Islamskaya_mysl_2_2017

к грамматическому и логическому «способу истолкования», однако они не привели к радикальной критике постулатов, вовлеченных в различные фор- мыэкзегезы, разработаннойвСредниевека. Нанынешнемэтапеданныйво- прос должен быть переосмыслен в свете нового знания о языке, сознании, логике и истории, а это, в свою очередь, значит, что архаичный герменевти- ческий подход также должен быть переработан. Сегодня мы обязаны иначе рассматриватьвтороезначениеконцептаКниги(/книги) внашемвыражении «обществаКниги». Мутазилитызатрагиваютеговрамкахсвоейтеории«со- творенной Божественной речи». Мусхаф, так же как и Библия, является вне- шне манифестированным, воплощенным Словом Божьим в структуре чело- веческих языков, он передается в устной форме посредством человеческого голоса или фиксируется в письменном виде. Здесь следует ответить на хри- стианское возражение, состоящее в том, что христианское откровение было дано через фигуру Иисуса как воплощенного Бога, а не через посредников изчислалюдей. Какяужеговорил, эторазличиекасаетсяспособовпередачи, а не отношений между Небесной Книгой и ее земными проявлениями в ре- лигиозномвоображаемомчеловека. Теоретизациибогослововпревратились всубстанциальныетрансцендентныеистины, раскрытыеБогом, которыеод- нако были лишь историческими, социальными и культурными событиями и манифестациями. Передача Слова Божьего Иисусом в данное конкретное общество и период истории, с использованием при этом арамейского язы- ка, является историческим событием в той же мере, в какой и передача Ко- рана Мухаммадом. Иисус, представленный как «Сын Божий», и Коран как речь, сформулированная Самим Богом, — всё это теологические определе- ния, используемые в системах верований и неверований, характерных для христианской и исламской догматики. Данные определения не в состоянии изменить языковой и исторический факт, что послания Иисуса и Мухамма- да(и, конечноже, пророковИзраиля) передаютсяпосредствомчеловеческих языков и собраны в «ортодоксальные» закрытые корпусы текстов (Библия, Евангелие и Коран) при вполне определенных исторических условиях. Та- ким образом, Небесная Книга доступна для верующих только в напечатан- номвариантекнигииличерезсвященныеписания, принимаемыевсемитремя общинами. Этотвторойаспектидеикнигиподчиняетсявитогевсемограни- чениям случайной историчности. Книги или писания прочитываются и ин- терпретируются историческими сообществами в конкретной, меняющейся, социальной, политической и культурной ситуации.

В обществах, где Книга, или Священное Писание, используется как откровение Божественной воли, посредством применения герменевтиче- ских процедур было разработано глобальное видение мира, истории, смыс- ла и человеческой судьбы. Все юридические, этические, политические,

интеллектуальные нормы должны быть выведены из текстуальных форм от- кровения. Тора, христианское каноническое право и шариат были разрабо- таны на основании одного и того же видения Откровения и одних и тех же «рациональных» процедур, благодаря которым эти нормы были получены. Для всех трех религий характерна общая идея человеческой судьбы, руково- димой эсхатологической перспективой (поиск спасения через послушание Божественной воле) и управляемой в этом мире нормами закона.

Новое измерение, которое я стремлюсь объяснить с помощью концеп- та обществ Книги (/книги), — это процесс историзации божественной ка- тегории «Откровение». Верующие трех религий, даже в контексте нашей секуляризированной культуры, всё еще утверждают, что Божественный закон получен напрямую из Откровения и не характеризуется исторично- стью. Он не может быть изменен никаким человеческим законодательством, и это — всецело рационализированный закон. Научное знание не может по- казать, что это рассуждение основано на неправильном предположении, но оно способно объяснить, каким образом можно психологически поддер- живать утверждение о наличии богооткровенного закона в той форме, что представлена в Торе, христианском каноническом праве и шариате, вопре- ки многочисленным свидетельствам его историчности.

