасе глядя на Густых огромными черными глазами, в которых отражались звезды.

— Как тебя зовут? — отчетливо спросил он.

Она молчала, только таращила черные глаза. Она даже попыталась вывернуться и вскрикнула от боли: Густых крепче вдавил ее в снег.

Отпустил.

Она, задыхаясь, прерывисто спросила:

—Кто ты? Зачем? Что я тебе сделала?

—Ничего, — ответил Густых. — Ты — дева? Не дождался ответа и удовлетворенно сказал:

—Да, дева. Та самая. Поэтому — прощай. Египет сра­ жается в некрополе.

Он взял ее руками за горло, придавил коленом за­ бившееся тело, она захрипела, пытаясь что-то сказать. Он не слушал. Он подождал ровно двенадцать секунд. Тело девы обмякло. Потом поднял одной рукой и под мышкой понес ближе ко льду. Он знал, что зимой в котлован сливают теплую техническую воду, и здесь либо должны быть полыньи, либо места, где лед со­ всем тонкий.

Наконец, он увидел у противоположного берега тем­ ное пятно полыньи. Он обошел вокруг озера, вышел на берег, добрался до черной, слегка парившей воды. Он положил деву, вырвал из мочек ушей золотые серьги, со­ рвал с груди какой-то медальон, поискал в волосах за­ колку, но не нашел. Серьги и медальон сунул в нагруд­ ный карман.

Потом он опустил в воду труп девы. Подождал, пока она скроется под водой, схватил ее за ноги и сильно тол­ кнул в сторону.

Теперь она окажется подо льдом. Течение из сточной трубы отнесет ее еще дальше от берега. И труп ее найдут только весной, когда вскроется лед. Но до тех пор еще три месяца, и есть надежда, что труп к тому времени уже невозможно будет опознать.

* * *

Шофер спал в машине, откинув сиденье до упора. Пришлось постучать ногой в дверцу, чтобы его добу­ диться.

Когда машина тронулась, Густых неожиданно спросил:

—Загранпаспорт у тебя есть?

—А? — удивился спросонок шофер. — Есть.

—А у жены?

—И у жены. Прошлым летом в Турцию ездили...

—Это хорошо, — сказал Густых. — Думаю, ты заслу­ жил дополнительный отпуск. Завтра в восемь утра зай­ дешь ко мне. Получишь премию и семейную оплачен­ ную путевку в Уэст-Палм-Бич, штат Флорида.

Шофер онемел. Потом, опомнившись, пролепетал:

—А премии на это хватит?

Густых ответил все с тем же каменным, непроницае­ мым лицом:

— Премией ты останешься доволен.

Кабинет 1убернатора

Звякнул внутренний телефон, и дежурный из при­ емной доложил, что пришел некто Сидоренков Петр Николаевич, просится на прием и уверяет, что ему была назначена встреча на восемь часов утра.

Густых не сразу сообразил, кто такой Сидоренков. По­ том вспомнил: да это же Петька — шофер.

— Впустить, — сказал Густых.

Сидоренков с мятым, не выспавшимся лицом робко протиснулся в двери. И замер на пороге.

—Чего стоишь? Заходи, — сказал Густых. Сунул руку в ящик стола, достал увесистый пакет и большой конверт, из которого торчал яркий буклет.

—В пакете — премия. В конверте — все остальное. Сидоренков, не веря себе, дрожащей рукой взял па­

кет, чуть не выронил, подхватил на лету. Прижал к груди вместе с конвертом и зачем-то начал кланяться, ни сло­ ва не говоря.

Густых махнул рукой:

— Иди. Потом поделишься впечатлениями. Сидоренков задом попятился к дверям, Густых внезап­

но сказал:

— Стой. Про вчерашнюю ночь забудь. Никто никуда не ездил. Ты ничего не знаешь, не видел и не слышал. Был дома, с женой. А вот теперь иди.

Ровно в девять прибежал Кавычко. Он принес сводку происшествий за ночь.

Затараторил без предисловий:

—На Черемошниках снова собаки! Исчезающие тру­ пы! Шкуры забрали фээсбэшники!

