ШЕСТНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

С тем чтобы быть полностью уверенным в том, что изложенная последовательность моментов вам теперь совершенно ясна (ибо именно в ней заключается собственно научный аспект всего нашего исследования),я намерен сейчас еще раз кратко ее повторить:

A.Первоначальный момент или первый момент — еще не преодоленная и непреодолимая исключительность (центральность) первого принципа = забизм.

B.Второй момент — первый принцип становится периферическим, где он одновременно становится предметом возможного преодоления =Урания.

C.Третий момент — действительный процесс, действительная борьба между сопротивляющимся принципом и освобождающим богом. Здесь, в свою очередь,

a)первый момент, где действительное преодоление хотя и настойчиво повторяет свои попытки, однако они всякий раз сводятся на нет реальным богом =момент Кроноса (причем А2 предстает лишь в отношении служения Кроносу), отрицание действительного преодоления;

b)второй момент — переход к действительному преодолению, где реальный бог становится доступен не для возможного, но для действительного преодоления.

Это есть тот момент, на котором мы сейчас остановились и который теперь должен быть представлен. За ним последует

c)третий момент, на который приходятся аа) египетская,

bb) индусская,

ее) греческая мифология.

Таким образом, мы переходим теперь к моменту b). A именно, в конечном итоге всецело зависящее от реального бога и прилежащее ему сознание будет все же преодолено; сопротивление, оказываемое освобождающему богу, будет становиться все слабее и слабее, покуда сознание не откажется от своего упорства окончательно и не предоставит себя — теперь уже не для возможного, но для действительного преодоления.

Наступление этого момента ознаменовано вторичным появлением женского божества и заявляет о себе в чувствах народов посредством бурного, над самим собой не властного воодушевления, оргий (Orgiasmus). Поскольку слово «оргия» (Orgiasmus) употреблено здесь впервые, мне представляется нелишним сделать несколько замечаний относительно его значения. Не выяснено окончательно, откуда собственно происходят слова: όργια, όργιάζειν, όργιασμός1. Оргии — это сами торжественно справляемые действа, посредством коих дает о себе знать это бурное воодушевление. В расширительном смысле слово употребляется по отношению ко всем мистерийным церемониям, и даже по отношению к самим мистериям. Όργιάζειν означает «справлять оргии», όργιασμός означает «праздник оргий», однако в особенности означает проявления ярости или священного безумия, которыми сопровождаются такие празднования. Побуждающей причиной оргий, конечно,является освобождающий бог, однако основой, субъектом оргийности является сделавшийся словно бы шатким, неустойчивым, не властным над самим собой реальный принцип. Поскольку теперь он в этом состоянии, с одной стороны — вообще предстает как возбужденный, с другой стороны — сам выражает себя посредством действий подлинного неистовства, то взаимосвязь слова с οργή2 («гнев») вполне понятна; и в частности, в качестве подтверждения можно было бы привести параллельное выражение Ветхого Завета, где «служить другим и новым богам» всегда представляется как давать повод к раздражению, к гневу первого и единственного Бога. Очевидно натянутым является выведение от εϊργειν3, arcere4, удерживать, не допускать, поскольку неосвятившиеся не допускаются до мистерий, и вполне разумным следует признать выведение от έργα5, отправления, действа; ибо отправлениями и действами, безусловно, также являются оргические движения и процедуры мистерийных обрядов, однако не наоборот, т.е., έργα не являются обязательно именно мистерийными, восторженными действами. Слово όργιάζειν, όργια, следовательно, безусловно принадлежит к семейству слов: οργή6, отсюда οργίζω7: irrito, iram accendo8, и равным образом — слова όργάω9, которое связано даже с όρέγω10, appetere11, «желать», откуда «оргазм», слово, которым пользуются преимущественно врачи, дабы обозначить любого рода turgor12, в особенности соков. Это то, что касается слова. Теперь же перейдем к сути и к значению момента.

