6. «Матезис» и «таксономия»

Проект всеобщей науки о порядке, теория знаков, анализи­рующая представление, размещение в упорядоченных таблицах тождеств и различий — таким образом в классическую эпоху конституировалось то пространство эмпирического, которого не существовало вплоть до конца эпохи Возрождения и которое будет обречено на исчезновение с начала XIX века. Теперь для нас нелегко восстановить это пространство, так основательно прикрытое системой позитивностей, к которой принадлежит на­ше знание, что долгое время оно оставалось незамеченным. Оно деформировалось, маскировалось посредством наших ка­тегорий и расчленений. Хотят воссоздать то, что в XVII и в XVIII столетиях было якобы «науками о жизни», о «природе» или о «человеке», забывая, однако, что ни человек, ни жизнь, ни природа отнюдь не являются сферами, спонтанно и пассив­но предоставленными любопытству знания.

Возможность классической эпистемы как целого полагается прежде всего отношением к познанию порядка. Когда дело идет об упорядочивании простых объектов, обращаются к матезису, универсальным методом которого является Алгебра. Когда же дело касается упорядочивания сложных объектов (представлений вообще, тех, что даны в опыте), то необходимо установить таксономию и сконструировать для этого систему знаков. В плане упорядочивания сложных объектов знаки вы­полняют ту же функцию, что и алгебра в упорядочивании про­стых объектов. Но поскольку эмпирические представления должны анализироваться на языке простых объектов, постоль­ку, очевидно, таксономия целиком и полностью соответствует матезису. Но и наоборот, поскольку восприятие очевидностей — всего лишь частный случай представления вообще, постольку можно сказать, что матезис есть лишь частный случай таксо­номии. Точно так же и знаки, установленные самим мышле­нием, образуют как бы алгебру сложных представлений, а ал­гебра в свою очередь есть метод, дающий простым объектам знаки и позволяющий оперировать с ними. Таким образом, име­ется следующая схема:

106 Всеобщая наука о порядке

Но это не все. Таксономия предполагает, кроме того, опреде­ленный континуум вещей (непрерывность, полноту бытия) и определенную силу воображения, которое показывает то, чего нет, но позволяет тем самым выявить непрерывное. Возмож­ность науки об эмпирических порядках требует, таким обра­зом, анализа познания — анализа, долженствующего показать, каким образом скрытая (и как бы затененная) непрерывность бытия может воспроизводиться во временной связи прерывных представлений. Отсюда возникает необходимость, присущая всей классической эпохе, исследовать происхождение знаний. На деле эти эмпирические исследования не противостоят про­екту универсального матезиса так, как скептицизм — рациона­лизму. Эти исследования развивались в рамках требований знания, данного не как опыт Тождественного, но как установ­ление Порядка. Таким образом, на двух крайних полюсах классической эпистемы находятся матезис как наука о вычис­лимом порядке и генезис как анализ образования порядков, ис­ходя из эмпирических последовательностей. В первом случае используется символика возможного оперирования с тождест­вами и различиями, а во втором — анализируются признаки, постепенно раскрываемые благодаря сходству вещей и возврат­ным движениям воображения. Область знаков, пронизываю­щих собой всю сферу эмпирического представления, но не вы­ходящих никогда за ее пределы, располагается между матезисом и генезисом. Между исчислением и генезисом располагает­ся пространство таблицы. В этом знании речь идет о том, что­бы определить посредством знака все, что может нам дать на­ше представление: восприятия, мысли, желания. Эти знаки должны иметь ценность как признаки, то есть выражать сово­купность представления в отчетливо различенных плоскостях, отделенных друг от друга посредством приданных им черт. Эти знаки устанавливают также систему одновременности, соглас­но которой представления обнаруживают свою близость и уда­ленность, соседство и отстранение друг от друга, следовательно, такую сетку отношений, которая вне хронологии обнаруживает их родство и полагает в непрерывном пространстве их отноше­ния порядка. Таким способом вырисовывается картина тожде­ства и различий.

