книги / Собачий бог
..pdf—Инструкции, товарищ исполняющий обязаннос ти! — бодро согласился командир группы и первым во шел в ворота.
За ним во двор вбежала вся группа и рассредоточилась. Командир осмотрел дверь, заглянул в окно. Постучал. Никто не ответил.
—Да не стучите, входите, — усталым голосом сказал Густых, стоявший на улице, прислонившись спиной к машине.
Ему было интересно, хотя он каким-то внутренним глазом уже видел все, что сейчас произойдет.
Командир повернул ручку, открыл дверь, вошел. Его не было с пол-минуты. Трое охранников, присевших с автоматами наизготовку в разных углах двора, перебе жали к крыльцу.
Но тут дверь приоткрылась, появился командир и при зывно махнул рукой. Лицо у командира было вытяну тым и совершенно белым.
Охраники один за другим вбежали в дом.
Густых ждал, по временам озирая переулок. Начинало смеркаться. Мимо прошел одинокий прохожий. По том — молодая мамаша с саночками, на которых полу сидел закутанный до самых бровей ребенок. Где-то хрипло закаркали вороны.
Прошло минуты три. Водитель «Хонды» заерзал, за беспокоился. Подождал еще минуту, переговорил с кемто по рации и вышел из машины.
—Пойду, проверю, — сказал он Густых. — А вы, уж пожалуйста, сядьте в машину. И пистолетик, уж пожа луйста, приготовьте.
—Вежливый — это правильно,— сказал Густых, глядя прямо перед собой.
Водитель снял с плеча автомат и скрылся в доме.
Снова повисла тишина. Из дома не раздавалось ни звука. Каркали вороны. Машина ППС в дальнем конце пе
реулка помигала фарами.
Густых подождал еще немного, потом медленно и шумно вздохнул. Поглядел на шофера.
—Разворачивайся прямо здесь. Едем на Бактин.
—На кладбище? — уточнил шофер безо всякого удив ления.
—Ну да.
Шофер на секунду замешкался. Кивнул на дом Коростылева.
—А как же эти?..
—Догонят. Они прыткие. Других туда...
Он не стал договаривать.
«Волга» трижды подалась вперед-назад, точно вписы
ваясь в габариты узкого переулка. Объехала «Хонду» по обочине, цепляя рябиновые кусты, и выехала на авто бусное кольцо, а оттуда — на Ижевскую, и понеслась, набирая скорость.
Поселок Бактин. Городское кладбище
У въезда на кладбище ярко горели фонари. Автосто янка была забита «иномарками».
Густых велел приткнуться где-нибудь между ними и сказал:
— Сейчас вернусь, — хлопнул дверцей и быстро заша гал к воротам.
Он знал, о чем сейчас думает водитель: перепугался до смерти и не знает, то ли бежать за Густых, то ли доло жить сначала. Нет, не доложит. Побоится Хозяина. Гус тых хотел самодовольно улыбнуться, но у него почемуто не получилось.
Он прошел мимо десятка торговок бумажными цвета ми самых разнообразных форм и размеров. Несмотря на мороз, цветочницы были одеты довольно легкомыслен но: в зауженных курточках, модных шубейках. В боль шинстве — молодые и красивые.
Они было накинулись на Густых, протягивая ему буке тики, но Густых прошел мимо, не повернув головы.
«Богатеет народ», — подумал он и тут же забыл о цве точницах.
Он вошел в ворота и сразу же увидел большую пест рую толпу цыган. Впрочем, пестрой была лишь неболь шая часть толпы — может быть, самые бедные родствен ники. Остальные щеголяли, как и положено, в темных строгих костюмах. Почти все были без шапок, мужчи ны — без пальто, а женщины — в накинутых на плечи шубах. Только пестрые, сбившиеся в отдельную кучку, были закутаны в шали.
