conflictsxxi-2015

отношений, исходя из собственных сущностных свойств. Власть должна была делать непростой выбор между признанием суверенитета племен, предписанного в их правовых нормах тысячелетней давности, и готовностью идти на конфликт с ними, добиваясь установления собственного суверенитета на всей территории своих государств. Выбор стратегии из этого диапазона всегда оказывал существенное влияние на здоровье общества и уровень конфликтности в нем. Сложность задачи заключалась не только в исключительно инерционных обычаях племен и стиле их жизни, но и в состоянии системы государственного управления, а также материальном благополучии общества.

Йеменский ареал дал образцы четырех моделей решения этой проблемы: а) потестарное государство (дауля) во главе с правителем (эмиром, султаном и т.п.), которое устанавливало с племенами отношения патрон-клиент на основе реципрокации (обмена услугами); б) монархия – Йеменское мутаваккилийское королевство, которое пыталось превратить племена в «рядовых» подданных суверена (раыйя), не посягая на их обычаи и культурную идентичность; в) салехо-ахмаровская модель, сложившаяся в ЙАР в 1980 г., которая пыталась решить противоречия путем кооптации шейхов племен во властный и бюрократический аппарат, перенеся обычаи племен на механизм управления обществом; и г) революционное государство НДРЙ, строившее политику на теории классовой борьбы, в которой вожди племен рисовались во враждебном ключе (как класс феодалов1), а сами племена – как архаичный пережиток прошлого. У каждого образца были свои достоинства и недостатки, но переживаемый Йеменом текущий кризис вызван преимущественно кризисом салехо-ахмаровской модели государства, черты которой будут последовательно раскрываться ниже.

Племена сохраняют все признаки особого, существующего по собственным правилам гетерогенного организма, несмотря на мощное модернизирующее воздействие таких факторов как мощ-

1 Неправомерность причисления племен к атрибутам феодализма, а вождей – к феодалам особенно очевидна для исследователей, изучающих арабские страны юга Аравии, но это не мешало идеологам ультралевых реформ применять такие категории в 1970-е годы в НДРЙ.

281

ное развитие рыночных отношений, школьного и высшего образования, средств коммуникаций, несравненно возросшей социальной мобильности, интенсивных внешних и внутренних трудовых миграций и государственной политики. Резистентность племен к внешним деформирующим воздействиям коренится в социокультурной составляющей габвали – племенном укладе, чей возраст насчитывает тысячи лет, которому они сохранили в той или иной мере приверженность не только ментально, но и в повседневной практике. Члены племен гордятся, например, тем, что придерживаются принципа полного равноправия всех габили (мужчин), независимо от социального положения и статуса. Они считают классовое и социальное расслоение среди хадар признаком недостатка гордости (карама) у «горожан». Габили носят оружие в качестве символа своего достоинства и независимости. Они называют хадар «слабаками» (дуафа`), а те, в свою очередь, не жалуют габили, считая их гордецами и невеждами (джахиль). Соперничество между хадар и бадву за политическое доминирование в локальных сообществах, постоянно менявших свои границы на территории йеменского ареала, является вековым проявлением нескончаемого этнокультурного противоборства этих объединенных общностью судеб и процессом воспроизводства жизненных благ фундаментальных социальных категорий южноаравийского общества.

Но все же главным источником конфликтов в этой стране всегда были коллизии между самими племенами и их коалициями. На эту особенность следует обратить особое внимание в т.ч. при анализе современных йеменских конфликтов, многие из которых поддерживаются логикой соперничества и игрой на противоречиях в этой сфере общественных отношений. Для изучения механизма активации фактора племен в современной политике достаточно взглянуть на специфику племен, содержащуюся в укладе жизни, их социокультурных особенностях и экологии среды обитания.