Именно в этой области располагается естественная история, наука о признаках, выражающих непрерывность и сложность природы. В этой же области располагается также теория денег

107

и стоимости — наука о знаках, опосредствующих обмен и поз­воляющих установить эквивалентности между потребностями или желаниями людей. Наконец, здесь же размещается Все­общая грамматика — наука о знаках, посредством которых лю­ди перегруппировывают своеобразие своих восприятий и рас­членяют непрерывное движение своих мыслей. Несмотря на различия между ними, эти три области знания существовали в классическую эпоху лишь в той мере, в какой между исчис­лением равенств и генезисом представлений утверждало себя фундаментальное пространство таблицы.

Мы видим, что эти три понятия — матезис, таксономия, ге­незис — означают не столько отдельные области, сколько проч­ную сеть принадлежностей, определяющую всеобщую конфигу­рацию знания в классическую эпоху. Таксономия не противо­стоит матезису, а располагается в нем и вычленяется из него, так как она тоже является наукой о порядке — качественным матезисом. Однако матезис, понимаемый в строгом смысле сло­ва, является наукой о равенствах, следовательно, об определе­ниях и суждениях; это наука об истине. Таксономия имеет де­ло с тождествами и различиями, это наука о сочленениях и классах, это знание существ. Генезис размещается внутри таксономии или по крайней мере находит в ней свою первую возможность. Однако таксономия устанавливает таблицу види­мых различий; генезис же предполагает последовательность се­рии; таксономия имеет дело со знаками в их пространственной одновременности, как и синтаксис; генезис распределяет знаки в таком аналоге времени, как хронология. По отношению к матезису таксономия функционирует так, как онтология по отношению к апофантике; а по отношению к генезису она функ­ционирует так, как семиология по отношению к истории. Сле­довательно, она определяет общий закон существ и в то же время условия их познания. Отсюда следует то обстоятельство, что теория знаков в классическую эпоху могла совмещать од­новременно и догматическую по характеру науку, выдававшую себя за познание самой природы, и философию представления, с течением времени становившуюся все более и более номина­листской и скептической. Отсюда также следует то обстоятель­ство, что подобная конфигурация знания исчезла до такой сте­пени, что последующие эпохи утратили даже память о ее су­ществовании. А после кантовской критики и всего того, что произошло в конце XVIII века в западной культуре, установи­лось расчленение нового типа: с одной стороны, матезис пере­группировался, образовав онтологию и апофантику, причем его господство в формальных дисциплинах продолжалось вплоть до нашего времени; с другой стороны, история и семиология (поглощенная, впрочем, историей) соединились в те дисци­плины истолкования, которые проявили свои возможности от Шлейермахера до Ницше и Фрейда.

108

В любом случае классическую эпистему в ее наиболее об­щей конфигурации можно определить как систему, в состав которой входят матезис, таксономия и генетический анализ. Науки всегда несут с собой проект, пусть даже отдаленный, исчерпывающего упорядочивания мира; они всегда устремлены к открытию простых элементов и их возрастающего усложне­ния; в своей стихии они представляют собой таблицу, расклад­ку познаний в соответствующей своему времени системе. Таб­лица является центральным элементом в знании XVII— XVIII веков. Что касается великих споров, занимавших то­гдашнее мнение, то они, естественно, располагаются в узловых пунктах этой организации.