—Чьи шкуры? — перебил Густых, ничего не понимая

ипродолжая думать о своем.

— Шкуры, Владимир Александрович, собачьи, но ког­

да собак застрелили, из шкур выпали два человеческих трупа!

—Ну да? — удивился Густых.

—Есть показания трех человек! — радостно подтвер­ дил Кавычко. — А через несколько минут, когда подъе­ хала «труповозка» и бригада из ФСБ, трупов уже не было! Даже крови на снегу не было!..

Густых молча потер подбородок.

—Ну пусть над этим Владимиров голову ломает. Что там еще?

—Еще — в Цыганском поселке девушку украли. Из постели вытащили, и никто не заметил!

—Гм! — сказал Густых; он окаменел, но голос его оста­ вался по-прежнему холодным и отстраненным. — А мо­ жет быть, это у цыган обычай такой — невест воровать?

—Ага, как в «Кавказской пленнице», — усмехнулся Кавычко. — Только там следы остались, на снегу. В лес

ееуволокли.

—И что?

—Ничего. Девушка пока не найдена, а следы похити­ теля затерялись на берегу озера.

—Как зовут? — внезапно спросил Густых.

-г Кого? -- опешил Кавычко.

—Деву. Цыганку эту — как зовут?

Было в голосе Густых что-то такое, от чего Кавычко невольно вздрогнул и опустил глаза.

— Сейчас посмотрю... Да, есть. Рузанна Никифорова. Кстати, это дочь Никифора Никифорова, убитого два дня назад...

Ка поднял на Кавычко пустые, ужасающе пустые глаза. Он вспомнил.

Да. Именно Рузанна. Это-то слово дева и пыталась выговорить в последнее мгновение перед смертью. И оно не могло означать ничего иного, кроме женско­ го имени. Почему он не понял этого сразу? Значит, ис­ купление не состоялось, и, значит, настоящая дева все еще жива.

Ка вздрогнул.

—С вами все в порядке, Владимир Александрович? — робко спросил Кавычко.

—Да, — тяжело выговорил Густых.

—Что-то вид у вас...

—Я не спал всю ночь, — сказал Густых. — Ладно. Ос­ тавь сводку, иди.

—Но тут еще одно происшествие — охранники ваши пропали...

—Какие охранники?

—Ну телохранители. Из фирмы «Щит». Они вас дол­ жны были сопровождать, но почему-то заехали на Чере-

мощники. Машина осталась перед домом Коростылева,

асамих охранников нигде нет. Густых вздохнул.

—Дом обыскали?

—Да, обыскали. В доме никого не обнаружено. При­ ложена опись имущества — да странная какая-то...

— Ладно, почитаю.

Кавычко потер переносицу под очками, решился:

— Наверное, сбежал Коростылев-то. Не тот он, за кого себя выдавал.

— Это давно уже всем ясно, — сказал Густых. — Сбе­ жал... Да нет, не сбежал. Он, скорее всего, сейчас в ка­ мере у Владимирова.

Кавычко поднял брови, но промолчал.

—Еще что-то интересное есть?

—Да нет, разные мелочи... Некто Ежова, семидесяти трех лет, проживающая в переулке Китайском, принес­ ла рано утром в милицию жалобу на своего квартиранта.

Густых посмотрел на Кавычко.

—И что?

—Так странный какой-то квартирант. По ночам исче­ зает, приводит в свою мансарду — он в мансарде живет — бродячих собак. А сегодня ночью окна выбил у себя в мансарде.

—Глупости, — сказал Густых.

—Так Китайский-то переулок как раз в том районе, — робко возразил Кавычко. — Я потому и включил в свод­ ку, что...

—Хватит! — внезапно рявкнул Густых так, что зазве­ нели стаканы на подносе.

Кавычко побелел, бросил сводку на стол и исчез.

Черемошники

Бракин провел полубессонную ночь в доме Аленки. Бабка сама предложила: дескать, деда пока нет, ложись на его место, в большой комнате. А то на улице нынче опасно: или на бешеных собак нарвешься, или на беше­ ных милиционеров с автоматами.