Итак, еще раз и лишь в ином смысле сознание и бог, который в нем вновь поднялся к мужественности, сделалось уступчивым и женственным по отношению к высшему богу. Умирающая в одном (в доминирующем боге) сила мужественности всецело перетекает во второго бога. Этот переход в грубой, простой наглядности обозначен через фаллос, символ мужского начала, который теперь торжественно сопровождает триумфальные шествия в качестве некоего знамени победы этого момента и возносящейся над поверженным, лишенным мужественности богом высшей потенции. До сих пор мужественный бог сделался теперь уже не просто вообще

доступным для высшего, но уже вот-вот будет действительноим преодолен. До сих пор косный,сопротивляющийся принцип сам становится женственным по отношению к высшему богу, так что этот последний уже по существу представляет собой единственного действующего бога; и — дабы также и здесь переход был обозначен женским образом, — появляется фригийская матерь богов, которая так же относится к Кроносу, как Урания относилась к Урану. Ибо если в новейшем подходе к мифологии обычным делом является все идентифицировать, что кстати, весьма легко может быть сделано, ибо, бесспорно (однако, заметим хорошо — в разных потенциях, на совершенно разных ступенях, а поэтому также и с измененным значением) бесспорно, что всякий раз по существу совершается одно и то же, — то мы, напротив, должны поставить себе за правило различать родственные образы, помещать каждый из них в его определенную эпоху и, таким образом, держать по отдельности во избежание смешения,дабы противоположный подход не вернул все в первозданный хаос, из которого, согласно теогонии, все произошло. Фригийская Богоматерь (это имя одновременно обозначает место фригийского или фригофракийского народа в теогоническом движении), это женское божество представляет собой длясвоей эпохи то же самое, что Урания — для своей. Различие между той и другой, которое заключается именно во времени, таково: в Урании сознание становится основанием для еще не действительного (еще не вошедшего в бытие) высшего бога, она сперва рождает или зачинает этого бога, и ее явление знаменует собой лишь момент рождения или зачатия указанного бога; во фригийской же Богоматери, или, как ее называют греки, в Кибеле, сознание становится основанием для ужедействующего бога. Таким образом, то, что в Урании было еще только возможностью (простой возможностью преодоления), — в Кибеле становится действительностью (здесь начало и переход к действительному преодолению), и это лишь есть последняя, решающая для возникновения политеизма, катабола.

Ибо именно потому Кибела носит имя Матери богов, что вместе с ней впервые дана непосредственная возможность собственно божественного множества. Кибела есть до конца обращенное, сделавшееся теперь уже действительно страдательным, сознание реального бога, которое ныне стало уже не только вообще преодолимым, но и готовым к действительному преодолению.

Я только что упомянул, что Кибела есть греческое имя для magna Deum mater13. Этимологии божественных имен постольку являются важным предметом, поскольку имя, — если предположить его правильность, — способно наиболее определенным образом указывать на первоначальное значение того или иного божества. При этимологическом объяснении имени «Кибела», а также, пожалуй, «Кибела», рядом с которым тут же появляется другое — «Кибеба», — при таком объяснении лучше всего было бы, пожалуй, исходить из κυβή14, «голова», производные от которого κύβδα15, «вниз головой», «кувырком», κυβισταν16, «опрокинуться», «броситься»,

которое в целом, по преимуществу, свойственно новейшим образованиям. Такое состояние наклона вертикальных слоев в горняцком, часто верным инстинктом ведомом языке — носит название падения (Fallen) слоев. Если объяснять следующие одна за другой земные формации одними лишь сукцессивными осадочными выпадениями из первичной жидкости (а все они содержат в химически растворенном виде самые разные материалы), то в этом случае мы будем вынуждены также признать

вкачестве первоначального положения горизонтальное. Тогда вертикально стоящие, однако имеющие наклон по отношению к горизонту слои, безусловно, нельзя объяснять как падение.В этом случае, напротив, следует предположить, что эти слои из первоначально горизонтального положения какой-то непостижимой силой были подняты вверх, что сейчас, насколько мне известно, является общепринятым объяснением. Однако тихая закономерность природы отталкивает от себя подобные насильственные объяснения, и та очевидная взаимосвязь, с которой это падение находится со строением формаций, не позволяет думать ни о каких только механических и самим этим образованиям чуждых причинах; их положение определяется имманентными законами, и все убеждает нас в том, что тот угол, который они образуют к горизонту, является столь же древним, как и они сами, и представляет собой необходимый момент их образования. Горизонтальное возникновение, конечно же, как сказано, есть необходимый постулат того воззрения, которое все объясняет из жидкого состояния, принимая его в качестве единственного способа образования. Поскольку, однако, относительно первичных гор уже повсеместно допущен совершенно иной способ возникновения, то вследствие необходимой и неостановимой последовательности придется допустить то же самое также и относительно рудных гор, поскольку незаметный переход одного в другое и огромное количество иных фактов убеждают нас в идентичности способа образования тех и других. Кроме того, само это представление об изначальной жидкости, содержавшей в себе все