Каждое племя йеменского ареала независимо от размера (от нескольких домохозяйств до десятков родовых ветвей) имеет однотипную организационную структуру во главе с вождем (шейх, мугаддам). Крупные племена, состоящие из нескольких родов (бейт, мн. – буйют), создают еще и совет старейшин (уггаль). Крупные племенные объединения Йемена образуют конфедерации,

282

которые состоят из одного и более миллиона человек каждая. Почти 100% йеменских племен ведут оседлый образ жизни и имеют четкую привязку к своим вековым владениям – племенным территориям. Историческое сердце Йемена расположено в Джебеле, гористой местности северной части страны, где племена составляют львиную долю населения, формируя на своих землях собственные порядки. Этот регион представляет типичный образчик как раз того случая, когда институтам посредничества веками принадлежала максимальная регулирующая роль в жизни локальных сообществ. Не случайно именно охваченный племенными конфликтами Джебель стал вотчиной зейдитского имамата в IX в., в основу которого была положена оригинальная модель регулирования отношений внутри разобщенного на племена и городские общины социума с помощью религиозных элит и древних обычаев.

Наиболее значимыми племенными конфедерациями Джебеля являются хашед, бакиль (они входят в группу сабейских племен саба) и хаулян (из племен химьяр). Все они проживают на территории нескольких провинций, начиная от окрестностей Саны и далее, расширяясь к северу – до границы с Королевством Саудовская Аравия (КСА). Племена хашед и бакиль, будучи самыми многочисленными и воинственными, традиционно соперничали друг с другом за право первенства. Племена хаулян составляли опору зейдитских имамов. Ведущие племенные конфедерации Йемена обычно избирают одного или нескольких верховных вождей (шейх альшуйюх). Их авторитет в наше время зависит не только от знатности рода и личной харизмы вождя, из которых складывается престиж (хейба) любого шейха, но и от политического веса, измеряемого их влиянием на бюрократический аппарат. Конкуренция между верховными шейхами за обладание доминантным положением в государственных структурах создает одну из скрытых пружин внутриполитических конфликтов в Йемене.

В то же время лояльность племен верховным шейхам относится к одной из самых подвижных переменных в условиях Йемена, где эти шейхи давно по совместительству выступают лидерами партий, председателями парламентов и неформальных объединений, выходящих за пределы данных племенных конфедераций. Даже в прошлом, когда верховные шейхи не имели всех этих но-

283

вых атрибутов влияния, действовал обычай признания права любого «нижестоящего» шейха делать свой выбор самостоятельно, сообразуясь с прагматическими выгодами своего племени. Этот нюанс имеет прямое отношение к быстрым и непредсказуемым изменениям баланса политических сил на внутренней сцене, что широко используется в политической игре современного Йемена.

Институт вождя находится в центре племенного уклада – габвали. В классической традиции титул шейха давал его обладателю почет и защиту, но не сулил явных материальных преимуществ перед соплеменниками. Титул служил выражением признания высоких моральных качеств данного индивида и свидетельством его опыта в решении насущных проблем, касавшихся всего племени в целом. За последние десятилетия ситуация в этой сфере претерпела серьезные деформации. Многие шейхи превратились в крупных политиков и бизнесменов олигархического типа. Они оказались оторванными от своих племен и давно утратили ту силу личного авторитета, которая была необходима для эффективного управления племенами. Вместе с этим из отношений рядовых габили с шейхом ушел и чрезвычайно важный для поддержания этой среды эгалитаризм. Очень часто обладатели титула шейха становились номинальными вождями, делегирующими свои функции в племенах доверенным лицам, не обладающим должным статусом в системе урфа – неписанном своде правовых норм и этики племен. Можно с большой уверенностью прогнозировать образование нового типа конфликтов внутри племен, вызванных этим институциональным дуализмом.

Решение задачи сосуществования племен с властью правителя через посреднические институты представляло вековую универсальную практику во всех традиционных даулях йеменского ареала, что и нашло выражение в выделении особых страт в обществе – сада и кади (машаих на юге), в которых были сконцентрированы эти функции. Эти элитарные страты обладали монопольным правом на верховенство в религиозной сфере и повсеместно являлись носителями привилегированного статуса, отличающего их от всех прочих страт и слоев общества. Тот факт, что их могущество не базировалось на лояльности светскому правителю, а вытекало из их собственного статуса, сопряженного с духовным лидерством,

284

признаваемым и хадар и бадву, ставил аристократический слой этих элит де-факто на высшую ступень социальной (и властной) пирамиды.