Традиционная богословская мысль не использовала концепт социаль- ного воображаемого и связанные с ним понятия мифа, символа, знака или метафоры в уже упомянутых новых значениях. Она постоянно указыва- ет на разум как на способность к получению истинного знания, отличного от знаний, выработанных на основании воображения. Методология, разра- ботанная и используемая богословами-правоведами, разделяет с аристоте- левской традицией один и тот же постулат о рациональности как о чем-то фундирующем истинное знание и исключающем конструкции, созданные воображением. В действительностиже анализдискурсаобоихнаправлений мышления — теологического и философского — показывает одновремен- ное использование в их рамках и разума, и воображения. Верования и убе- ждения часто применяются в качестве «аргументов» для того, чтобы «до- казать» те или иные положения знания. На этом этапе мышления метафора понимается и используется в качестве риторического приема, добавляюще- го реальному содержанию слова эстетическую эмоцию; она не воспринима- лась в ее творческой силе в качестве семантической инновации или в све- те ее власти сместить дискурс к глобальной метафорической организации, требующей полного участия внутренне последовательного воображения. Тем не менее философы осознавали то могущество, которое воображение, будучи уникальной способностью, давало пророкам. Ибн Сина и Ибн Ту- файлприменялиэтуспособностьвсвоихизложениях«ХаййибнЯкзан», но

тем самым не была сформирована тенденция, сравнимая с логоцентризмом юристов, теологов и фалясифа, выбравшими аристотелизм.

Этотнедостатоквниманияквоображениюнепомешалобщейактивности социального воображаемого — коллективным представлениям о реально- стивсоответствииссистемойверованийиневерований, которыебыливведе- нывОбществаКнигичерезоткровение. Социальноевоображаемоечастично развивалось и контролировалось улемами с их акыдами 15; однако оно также было структурировано верованиями и представлениями, взятыми из культур, предшествовавшихисламу. Вовсехисламскихобществахимеетсядвауровня традиции: самыйглубокийархаическийуровень, уходящийкорняминазад— вэпохуджахилийи; иболеепоздний, представленныйисламскимиубеждения- ми, нормами и практиками — в том виде, в каком они были разработаны по- слеоснованиямусульманскогогосударства. БогооткровеннаяКнигаприобрела столь большое значение по той причине, что она обеспечила стратегию инте- грации всех норм, верований и практик, присущих каждой социальной груп- пе. Всё это означает, что социальное воображаемое порождается взаимодей- ствующими уровнями традиции. Следовательно, с антропологической точки зрения, неправильнымбудеттакоеописаниеобществКниги, какеслибыони были сформированы исключительно благодаря Писанию, взятому в качестве ихосновногозакона. БогооткровеннаяКнигавнекоторойстепениимелавлия- ние на все формы культурной деятельности и политические институты. Этот фактпородилцивилизациюписьменнойкультуры, противоположнуюустной цивилизации(или, покрайнеймере, отличнуюотнее).

КлючомкобществамКниги, такимобразом, являетсяинтенсивнаядиалек- тика, развитаядвумявзначительноймересоперничающимисилами. Содной стороны, имеетсягосударство, использующеефеноменКнигивдвухегоизме- рениях — в качестве трансцендентного, божественного, онтологического по- слания и в качестве письменной литературы и культуры, выводимой из этого послания. Сюдаотноситсяофициальнаякультура, производимаяииспользуе- маяподгосударственнымконтролем, тоестьортодоксальнаярелигия, которая разрабатывается и практикуется «докторами права» (правоведами-богосло- вами). С другой стороны, имеются неинтегрированные, сопротивляющиеся группы, которыеиспользуютустную, неофициальнуюкультуру, иугасающие неортодоксальные верования (называемые «ересями» и осуждаемые офици- альными«улемами»). БорьбамеждуРеформированнойиКатолическойцерко- вьювXVI в. являетсятипичнымпримеромтакогородасоперничества. Вслу- чаеисламамыимееммножествоподобныхпримеров, начинаясI в. ивплоть

15Наподобие той, которая написана Ибн Баттой. См. французский перевод: Laoust H. La profession defoi dʼIbn Batta. Damascus, 1958.