врастворенном виде, по правде сказать, выглядит всего лишь ребяческим, свойственным лишь детскому возрасту науки. Его приверженцы воображают себе, что чего-то достигли, если получат все разнообразные материалы, из коих состоят земные формации, содержащимися вместе в одном флуидуме, — не задумываясь о том, что тем самым абсолютно ничего не объяснено, ибо такая первоначальная жидкость сама, в свою очередь, потребовала бы объяснения, и для такого объяснения едва ли удалось бы сыскать необходимые средства.

Но вернемся назад от этого сделанного нами отступления, которое здесь, все же, скорее всего, извинительно. Если ту аналогию, что существует между эпохами природы и сменяющими одна другую эпохами или моментами мифологическими, в основном никак нельзя отрицать, — то здесь эта аналогия, вероятно, более всего бросается в глаза. Если, кстати, мы еще ранее сказали: Кронос есть неорганическая эпоха мифологии, то здесь под неорганическим нельзя понимать относительно-неорганическое

массы и аэролиты, то причина этого заключалась в первоначальной идее Кибелы,

ане наоборот — падающие с неба камни дали повод к почитанию упавших с неба изображений богов.

Как известно, не так уж давно вновь зашла речь о метеоритных камнях; многочисленные рассказы древних писателей и новейших хронистов, и даже сами сохранившиеся в некоторых местах, — в частности, в Богемии, на Рейне и в различных областях Германии, — массы подобного рода не могут защитить этот феномен от суждения — мнящей себя умной — эпохи, которое все подобные рассказы относит к регистру фантазий. В одной получившей известность деревне, в Эльзасе, где один из таких камней хранился в церкви, множество путешественников, почитающих себя за просвещенных людей, высмеивали хранителей и советовали им выбросить камень вон. Когда же затем факт пришлось признать и стало очевидно, что ни греки не выдумывали, рассказывая об упавшем при Эгиспотамах (Aegos Potamos) камне, ни равным образом не лгал Ливии, — радости не было конца. Немцу Эладни (Ehladni) принадлежит заслуга признания за падением метеоритов статуса физического факта,каковой был затем многократно подтвержден происходящими время от времени во всех частях мира падениями метеоритных масс. Если только что названный физик предложил рассматривать метеоритные камни как остатки планетного вещества, не использованного при образовании планет и все еще продолжающего праздное и бесцельное путешествие в мировом пространстве, то такое объяснение, пожалуй, столь же мало, как и другие подобные объяснения великих периодически повторяющихся явлений из чисто случайных обстоятельств и причин, — нуждается

вкаком бы то ни было опровержении . В основном исследователи убеждены в теллурском происхождении указанных масс; однако это слово не должно браться, как обычно, в узком значении. Для того чтобы мы имели право говорить о теллурском происхождении, отнюдь не обязательно, чтобы материи, из коих состоят эти массы,

аименно — железо и родственные ему металлы, входящие в качестве составной части почти всех тел, — отнюдь не обязательно, чтобы все эти материалы поднимались

врезультате испарения с поверхности Земли в атмосферу, а в ней затем под воздействием неизвестных причин вновь консолидировались из взвешенного состояния

втвердое, образуя подобные массы. Такому объяснению противоречит уже хотя бы одно лишь величайшее единообразие как составных частей, так и конфигурации,

Кчислу обманчивых доказательств, ведомых в пользу постоянного наличия таких лишних масс во вселенском пространстве, относятся также и доказательства добровольныхзатмений Солнца,как я их называю. Последние время от времени повсеместно становятся предметом упоминания; наиболее примечательным следует назвать упоминание Абульфараджа. Словно бы в мире, где все существует в постоянном колебании (Oscellation), само Солнце не могло оказаться способным к перемене и быть подверженным действительному deliquium.