По-настоящему решительный шаг в сторону модернизации отношений между государством и племенами открыли республиканские преобразования, проводившиеся по-своему властями двух независимых йеменских государств – НДРЙ и ЙАР. Власти НДРЙ объявили об упразднении традиционной стратификации и подвергли вождей племен (называемых на юге мукаддамами) репрессиям, вынудив многих покинуть пределы страны. К концу 1970-х годов задача частичной детрибализации в НДРЙ в плане создания механизма адаптации рядовых габили к свершившимся общественным переменам через систему образования и расширение социальной мобильности габаил (в том числе путем легализации внешней трудовой миграции) была решена настолько, что имевшиеся очаги сопротивления со стороны племен исчезли. Южные племена сохраняли все обычаи, необходимые для регуляции отношений внутри племени, опираясь на советы старейшин, подменившие собой институт вождя. В политической системе НДРЙ, основанной на советах, это только поощрялось. Зато сферы межплеменных отношений и, разумеется, отношений племен с органами власти жестко регулировались государственной судебной системой и высшими партийными чиновниками. Габили составляли главный резерв для пополнения рядов армии, полиции и спецслужб, а также местных административных органов управления НДРЙ. Главной политической проблемой НДРЙ оказался, в итоге, не трибализм, а регионализм – борьба локальных элит за контроль в высших эшелонах власти, включая Политбюро ЙСП. В 1986 г. он вылился в кровавый конфликт, ускоривший политический кризис НДРЙ, основанной на принципах адаптированной концепции «научного социализма». Конкуренция между элитами Запада (Адена) и Востока (Хадрамаута) в южной части Йемена и сегодня составляет существенную проблему для «Мирного Движения Юга» (МДЮ или «Хирака»), провозгласившего своей целью восстановление независимости Юга как единого целого (пусть и с последующей федерализацией).

Совершенно иначе проблема отношений государства с племенами решалась в существенно более трибализированном обществе

285

ЙАР (где доля габаил составляла свыше 60% населения, а зейдитские племена Джебеля исторически доминировали политически в системе имамата). В период правления президента Али Абдаллаха Салеха в социальной политике, ориентированной на модернизацию общественных отношений и применявшейся его предшественниками, наметился заметный откат. Хронические коллизии между его предшественниками, президентами-выходцами из армейской среды, и противостоявшей им исламистско-племенной коалицией, группировавшейся вокруг шейха Абдаллаха аль-Ахмара, побудили Салеха искать альтернативные модели взаимодействия с ней. Эти коллизии вращались вокруг дихотомии национализма (насеровского толка) и исламизма. Поиск привел к складыванию в начале 80-х годов в ЙАР симбиозной модели государства, которую справедливо называть «салехо-ахмаровской», поскольку ее главным архитектором был скорее шейх Абдаллах аль-Ахмар, верховный вождь могущественной конфедерации племен хашед, в которую входит и племя президента Салеха – санхан. В ней было реализовано сглаживание идейно-политических противоречий между объективно мощными противостоящими друг другу общественными коалициями, претендовавшими на власть в ЙАР, посредством дрейфа режима в сторону трибализма, что на практике означало подчинение секуляризма исламизму. Неотрибализм становился фактическим фундаментом для республиканского фасада государства (стремившегося совместить опору на армию с созданием внутри нее лояльного ядра, основанного на патримониальных узах). Со временем эта система пронизала все органы государства, оказавшегося разделенным на зоны влияния между конкурирующими племенными группировками, интегрированными в ведущие партии страны.

Такие базисные элементы как габваля (проекция норм обычного права племен – урфа, на государственное строительство), махсубийя (формирование патримониальных структур в составе бюрократии, лояльных племенным группировкам) и мухасаса (долевой раздел государственного аппарата между этими патримониальными структурами) составили вторую (и главную) сторону салехоахмаровской модели.

