книги / Собачий бог

Аглая уронила вилку.

Петр Ефимыч сидел смущенный, опустив голову. Аглая вызывающе спросила:

— Ну, Петр Ефимыч, какие еще новости на деревне? Уж не стесняйтесь, продолжайте. А то мне тут одной без новостей скушно — хоть волком вой.

* * *

Григорий Тимофеевич не жалел коня. Ледяная дорога звенела под копытами, грязная ледяная крошка летела в стороны. Встречные крестьяне поспешно отворачивали телеги в сторону, пешие — не успевали снять шапки.

На всем скаку барин подлетел к измазанным черными кляксами и полосами, похожими на кресты, воротам. Спешился, открыл ворота, вошел во двор.

Хозяйка стояла на крыльце. При виде барина взмах­ нула руками:

—Ах, батюшки! Грех-то какой! Феклуша-то наша, Григорь Тимофеич...

—1де Иван? — прервал ее Григорий Тимофеевич. Иван появился позади жены, отпихнул ее, встал —

нога вперед.

—Грех замолить можно, — сказал жене, будто и не ви­ дел барина. — А со стыдом теперя так и всюю жизнь жить, и помирать будем.

—Иван, где Феклуша? — спросил Григорий Тимофее­ вич, почти перебивая хозяина.

Иван потемнел, глаза сверкнули.

—А тебе, барин, какое до девки моей дело? Или то же самое, молодое?

Григорий не сдержался, дотянулся, хлестнул Ивана плеткой по лицу. Шапка слетела с него, жена ахнула и юркнула в избу.

— Почему шапку не снимаешь перед барином? — зак­ ричал, теряя всякое терпение, Григорий Тимофеевич.

Иван утерся рукавом армяка, надетого внакидку. Под­ нял шапку.

— А скоро кончится ваша барская власть; — с ненави­ стью сказал Иван. — Не такие уж мы темные, слыхали кое-что и грамоте знаем. В столице указ готов — свобо­ да, значит. И тогда, барин, заместо поклона, я тебе вот что покажу.

И Иван протянул Григорию Тимофеевичу здоровен­ ный красный кулак.

Григорий Тимофеевич побледнел, как полотно, взмах­ нул непроизвольно плетью, но огромным усилием сдер­ жал себя. Опустил руку.

—Где Феклуша? — спросил угрюмо, не глядя на Ивана. Иван молчал, но из избы выглянул Федька и крикнул:

—Тятька в подполье ее спрятал!

—Цыц! — рявкнул хозяин, и Федькина физиономия, вытянувшись от испуга, тут же исчезла.

—За что? — хриплым голосом спросил Григорий Ти­ мофеевич.

Иван хмуро взглянул на него.

—А тебе, барин, должно, об этом лучше знать.

Кусая губы, Григорий Тимофеевич с усилием сказал:

— Но я действительно не знаю.

Из избы донесся слегка визгливый голос жены:

—Ну, расписал: «не зна-аю»! А кто подарки дарил, знает?

—Ч-черт, — ругнулся Григорий Тимофеевич сквозь зубы.

Обернулся. В ворота степенно вошел староста.

— Грех, барин, на подворье черта поминать, — ска­ зал он.

— А звериному богу молиться не грех? — сквозь зубы спросил барин.

Староста промолчал.

— Вот что, — Григорий Тимофеевич снова повернулся к Ивану. —Ты выпусти Феклушу. Слово тебе даю, — вот, при Демьяне Макарыче, — нету со мной у Феклуши греха.

—Ска-азывай! — донесся из избы все тот же визгли­ вый женский голос.

Иван внезапно рявкнул:

—Молчи, дура! — и ногой захлопнул позади себя дверь.

Глядел на барина исподлобья, на лице его поперемен­ но отражались злоба и сомнение.

—Выпусти Феклушу. Ну я тебя прошу. Староста вдруг закряхтел.

—Моя дочь — моя и воля! — сказал Иван.

Демьян снова странно закряхтел и не слишком уверен­ но сказал:

—Нет, Иван, тут ты не прав. Мы пока еще господские. Иван промолчал.