которое выказывают упавшие массы этого рода в противоположных концах Земли, напр., в Мэрии (Mähren) и Северной Америке. С теллурским происхождением следует, таким образом, согласиться лишь в том смысле, что под ним разумеется происхождение космическое. Собственно, тем самым космическое происхождение этих масс поставлено вне всякого сомнения. Как нам приходится признать в истории человечества явления, которые уже не могут быть поняты исходя из тех оснований, что имеются в распоряжении нынешнего человеческого сознания, точно так же в природе есть процессы, которые, несмотря на то что они происходят ныне, все же по своим причинам относятся более к прошедшему времени, нежели к настоящему. (Прошлое, как правило, становится внутренним, подобно тому как сердце поначалу обнажено (bloss liegt).) Сюда, прежде всего, следует отнести вулканические извержения, которые изо всех сил и безуспешно пытаются объяснить исходя из материальных условий нынешней эпохи. Сюда же относятся и бьющие из недр Земли горячие источники,чьи неизменная на протяжении тысячелетий температура и,при огромном богатстве составляющих частей, всегда пребывающие равными себе пропорции их смешения, не позволяют нам думать ничего иного — кроме того, что эти воды, вероятно, происходят из некоего прошлого, которое не допускает уже более никаких изменений и пребывает вне каких бы то ни было случайностей и превратностей настоящего времени. Возможно, что также и то обновляющее, заново созидающее действие, которое они оказывают на больной организм и которое никоим образом не может быть выведено из их химического состава, в равной мере следует считать доказательством того, что их тепло не является внешним (случайным), но — присущим им внутренне, свидетельствующим об изначальном жизненном жаре и пламени, в котором только и могло впервые возникнуть все относящееся

корганической и животной жизни. Однако вернемся назад к нашим метеоритам.

Вних выказывает себя всеобщий,космический процесс, несмотря на то что здесь он может дать о себе знать лишь в малом, входя в существующий порядок только в качестве исключения — словно внезапный приступ и рецидив забытого состояния, которое, будучи в целом давно уже достоянием прошлого, все еще способно отчасти напоминать о себе временными, мимолетными состояниями. О том, что метеоритные камни возникают в жаркой борьбе, свидетельствует то характерное содрогание, судороги, которыми в природе сопровождается их выпадение, специфическое ощущение тепла на лице, которое испытывают находящиеся поблизости и которое, по всем признакам, является скорее пробуждаемым, нежели сообщаемым. То, что они бывают именно низвергаемы на землю, видно по свойственному им в равной мере постоянному колебательному движению во время падения. Доказательством же того, что эта борьба является ничуть не менее кровавой, нежели та, в ходе которой органическое впервые отделилось от неорганического, — является тот неоспоримый факт, что кроме собственно камней на поверхность Земли зачастую падали не только

растительные, но и желеобразные и даже подобные сгусткам крови массы, подлинные продукты органического расчленения, растерзания*. Сколь великим представляется Гомер**, говоря о Зевсе в тот момент, когда тому приходится отказаться от надежды спасти своего возлюбленного сына Сарпедона, коему суждено пасть перед стенами Трои:

Ныне кровавые слезы на землю отец проливает, Честь воздавая любимому сыну.

Еще греческие истолкователи замечают по этому поводу, что в подобных проявлениях можно усматривать сострадание природы — точно так же, как к древнейшей вере и словно бы к изначальным, исконнымвоззрениям человечества относится вера в то, что в чрезвычайных явлениях проявляется сочувствие природы к человеческому страданию.

Почитание, которое оказывается падающим с неба массам как естественным изображениям Кибелы,есть доказательство ее собственного положения,а именно — того, что в ней и вместе с ней прекращается, словно бы сходя на Землю, астральная религия и именно поэтому ее весьма часто объясняли как богиню Земли, а зачастую и как саму Землю, что, однако, верно лишь в том смысле, что она уже не является богиней неба, Уранией. В ней — до сей поры все еще духовные — звезды принимают земной образ и земную сущность.

Посредством сказанного до сих пор, мы косвенным образом показали, что именно значит Кибела; теперь посмотрим, как она сама представляет себя, как она является в тех торжественных шествиях, в которых ее жрецы проносят ее изображение по городам Великой Греции***.

Иные метеоритные камни, например, камень Штаннерна (Stannern), имеют большое сходство с зернистыми базальтами. Также в них находили хризолит. Град с минералогической начинкой по Берцелинсу (Berzelins).