286

Она же была воспроизведена после поражения южан в гражданской войне 1994 г. в объединенном Йемене, обретя в условиях многопартийности дополнительный источник рисков. Основной функцией парламентских выборов с этих пор стало определение долей участия в разделе властных институтов между группировками по результатам подсчета голосов. Это обстоятельство проливает свет на причины превращения вопроса об изменении избирательного законодательства (с мажоритарного на пропорциональное) в камень преткновения в отношениях между партией власти и блоком оппозиционных партий «Муштарак» в 2009 г. Наступивший парламентский кризис, позволивший президенту Салеху сохранять контроль над избранным в 2003 г. не переизбранным в положенный срок парламентом, отчасти и запустил механизм раскручивания йеменской революции.

Однако концепция гармонизации государства и племен, положенная в основу салехо-ахмаровской модели государства, оказалась недолговечной. Кооптации во властные структуры шейхов было недостаточно для достижения лояльности их племен целиком. Шейхи, получившие доступ к властным рычагам, по понятным причинам не могли стать каналом перераспределения общественных благ исключительно в интересах ожидавших именно этого соплеменников. Изменились целевые установки шейхов. Вместо традиционной концентрации на заботах и интересах племени, установленных нормами урфа и заданных постоянно меняющимися условиями жизни, их политическая энергия трансформировалась в формирование стратегий на экспансию в – сферу большой политики и аккумуляции личных богатств. При этом интересы племен подменялись партийными задачами, делая племена пешками в чужой игре. Каждый из двух кланов правящего в ЙАР тандема (клан президента Салеха, базирующейся на его племени санхан, и клан шейха Абдаллаха аль-Ахмар) возглавил одновременно и ведущие партии страны – «Всеобщий Национальный Конгресс» (ВНК) и исламское объединение «Ислах» (Реформа). Их сплоченность подкреплялась принадлежностью к одной и той же конфедерации племен хашед.

Раскол в правящих элитах, нараставший в период 1997– 2007 гг. (между огорчившими «Ислах» результатами парламент-

287

ских выборов и кончиной шейха Абдаллаха аль-Ахмара), сместил весь вектор государственной политики в сторону отработки изощренных методов нейтрализации главных конкурентов режима через поддержку оппозиционных им структур. Для этого широко использовалась система махсубийи (патронажа) и частая перетасовка фаворитов. Подобная политика привела к резкому увеличению числа очагов конфликтов, как на периферии, так и в органах государственного управления в центре. Наиболее яркими примерами ее деструктивного воздействия стали размежевание в племенах хашед на сторонников президента и последователей клана шейха аль-Ахмар, а также нагнетание сектантской напряженности в северной провинции Саада путем попеременного переноса поддержки государства с «Ислаха» (продвигавшего интересы прозелитского политизированного салафизма) на лидеров движения зейдитского возрождения и обратно. Итогом прогрессирующего ослабления салехо-ахмаровской модели государства было повсеместное образование правового вакуума, заполнявшегося на периферии суррогатом традиционных институтов регуляции (основанных на урфе) и силовых методах решения проблем структурами, подчиненными непосредственно президенту Салеху.

Политика целенаправленного повышения роли племенных элит имела выраженную социальную направленность на вытеснение всех традиционных страт религиозной аристократии из системы отношений, связанных с племенами. Однако – не для роста светского элемента управления со стороны государства, а для замещения их новыми улемами салафитской школы, выходцами из среды габили, прошедшими обучение в салафитских учебных центрах, контролируемых «Ислахом». Удар направлялся главным образом против кланов сада1 и косвенно – против доминирующих в Йемене школ ислама (шафиизма суннитской ветви и зейдизма – шиитской). Эта политика включала два основных компонента. Первый состоял в направлении амбиций автохтонных габили про-

1 Сада – потомки Пророка через его дочь Фатиму и двоюродного брата и зятя основателя ислама – Али бин Аби Талеба.