Густых остановился неподалеку, у одной из могил. Это была могила известного профессора, академика, почет ного гражданина города Томска. Густых сделал вид, что глубоко скорбит по поводу безвременной кончины про фессора. Правда, судя по дате на обелиске, профессор скончался почти десять лет назад.
Густых смел снег с обелиска, рассеянно глядя на порт рет ученого старца, сгоревшего на научной работе.
Краем глаза следил за цыганской толпой.
Вот появились и гробы. Женщины заголосили, — в ос новном, из пестрых. Возле самых гробов стояли четверо детей, и Густых мгновенно выделил взглядом того, кого искал.
Дева. Настоящая цыганская дева. В строгом черном костюме и юбке, в черных сапожках, с золотой заколкой в иссиня-черных, стянутых на затылке в узел, волосах.
Густых еще постоял, потом медленно двинулся вдоль могил, тесно прилегавших друг к другу: это был «почет ный» квартал, где разрешалось хоронить только самых, как раньше говорили, блатных. Хорошее, точное сло во, — подумал бывший комсомольский вожак Густых. Теперь они назывались самыми знаменитыми или бога тыми горожанами.
Цыганские похороны были в «предпочетном» кварта ле — там хоронили деятелей помельче, в основном пи сателей, заслуженных артистов, художников, а также ди ректоров и начальников. Но среди них все чаще попадались памятники с фамилиями деятелей другого рода — криминальных авторитетов, предводителей на циональных мафий.
Густых вздохнул, постепенно углубляясь в самую ста рую часть квартала, под сосны. Здесь было темно, тихо, одиноко и странно. Некоторые могилы провалились, памятники стояли вкривь и вкось, на многих не доста вало медных табличек: их свинтили ночные собиратели цветмета.
Зайдя подальше, Густых остановился, присел и стал ждать. Отсюда ему было видно почти все, а сам он был невидим: свет фонарей сюда уже не доставал.
Ему предстояло трудное, очень трудное дело. У него не было даже плана. Только неизмеримо огромное, за полнившее его всего, чувство долга.
Дева.
Церемония заканчивалась, заиграла траурная музы ка — «Адажио» Альбинони. Звуки неслись из «иномар ки», стоявшей на дорожке неподалеку от могилы с рас пахнутыми настежь всеми четырьмя дверцами.
Густых ждал. Его слегка припорошило снегом, и он из далека мог показаться одним из скульптурных надгробий.
Стемнело.
Издалека, из-за холма, над которым поднимался ме сяц, донесся протяжный волчий вой.
Черемошники
В комнате было полутемно. Начальник охраны сделал два-три шага, прежде чем начал различать предметы. Впрочем, предметов было немного: печь да белый пу шистый ковер неправильной формы на голом полу; больше здесь ничего не было. Командир огляделся, по жал плечами. Увидел вход в другую комнату и шагнул к ней, когда краем глаза заметил нечто невероятное: ко вер, только что лежавший посередине комнаты, внезап но передвинулся к дверям, как бы отрезая путь назад.
Офицер попятился, промычал что-то вроде:
— Э-э! Куда?..
И вдруг увидел, что ковер оживает, поднимается, и, еще не оформившись ни во что определенное, уже гля дит на него. Глаза были яркими, как драгоценные кам ни, — и такими же холодными, бесчувственными, рав нодушными и абсолютно нечеловеческими.
Эти глаза заворожили командира; он даже забыл об ав томате, висевшем на груди.
Он окаменел и молча наблюдал, осознавая, что ко вер — это шкура. И не просто шкура: теперь это была гигантская серебристая волчица с фиолетовой пастью.
Он вспомнил об автомате, но было поздно: волчица прыгнула, сбила его с ног. Он отлетел к стене, отскочил от нее, как мяч, и с размаху упал животом на пол. Дыха ние мгновенно перехватило, и от мучительной боли он забыл обо всем на свете. Когда прямо над собой он уви дел волчью пасть, он уже и не думал защищаться. Един
ственным желанием было — спрятаться, забиться в ка кую-нибудь щель, отдышаться.