—Пороть надо не Феклушу, а тех, кто ворота дегтем мазал, — сказал Григорий Тимофеевич.

Перехватил плетку. Ударил ею о Ладонь.

—Ну вот что, Иван, не шутя говорю: не выпустишь девку, заморишь — по закону, в каторгу пойдешь.

Он быстро вышел, прыгнул в седло и поскакал в сто­ рону имения.

Демьян с Иваном вышли за ворота, глядели вслед.

Снизкого темного неба посыпалась белая крошка, за­ дул пронзительный холодный ветер. В ветвях придорож­ ных ив закаркали вороны.

—И то, Иван, — сказал староста. — Ни к чему девку губить. Может, и не было греха, а парни от зависти да по злобе созоровали.

Иван поднял на Демьяна мутные глаза. Сказал твердо, как отрубил:

— Был грех. Сама созналась.

Демьян очумело уставился на Ивана. Наконец, сооб­ разив что-то, тихо ахнул:

— С барином?

Иван криво усмехнулся, запахивая армяк. Сказал за­ гадочно:

—Сказал бы словечко, — да волк недалечко...

** *

Григорий поскакал не прямо в имение, наезженной дорогой, а свернул в лес, поехал по тропинке, чтобы ус­ покоиться.

Постукивали копыта. На ветвях, нахохлившись, сиде­ ли вороны.

Григорий Тимофеевич ничего не замечал, погружен­ ный в свои думы.

Да, Феклуша сильно изменилась в последнее время. Кажется, и подарки ее не радовали. И на улице она по­ являлась редко, а на девичьи вечера и вовсе ходить пере­ стала. Петр Ефимыч это тоже заметил и сказал как-то, что одной красавицей на Руси стало меньше.

— Глаз-то у нее окривел, — простодушно сказал он. — Вот и терзается девка, показаться боится.

Григорий Тимофеевич внутренне был с ним согласен. Но какое-то сомнение точило его душу. Не только в этом было дело, нет, не только. Вот и ворота...

Отродясь в их деревне такого не было, чтоб ворота мо­ лодой девки дегтем мазали. Ведь были в деревне моло­ дые и красивые, и грешили, как у людей водится, и даже ребенка однажды в господский дом подбросили. Григо­ рий Тимофеевич ребенка самолично свез в Ведрово, на­

шел там кормилицу, заплатил. Да и теперь, время от вре­ мени, посылал в Ведрово деньги: парнишка рос при бывшей кормилице, которую почитал матерью, был смышленым, любопытным. В Ведрове была двухкласс­ ная школа, и Григорий Тимофеевич решил, что парниш­ ке обязательно нужно учиться..

Одно время он подумывал было завести школу и у себя. Но то руки не доходили, то с деньгами станови­ лось туговато: после каждой зимы, проведенной в Мос­ кве, приходилось влезать в долги. В Москве была квар­ тира, а Аглаша страсть как любила устраивать балы и вечеринки.

Петр Ефимыч время от времени собирал детишек школьного возраста, учил азбуке, счету. Григорий Тимо­ феевич корил: надо регулярнеё. Хоть бы три раза в неде­ лю. Но Петьке частенько бывало недосуг. То хозяйствен­ ные дела, в которых он, впрочем, старался неперетруждаться, то охота, то поездки в Ведрово, к сер­ дечной своей зазнобе...

Григорий Тимофеевич вздохнул и поднял голову.

И словно что-то бросилось в лицо, в глазах помути­ лось. А ведь изменила ему Феклуша! Изменила! Согре­ шила, а иначе кто бы осмелился ее так на позор выс­ тавлять?

Он внезапно застонал, сжав зубы. Хлестнул лошадь и помчался вперед, без дороги, куда глаза глядят. Лицо го­ рело от ветра и еще от чего-то, что клокотало в груди. Сердце болело — по-настоящему болело, заходилось. Ветер не давал передохнуть.