288

тив пришлых и этнически отличных от них сада1. Второй инструмент республиканские власти создавали сами, используя импортированные идеологии, подрывавшие фундамент религиозного могущества этих кланов.

Можно в связи с этим отметить, что республиканские власти как Севера, так и Юга, действуя независимо друг от друга, прибегали к импортным идеологиям ради лишения могущества традиционных исламских элит. Только в НДРЙ для этого использовалась идеология атеизма и политика секуляризма, а в ЙАР – прозелитизм ваххабитского толка. Причем в обоих случаях прослеживается четкая связь характера импортированных идеологических систем с внешнеполитической ориентацией правивших в них режимов.

Группе конфликтогенных факторов производного типа, связанных с воздействием экзогенных импульсов на социум, принадлежит особо важное место в современном Йемене. Их роль постоянно возрастала с началом первой декады третьего тысячелетия в связи со вступлением Йемена в глобальную антитеррористическую кампанию под эгидой США в 2001 г. и особенно в связи с введением в действие международного плана мирного урегулирования кризиса под названием Инициатива ССАГПЗ в разгар йеменской революции 2011 г. Самым ярким примером конфликтов такого типа является, пожалуй, сектантский салафито-зейдитский конфликт. Неожиданно для КСА и США (ведущих кураторов урегулирования) верх в нем стал одерживать один из политических аутсайдеров процесса – зейдитское движение сопротивления «Ансаруллах», чье возвышение было нелегко спрогнозировать.

Корни салафито-зейдитского конфликта

Абсолютное большинство (свыше 95%) населения Йемена до недавнего времени было представлено двумя исламскими община-

1 Статусное соперничество между габили (потомками южных арабов – араб альариба или «кахтанидами») и сада (потомками северной ветви арабов – араб муст`араба или «аднанидами») имело глубокие корни, хотя протекало обычно латентно.

289

ми – шафиитской (более 65%) и зейдитской (около 30% населения)1. Долю активных салафитов, росшую достаточно быстро в обеих частях Йемена с 1970-х годов, по разным причинам трудно достоверно оценить. Но все же, по экспертным оценкам, подавляющая часть населения все еще привержена своим традиционным школам ислама.

Зейдитская община до предпринятых в ЙАР реформ, связанных с развитием сети салафитских колледжей, охватывала все население Джебеля, включая три крупнейшие племенные конфедерации этой части страны – хашед, бакиль и хаулян. Несмотря на близость к шафиизму, входящему в суннитскую ветвь ислама, зейдизм классифицируется как самая умеренная школа шиитской ветви2. Шафииты и зейдиты Севера сосуществовали вполне мирно несколько веков. Численное превосходство шафиитов над зейдитами не помешало королю Яхье Хамидуддину приступить к основанию в 1918 г. Йеменского мутаваккилийского королевства, в которое вошли шафиитские районы Севера (Нижний Йемен, Мариб и Тихама). Это случилось благодаря признанию заслуг имама в борьбе против османских колонизаторов на рубеже XIX–XX вв. Шафииты также составляли почти 100% населения Юга (территории бывшей НДРЙ, входившей до 1967 г. в Британскую сферу влияния). Следует отметить, что суннитская часть населения Йемена традиционно находилась под сильным влиянием суфийских завий (школ) и испытывала недоверие к учению ваххабизма, распространенного в КСА. Ваххабизм воспринимался большинством йеменского населения как враждебное учение, в том числе в силу хранившихся в исторической памяти народа воспоминаний о разрушительных завоевательных набегах ваххабитов в начале XIX в., а также от обиды, нанесенной саудитами при отчуждении территорий Асира, Джизана и Наджрана в 1934 г., населенных этническими йеменцами.

1В 2013 г. население Йемена оценивалось примерно в 24–25 млн человек, из которых примерно четверть проживала на юге, в границах бывшей НДРЙ. См.: The Demographic Profile of Yemen. URL: http://www.escwa.un.org/popin/members/yemen.pdf.

2Родионов М. А. Ислам классический. СПб., 2004. С. 74.

290