Конечно, можно писать историю мысли в классическую эпоху, беря эти споры за отправную точку или же в качестве тем. Однако в результате получится лишь история мнений, то есть выборов, произведенных сообразно индивидуальностям, определенным кругам, социальным группам. Именно здесь тре­буется метод анкетирования. Если же предполагается предпри­нять археологический анализ самого знания, то в таком случае не эти знаменитые споры должны послужить руководящей нитью при расчленении речи. Нужно воссоздать всеобщую си­стему мышления, сеть отношений которого в своей позитивнос­ти делает возможной игру одновременно высказываемых и кажущихся противоречивыми мнений. Именно эта сеть определяет условия возможности спора или же проблемы; именно она яв­ляется носителем историчности знания. Если западный мир боролся за то, чтобы узнать, является ли жизнь лишь движе­нием и оказывается ли природа достаточно упорядоченной, чтобы доказать бытие бога, то это не потому, что была постав­лена какая-то проблема. Это имело место потому, что, рассеяв неопределенный круг знаков и сходств и прежде чем присту­пить к организации исторических и каузальных серий, эпистема западной культуры открыла пространство в таблице, кото­рое она непрерывно пробегала, начиная с исчислимых форм по­рядка и кончая анализом самых сложных представлений. След от этого пробега воспринимается на исторической поверхности тем, споров, проблем и предпочтений мнения. Науки пересека­ли от края до края «пространство знания», которое разом рас­крылось в XVII веке и которому предстояло быть закрытым сто пятьдесят лет спустя.

Это пространство таблицы теперь нужно проанализировать в тех пунктах, где оно выступает в наиболее ясной своей фор­ме, то есть в теориях языка, классификации и денег.

Нам возразят; может быть, что само стремление анализиро­вать сразу и целиком всеобщую грамматику, естественную ис­торию и экономию, соотнося их с общей теорией знаков и пред­ставления, предполагает вопрос, который может возникнуть только в нашем веке. Несомненно, классическая эпоха не бо-

109

лее, чем любая другая, не могла очертить или определить об­щую систему своего знания. Однако эта система была доста­точно жесткой для того, чтобы видимые формы знаний сами могли обрисовать свои сродства, как если бы методы, понятия, типы анализа, усвоенные навыки, умы и в конечном счете сами люди оказались несколько сдвинутыми со своего места той фун­даментальной сетью отношений, которая определяла внутрен­нее, но неизбежное единство знания. История дала тысячи при­меров этих сдвигов. Например, столько раз пройденный путь между теорией познания, теорией знаков и теорией граммати­ки: Пор-Рояль дал свою Грамматику в качестве естественного продолжения и дополнения своей Логики, с которой она свя­зывалась общим анализом знаков; Кондильяк, Дестю де Траси, Жерандо соединили друг с другом разложение познания на его условия, или «элементы», и размышление о тех знаках, ко­торым язык дает лишь наиболее видимое приложение и исполь­зование. Также путь между анализом представления и знаков и анализом богатства: физиократ Кене написал статью «Оче­видность» для Энциклопедии; Кондильяк и Дестю в один ряд со своей теорией познания и языка поставили теорию торгов­ли и экономии, имевшую для них политическое и также мо­ральное значение; известно, что Тюрго написал статью «Эти­мология» для Энциклопедии и дал первое систематическое со­поставление денег и слов, а Адам Смит, помимо своего боль­шого экономического произведения, — очерк о происхождении языков. Путь между теорией естественных классификаций и теориями языка: Адансон не только хотел издать искусствен­ную и гомогенную номенклатуру в области ботаники, но и на­мечал (и частично осуществил) радикальную реорганизацию письменности, исходя из фонетических данных языка; Руссо оставил среди найденных после его смерти работ наброски по ботанике и трактат о происхождении языков.

Таким образом, вырисовывалась как бы нанесенная пунк­тиром великая сеть эмпирического знания — знания неколиче­ственных порядков. И, может быть, не без оглядок, но настой­чиво проводимое единство Универсальной таксономии со всей ясностью обнаруживается у Линнея тогда, когда он предпола­гает во всех конкретных областях природы или общества най­ти те же самые распределения и тот же самый порядок ¹. Пре­делом этого знания была бы совершенная прозрачность пред­ставлений по отношению к упорядочивающим их знакам.

¹ Linné. Philosophie botanique, § 155 et 256.