Уехать. Бросить все к черту. Скоро начальство понае­ дет, Манифест читать будет. Все, конец прежней жизни. Мужики и раньше перед ним шапок не ломали (сам рас­ пустил, долиберальничался), а теперь вон и кулаками

грозят. А дальше что? Имение спалят? Судиться начнут? В лесу хозяйничать?..

А тут еще и Феклуша...

Что-то сильно, наотмашь ударило его в горло и грудь. Григорий Тимофеевич не удержался, вылетел из седла. Заржала лошадь.

Видно, на сук напоролся, не заметил.

Григорий Тимофеевич лежал в жесткой сухой заледе­ невшей траве и смотрел вверх. И думал о себе как о по­ стороннем. Кровь. Откуда кровь? А, все тот же сук. Встать нельзя — больно. Лошадь гдегто рядом, топчет­ ся, ржет.

Умереть бы вот так, в лесу, под седым осенним небом. И заметут его тело жухлые звенящие листья, и зальют дожди... А после закроют снега.

Петр, Аглаша, староста соберут народ, начнут искать. Найдут. Старик Иосафат кучу листьев, припорошенных снегом, первым заметит.

А кто-то и злословить будет: барин-де из-за измены простой крестьянской девки ума решился, кинулся в чащу да и убился насмерть.

Насмерть...

Он тут же вспомнил — но опять же равнодушно, будто его это совсем не касалось: во дворе у Феклуши грязная синеватая свинья терлась об угол избы. К несчастью, значит. И вот оно, несчастье. С Феклушей. И?.. Нет, или. Да, или с ним.

* * *

Кто-то трогал его лицо, проводил, будто мягкой пу­ ховкой. Григорий Тимофеевич не хотел открывать глаз. Но пуховка щекотала, заставляла очнуться.

Он приоткрыл глаза.

Смеркалось.

Падали сверху крупные редкие снежинки. И после­ дние черные листья. И было в воздухе над ним что-то еще: сквозь мельтешение снежинок и листьев появля­ лись и исчезали тени. То приближались, то отдалялись. Отдаленно они были похожи на собак или волков.

Сожрать, что ли, хотят? Свежую кровь почуяли?

И действительно, он почувствовал на горле, на груди горячие прикосновения. Кто-то лизал его раны. Нет — зализывал.

Григорий Тимофеевич застонал, почти пришел в себя. Тени кружили вокруг, поднимались в темнеющее небо и исчезали. На их место опускались новые — и снова ли­ зали горячими шершавыми языками.

Нет, это не волки. Это духи собак, арлезы. Арлезы, ко­ торые спускаются с небес и воскрешают смертельно ра­ ненных...

Григорий Тимофеевич снова прикрыл глаза и забылся, провалился во тьму — в подполье. И судорожно стал ис­ кать руками по углам и шепотом звать: «Феклуша! Феклуша, родная, ты где?» Кругом были скользкие стены, и было очень, очень зябко.

— Да здесь я, здесь! — ответил вдруг кто-то, смеясь. Ласковые нежные руки прижались к холодным щекам Григория Тимофеевича. Растрепали усы и бороду.

— Поцелуй же меня, поцелуй! — простонал Григорий Тимофеевич.

— Сейчас, сейчас, подожди...

И он почувствовал нежный, невероятно нежный по­ целуй. Холодный и горячий одновременно, жадный и неторопливый, соленый и сладкий. Григорий Тимофее­ вич вздрогнул и выгнулся от наслаждения, ища губами: еще, еще!

Но что-то закрыло ему рот, и голос, совсем не похо­ жий на голос Феклуши, сказал:

— Пока хватит, Гришенька, дел еще много. Приготовь­ ся: сейчас ты войдешь в рай.

Он мучительно попытался открыть глаза и, одновре­ менно, вспомнить, чей же этот до боли знакомый голос?

И вспомнил. Это был голос Аглаши.

В ту же секунду ему удалось открыть глаза, уже припо­ рошенные снегом. Он открывал их все шире и начинал видеть: из темного леса, из чащи, из летящего прямо в него снегопада на него надвигалось нечто грозное, не­ понятное.

—Аглаша? — вскрикнул он холодеющими губами.