Судорожно извиваясь, он пополз в соседнюю комнату, внутренне завывая от переполнявшего его ужаса и каж дое мгновение ожидая, что чудовищные клыки вопьют ся ему в шею, и представляя, как хрустнут переломан ные позвонки. Поэтому одновременно он из последних сил втягивал голову в плечи и полз, пока не оказался по ту сторону дурацкой позванивающей занавески.
Словно занавеска могла защитить его от безгранич ной, неземной, космической злобы, шедшей за ним по пятам.
Здесь, за занавеской, было еще темнее, но зато под ру ками оказались горы каких-то шкур, шуб, одежды. В го лове у него вспыхнул луч надежды.
Командир ужом скользнул в эту невероятную кучу, ввинтился в самую глубину, и, когда понял, что ничего не слышит и не видит, замер, согнувшись, притянув ко лени к лицу, в позе эмбриона. И только тогда смог чутьчуть вздохнуть, хотя в рот тут же полезли ворс, шерсть, исходившие непонятным смрадом.
Когда в комнату вбежали еще трое охранников, они снова увидели белое пятно ковра и пустую комнату. Но они даже не успели окликнуть своего командира, все про изошло еще быстрей. Белая шкура поднялась с пола на дыбы и прыгнула на них. От молниеносных ударов гро мадных лап охранников побросало на стены, а потом — на пол. И они, в точности как их командир, заметили спа сительный вход в другую комнату, и, почти отталкивая друг друга, быстро вползли под стеклярусную занавеску.
И забились, законопатились в шкурах и шубах и свер нулись эмбрионами, замерев в счастливом ощущении полной безопасности.
Так, словно после долгих скитаний, они вернулись в самое безопасное и счастливое место на свете — в утро бы собственных матерей.
Последним вбежал охранник-водитель. Он уже чув ствовал, что в доме происходит неладное, поэтому дер жал палец на спусковом крючке.
Но выстрелить все-таки не успел: что-то белое удари ло его по глазам, хрустнул автомат, охранник взвизгнул от невыносимой боли.
И обмяк.
Белая подняла его с пола за шиворот, как маленького волчонка. Отнесла в комнату, занавешенную стекляру сом, и швырнула на груду тряпья.
Потом села у окна, затянутого льдом, и стала ждать. Когда высоко-высоко в темнеющим небе острым ле
дяным светом загорелись редкие звезды, волчица при казала:
— Пора!
Из комнаты, косясь друг на друга, неловко переступая четырьмя лапами, словно путаясь в них, вышли пять во сточноевропейских овчарок. От них несло псиной так, что волчица чихнула и с неудовольствием покосилась на них.
Овчарки сели полукругом:
—Здесь, в комнате и во дворе, много человеческих за пахов. Поищите среди них особый: в нем есть примесь запаха сучки, запах спокойствия и чуть-чуть — печного угара.
Овчарки разбежались по комнате, внюхиваясь. Потом сделали стойку, подняв морды.
—Нашли? Хорошенько запомните его. Скоро стем неет. Вы отправитесь по его следам в маленький пере улок неподалеку отсюда, к домику с мансардой. Этот
человек сейчас там, наверху. С ним две собаки — ры жая дворняжка и темно-пегий, с проседью, пес неизве стной породы.
Белая, наконец, соизволила отвернуться от окна и по очереди взглянула на каждого, стоявшего неподвижно пса.
—Разорвите их на части, прикончите их всех. Бесшум но и быстро.
** *
—Сегодня ночью сходим к твоей хозяйке, — сказал Бракин Тарзану. — Она должна знать, что с тобой ниче го не случилось.
Тарзан приподнял голову, моргнул и вскочил.
—Нет, не сейчас, — покачал головой Бракин. — Сей час опасно. На улицах патрули. Собак ловят. Людей...
Он хотел сказать, что людей тоже ловят, хотя и не душат
вдушегубках, но вспомнил, что до начала комендантско го часа еще далеко. Ему в голову пришла новая мысль.