** Илиада, XVI, 459.

Культ Кибелы никогда не имел распространения в собственной, но лишь — в Великой Греции (там же рядом с ним существовал в качестве высшего культа культ Персефоны,который преимущественно распространялся в Сицилии,в месте похищения Персефоны).В Рим он,как уже отмечалось, пришел из Пессинунта в Галатии, однако лишь в качестве peregrina religio (чужеземного культа) (лат.). Напротив, Кибела была главной богиней фригийцев — бесспорно, самого древнего народа во внутренней Малой Азии, который в свое время занимал собой, пожалуй, большую часть этого полуострова. Что представление о Кибеле было всеобщим, необходимым переходом, явствует из того, что она ничуть не меньше упоминается , напр., в Ветхом Завете (3 Царств 15, 13). Там она присутствует под именем Миплезеф, которое этимологически всецело соответствует тому значению, которое мы придали имени Кибелы, однако до сих пор ошибочно принимаемому истолкователями за Приапа.

как говорит Лукреций. Таким образом, сама она безмолвствует, как бессловесно

ивсецело преданная богу; однако для того, чтобы еще более усилить священное неистовство или заглушить последний страх перед политеизмом в этой агонии сознания, — вокруг нее не умолкает шум дикой, раздирающей слух музыки, сопровождаемой громом литавр, оглушительным звоном цимбал, свирепыми звуками рожков

ижалящими тонами фригийской флейты, — теми же самыми средствами, которыми пользуются еще и по сей день для того, чтобы привести воина, идущего в жестокую битву, в состояние безумства.

Как здесь должно быть заглушено сознание, все еще держащееся единства, так особый греческий миф рассказывает, что при рождении Зевса: бога, вместе с которым возникает царство свободных, духовных богов — диктэйские куреты (кстати, также и они находятся в числе сопровождающих шествие Кибелы), — что они при рождении Зевса окружают Рею, пытающуюся скрыть свои родовые муки, и при помощи цимбал, при помощи диких возгласов и неистового танца с оружием, стуча медными наконечниками копий о щиты, подымают ужасающий шум, который не имеет никакой иной цели, кроме той, чтобы оглушить подозрительного и коварного, ревнующего о своей единственности и своем самовластии бога Кроноса, дабы он не заметил спрятанного от него хитростью Реи младенца . Кронос есть именно лишь само это подозрительное, боязливое сознание, которое ревниво оберегает единственного, желающего божественности лишь для себя одного, бога. Также и Кибелу

вконце шествия сопровождают оскопленные жрецы, называемые Galli или те, которые в безумстве фанатической ярости сами себе наносят увечья, лишь для того чтобы на собственном теле повторить оскопление бога. Ибо во фригийском представлении переход представлен женским божеством (повторяющим в более позднем моменте Уранию), в греческом же он знаменуется оскоплением до сей поры властвовавшего бога. Однако и во фригийском представлении также можно встретить лишенного мужественности демона (Аттис — он является демоном как всякий бог, утративший свое господство; демон есть либо бог, еще не достигший своей божественности, лишь будущий бог, — либо бог в прошлом: в первый момент своего поражения бог опускается до простого демона), — лишенный мужской силы демон состоит с ней

внепосредственном отношении, и поскольку сама она (Кибела) есть всего лишь оженствленный Кронос,то — согласно, бесспорно, гораздо более древнему греческому повествованию — Кронос был оскоплен Зевсом таким же образом, как некогда Уран был оскоплен Кроносом**. Вот то, что необходимо было сказать о переходном

Έκπλήξειν εμελλον τον Κρόνον, και λήσειν ύποσπάσαντες αύτοϋ τον παΐδα. о ((Куреты) должны были (военной пляской и шумом) устрашить Кроноса и незаметно похитить его ребенка) (греч.). — Страбон, X, 3, 468.

Lycophr., V, 761; ср.: Schol. Ad Apollon. Argon.,IV.

моменте, к которому, как я в достаточной мере показал, Кибела со всеми ее атрибутами не просто относится, но который она собою символизирует. Мы переходим далее к исследованию развития — лишь теперь собственно политеистических — религий. Поскольку до сего момента мы все еще имели относительный монотеизм, ибо также и Кронос все еще был исключительным богом. Однако с воцарением Кибелы ничто уже более не мешает переходу к последнему моменту, где теперь вырывается на волю решительный политеизм. Здесь, таким образом, мы сперва встретимся с теми мифологиями, которые, вобрав в себя все предшествующие моменты, одновременно прибавляют к их числу еще один, последний, а именно — момент полного преодоления противостоящего принципа. К этим мифологиям, как уже было нами отмечено ранее, относятся египетская, индусская и греческая.