—Называй меня так, если хочешь. Я слышала милли­ оны имен, которые люди выговаривали в свой после­ дний час. Эти имена — последние слова, сказанные ими. Людям дороги имена, я знаю.

Григорий Тимофеевич замер с расширенными глазами

иоткрытым ртом. Из тьмы на него наплывало огром­ ное, непонятное, постепенно заполнявшее все про­ странство, не только лес, но и само небо, и даже тот кло­ чок земли, на котором он лежал.

Это была невообразимо огромная, чудовищная, рас­ пахнутая зловонная волчья пасть.

И в самый последний миг, уже мертвый, вспомнил: тем­ ные люди в старину верили, что таковы и есть ворота Ада.

♦* *

Его нашли на другое утро. Холодное, прямое, затвер­ девшее камнем тело под старым вязом. Тело было слегка занесено жухлой листвой и припорошено снегом. Снег набился в зияющий рот. Снег залепил впадины расши­ ренных от неведомого ужаса глаз.

И в то же самое утро Феклуша уехала из деревни. До Волжского ее согласился подвести Фрол, отправляв­ шийся на заработки.

Закутанная в платки, в старом тулупе, в валенках на босу ногу, она сидела на мешках с нехитрым крестьянс­ ким товаром, спиной к Фролу. Телега встряхивалась на ухабах — Феклуша подпрыгивала на мешках. Пронзи­ тельный ветер продувал насквозь. Фрол что-то пел — не пел, а мычал; ветер сносил его мычание в сторону, в глу­ хой черный бор.

Феклуша ехала в Бежецк, а оттуда собиралась добрать­ ся до Твери. А потом и до Москвы. Там можно будет уст­ роиться на фабрику, а то и в домработницы к богатому купцу.

Добрая барыня Аглая написала записку, заклеила, над­ писала сверху адрес. Объяснила и на словах, как найти нужного человека.

В Москве, впрочем, и без нужного человека можно ус­ троиться. Есть там и земляки-знакомцы.

Она не хотела думать о том, что ее жцет. Она думала об одном — о будущем своем ребенке.

Черемошники. Январь 1995 года

Сирены взвыли совсем близко. В зеркало заднего вида Витек увидел длинную цепочку мигающих огней: она уже пересекала железнодорожный переезд.

—Сматываемся! — крикнул Санька.

—Щас... Только этого гада еще додавлю...

Витек снова вдавил педаль газа. «Уазик» с ревом скак­ нул вперед, снова сбил Мертвеца, крутанулся на нем.

Патрульные машины уже въезжали в переулок. Витек рванул баранку и промчался по переулку, свернул в Ко­ рейский, потом на Чепалова, на Стрелочный, в Китайс­ кий, и потом еще в какой-то проулок, выводивший к заброшенному железнодорожному тупичку.

Заглушил двигатель.

Распаренные, возбужденные, все вывалили из маши­ ны. Смотрели в ту сторону, откуда над домами взмета­ лись в черное небо снопы искр, слышались автоматные очереди.

Витек утер пот со лба. Взглянул на Рупь-Пятнадцать, который стоял, глядя на пожар расширенными от стра­ ха глазами и трясся всем телом.

—Ну что, Паша, — сказал Витек. — Закончилась твоя работа. Придется новое место искать.

Внезапно по черному, чумазому лицу Паши потекли слезы.

—Во дает, — удивился Витек и повернулся к ос­ тальным.

—Братва! Гляди — бомж разнюнился!

—Ты чего? — спросил Санек. — Работу жалко?

—Нет... — Паша швыркнул носом, утерся рукавом, ла­ донями начал вытирать глаза и щеки.

—А чего?

—Ребятишков жалко.

—Каких ребятишков? — удивился Санек.

—Так их же там четверо, у цыгана-то. Родителей этот волкодав порешил, а ребятишки, видно, сгорели.

Ион сел прямо в снег, больше не пытаясь сдержать слез.

** *

Огонь, вспыхнувший в погребе, не остановил Белую. Она прыгнула сквозь него и вдруг увидела молодень-