новизныиуспехавсехаризматическиелидеры. Онпровозгласилабсолютную истинувнепривычнойарабскойформевыражения. Крометого, онвовлекгруп- пулюдейвуспешныйивполнеопределенныйпроцесссоциальных, политиче- скихиинституциональныхтрансформаций. Откровениепереводитсянавозвы- шенный, символическийитрансцендентныйязыкповседневнойобщественной жизни, который характерен для группы, чья идентичность и воображаемое былиотделеныотвраждебных, необращенныхвновуюрелигиюгрупп(име- нуемых«неверными», «лицемерами», «врагамиБога», «преступниками» и«бе- дуинами»). МыможемпроследитьвКоранестановлениеновогоколлективного социально-культурноговоображаемого, подпитываемогоновойсистемойкон- нотаций, семантическаясубстанциякоторыхявляласьнестолькоабстрактным прозрениеммечтательногоума, сколькоисторическойкристаллизациейсобы- тий, касавшихсявтовремявсехчленовгруппы.

«Долгсмысла», возникающийвтакихусловиях, являетсянаиболеемощ- ным ограничительным фактором для отдельных лиц, которые мыслят себя распорядителями собственной судьбы. Отношение к источнику авторитета не отделено от повиновения политической власти, реализуемой во имя это- го авторитета. Однако уже на этом первом этапе создания и усвоения «дол- гасмысла» намследуетобратитьособоевниманиенаструктурныйпроцесс, который еще не был деконструирован историками и антропологами.

Когда мы пишем историю двадцати лет (612–632 гг.), в течение которых Мухаммадсоздавалновоеобщество, мыупоминаемосновныесобытиявпри- нятом повествовательном (narrative) стиле 23. Мы пренебрегаем тем, чтобы каким-либо образом отметить, как эти события использовались последую- щими поколениями верующих. Следовало бы спросить: как «долг смысла» историческидействуетнауровнеколлективноговоображаемого, производя конкретнуюсудьбукаждойотдельнойгруппывлюбомобществе? Насамом деле, существует двойное направление, благодаря которому в письменной истории соответствующих обществ можно проследить руководство перво- начального «долга смысла», взятого ими на себя в начальный момент сво- ей истории. Первое заключается в том, чтобы выделить, описать и сформу- лировать все значимые события и факты, которые имели место в каждый определенный период. Второе состоит в том, чтобы проанализировать мен- тальные представления этих фактов, событий и действий, формирующих коллективное воображаемое, которое становится движущей силой исто- рии. Это изучение психологических представлений истории обладает боль- шей объяснительной силой, чем позитивистский нарратив «объективной»

23Иначе говоря, просто последовательно пересказываем события в соответствии

сгосподствующим нарративом. — прим. пер.

§ 6 ОТКРОВЕНИЕ И ИСТОРИЯ

Стратегия деконструкции приводит к принципиальному и решающему про- тивостоянию, присутствующему в обществах Книги. Когда мы открываем длясебяфункциюсоциальноговоображаемого, состоящуювпроизводстве групповойистории, томыужеболеенеможемподдерживатьтеориюоткро- вениявтойформе, вкоторойонабыларазработанаранее, тоестькакобразы, произведенные сложным феноменом пророческого посредничества.