—А не сходить ли мне в магазин? — сказал он вслух. — Заодно, может быть, и твою хозяйку встречу. Как ее зовут?
Тарзан промолчал.
Бракин вздохнул. Нет, так они ни о чем не смогут до говориться. Он начал собираться. Кстати, надо прику пить настоящих мясных собачьих консервов, а то Тар зан сухой корм что-то не больно-то ест. Бракин пошарил
вкарманах куртки, пересчитал деньги, присвистнул. М-да. Денег осталось в обрез.
Бракин вздохнул, неторопливо натянул зимние сапо
ги, выглянул в окно. Мир был бело-голубым: начина лись ранние зимние сумерки.
— Сидеть и ждать! — приказал он собакам и вышел на лестницу.
Под ногами приятно похрустывал снежок. Мороз ный воздух был острым и ароматным. Бракин дышал полной грудью, не забывая, однако, поглядывать по сторонам.
Но все, казалось, было в порядке. Не слышалось стрельбы, не ревели сирены, не лаяли собаки, не пере кликались патрульные.
Бракин свернул в Керепетский переулок. Впереди, возле дома Коростылева, стояла сиреневая «Хонда». И, кажется, пустая. Бракин не замедлил шага. Он даже попытался что-то насвистывать, когда мимо него про шли несколько парней.
Переулок снова опустел, постепенно погружаясь во тьму. Бракин шел не торопясь, даже очень не торопясь. Торопиться ему сегодня было совершенно некуда.
Он увидел Аленку издалека: она стояла возле ворот своего дома с невеселым длинноносым парнишкой, ко торого, кажется, звали Андреем.
— Привет, — сказал Бракин.
Дети замолчали, а Андрей шмыгнул носом и мрачно спросил:
—От кого? — он уже, как видно, имел немалый опыт общения с местной публикой — наркоманами, алкаша ми и бомжами.
—От собаки по имени Тарзан, — сказал Бракин и ос тановился.
По лицу Аленки пробежали, одно за другим, несколь ко разнообразных чувств: радость недоверие, тревога.
—Значит, он живой? — чуть дыша, спросила Аленка. Глаза ее расширились и заблестели. — А где он?
Бракин не успел ответить. Ворота скрипнули, показа
лось старушечье лицо в платочке. Подозрительные глаза впились в Бракина.
—А вы откуда Тарзана знаете? — скрипучим от нехо рошего волнения голосом спросила она.
—Да я ж тут не первый месяц живу! — вполне искрен не удивился Бракин. — И собак многих знаю, и людей. Вот вас, например. Иногда встречаю с Аленкой, когда вы в магазин идете. А раньше — когда из садика возвра щались.
—А-а... — сказала баба, хотя подозрения ее еще не вполне рассеялись. — Ну, то-то я вижу, лицо вроде зна комое. Квартируете тут, вроде?
—Ага. Студент. А живу у Ежовых, в Китайском пере улке.
Баба пожевала губами.
—Ладно. Аленка, — марш домой! А то скоро этот, мер твый час.
—Ну ба-аба... — заканючила было Аленка, и вдруг смолкла: мимо них, по обочине, промчались пять здо ровенных овчарок.
Баба посмотрела на них и сказала с неудовольствием:
—Ну вот, стреляли их, газом душили, — а они вон, как кони, носятся!
И смолкла.
Овчарки словно услышали ее. Резко остановились, развернулись и подняли носы.
От людей, стоявших у ворот, доносился тот самый за пах. Тот самый. Запах исходил от полноватого флегма тичного человека в куртке и легкомысленной осенней шапочке с кисточкой. Овчарки заволновались, заворча ли; можно было подумать, что между ними пошла грыз ня и они вот-вот передерутся.
Они действительно чуть не перегрызлись. Инструкции Белой были понятными и четкими: человек и две соба ки. Человек в наличии имелся, собак же видно не было.