Коран настаивает на необходимости для человека слушать, познавать, размышлять, вникать, понимать и созерцать. Все эти глаголы указывают на интеллектуальную деятельность, ведущую к своеобразной рационализации, основанной на экзистенциальных парадигмах, раскрытых в истории спа- сения. Средневековая мысль, производная от этой эссенциалистской, суб- станциалистской и неизменяемой идеи рациональности, базировалась на представлении о божественном разуме. Современное знание, напротив, ос- новано на идее социально-исторического пространства, непрерывно кон- струируемого и деконструируемого деятельностью социальных субъектов. Каждая группа борется за то, чтобы навязать гегемонию другим не толь- ко с помощью политической власти (государственного контроля), но и че- рез культурную систему, представляемую в качестве универсальной. Коран, рассмотренный в этой перспективе, является выражением исторического процесса, который привел небольшую группу верующих к власти. Данный процесс оказывается одновременно социальным, политическим, культур- ным и психологическим. Благодаря этому процессу, Коран, представлен- ныйвкачествеоткровенияивоспринятыйвтакомкачествеиндивидуальной и коллективной памятью, непрерывно воспроизводится, перечитывается, переписывается и повторно выражается в изменяющемся социально-ис- торическом пространстве.

История — это фактическое воплощение откровения, поскольку она трактуется улемами и удерживается в коллективной памяти. Откровение сохраняет способность придать «трансцендентную» легитимность соци- альному порядку и историческому процессу, в котором участвует группа. Однако возможность такого рода поддерживается лишь до тех пор, пока когнитивная система, основанная на социальном воображаемом, не заме- няется новой, более правдоподобной формой рациональности, связанной с иной организацией социально-исторического пространства…

Борьба между унаследованной сферой мыслимого и сферой еще не по- мысленного становится всё более интенсивной после насильственного вне- дрения интеллектуального модерна; но, как мы уже видели ранее, та же самая борьба между парадигмами знания и действия началась в западных

обществах еще в XVI в. Ее результатом стало переворачивание приорите- тов, установленных откровением. Экономическая жизнь и мышление все- гда представлялись подчиненными этико-религиозным принципам, и так было вплоть до торжества капиталистической системы производства и об- мена, которая заменила систему символического обмена, присущую тра- диционным обществам, законом прибыли.

В рамках этой новой системы ценностей этическое мышление имеет меньшую значимость, нежели технические правила рынка и эффективный контроль над производительными силами. Демократия ограничивает ис- точник властного авторитета молчаливым согласием, выраженным в раз- личных обстоятельствах различными профессиональными или политиче- скими группами. Она больше не ссылается на трансцендентный источник происхождения власти. И вопрос об откровении, таким образом, устраня- ется: в соответствии с прагматическим разумом, сложившимся в так назы- ваемой современной мысли, его нельзя решить интеллектуально и, кроме того, нельзя сохранить в качестве правдоподобной истины. Все отноше- ния на настоящий момент основываются на соответствующей власти наро- дов, групп и индивидов; этические принципы, фундаментом которых вы- ступают метафизические или религиозные воззрения, утрачивают свою привлекательность. Я отнюдь не хочу сказать, что нам следует вернуться назад к «богооткровенной» истине, соответствующей ислахистскому мыш- лению. Я лишь стремлюсь подчеркнуть главную трудность нашей эпохи: разрыв между этикой и материализмом. В то же самое время социальное воображаемое не контролируется в большей степени и не используется лучшим образом посредством «научного» знания. Скорее, на данный мо- мент оно больше, чем когда бы то ни было, мобилизовано разнообразны- ми идеологиями, пользующимися преимуществами современных средств массовой информации для распространения своих лозунгов, взятых из ре- лигиозных (в мусульманских обществах) или светских идеологий, или же из смеси того и другого (как это имеет место в так называемых социали- стических режимах).

Если подводить итоги предшествующему анализу и наблюдениям, мы можем сделать акцент на следующих тезисах:

1. Социально-историческое пространство, в котором возникали и осу- ществляли свои функции религии, формируя культуры и коллективное вос- приятие, на настоящий момент заменено светским позитивистским про- странством научных знаний, технической деятельности, материальной цивилизации, индивидуальной прагматической этики и права.

2. Научное знание разделено на множество отдельных, технических, узкоспециализированных дисциплин. Религии, напротив, обеспечивали