Khrestomatia_po_istorii_Dalnego_Vostoka_Kniga_1
.pdfприступили к восстановлению и укреплению острога. Через год, опять же летом, у стен Албазина вновь
появилось маньчжурское войско, численностью до 8000 воинов. В Албазине к тому времени находилось около 800 человек. На этот раз казаки сами сожгли неубран ный хлеб и все постройки вне острога. Внутри же ук реплений построили землянки для жилья.
Маньчжуры окружили город и оградили свои пози ции частоколом, а сверху навалили множество срублен ных деревьев. Частокол казаки сожгли, стреляя кале ными ядрами, а лес взорвали из подкопа. Тогда про
тивник |
соорудил земляной вал вокруг острога и поста |
вил на |
него до тридцати пушек. Вначале били пушки, |
затем — это было 11 сентября — маньчжуры двинулись на штурм, но как и прежде, были отброшены с больши ми для них потерями.
Между тем, от тесноты и сырости в землянках и от скудости питания в городке появилась цинга, которая наносила русским потерь больше, чем противник.
В одну из вылазок начальник обороны городка Толбузин был тяжелоранен ядром в ногускореи вумер. Оборону городка возглавил полковник Бентон. Но чис
ло защитников |
Албазина все убывало, и к маю 1688 го |
да их осталось |
только 66 человек. Однако они продол |
жали стойко держаться. Нелегко было и противнику. Осаду маньчжуры сменили на блокаду, а затем отступили от Албазина на шесть километров, и албазинцы получили возможность установить связь с Нерчинском.
Маньчжуры предложили прислать своих лекарей для
лечения больных |
казаков. Бейтон ответил, что его вой |
|
ско здорово и ни |
в чем не |
нуждается, и в подтвержде |
ние послал маньчжурскому |
полковнику «пирог весом |
|
в пуд». А в это время у Бейтона в живых оставалось все го 60 человек, но он не терял бодрости.
Наконец маньчжурская армия ушла в Айгунь, и меж ду Россией и маньчжурами начались переговоры, закон чившиеся Нерчинским трактатом,
...Где-то вот здесь, на старом кладбище, покоятся кости тех, чьей славой вправе гордиться всякий русский.
С. НАРОВЧАТОВ
ПЕСНЯ ПРО АТАМАНА СЕМЕНА ДЕЖНЕВА
(главы из поэмы)
Многоустен Великий Устюг, Хвалит он на улицах людных Тех, кто в щедрых сибирских устьях Не забыл об истоках скудных. Возглашает он славу Дежневу, Рад тому, что Семен Иваныч, Честь воздав родимому крову, Гостевать остается на ночь.
Вновь он, царскою ласкою взыскан И дорогою наказною, Из Москвы к острогам сибирским
С государевой едет казною. Миновать ли свой город-отчину, Раз дороги на Камень вышли Через Вятчину и Вологодчину По Сухоне, Вычегде, Вишере? По увалам и по отрогам, По дорогам и перекатам
Атаман к обедневшим острогам Едет с жалованьем богатым. Он его на Москве истребовал, Он по всем приказам стучался,
Ипоклонами-то не требовал,
Ипосулами-то не стеснялся. Девятнадцать лет прослужил он В некорыстном походе и поиске
Итеперь сутягам и жилам
Оголодном напомнил войске. Говорили: мол, брось стараться, Деньги сгибли, возьми-ка в разум! Но в Москве за все девятнадцать Получил он единым разом.
Знал — недаром челом ударю, Есть-де чем царю поклониться. Поклонился он государю Анадырской щедрой землицей. Нет, не зря он узнан удачей: Тверже камня и мягче воска Правят вольницею казачьей,
5* |
131 |
Крепко держит буйное войско. Атаманство ему добывали Пули метки — родные детки, Замирялись дальние дали, Покорялись с первой разведки. Добывали ему атаманство Сабли востры — родные сестры,
И простерлись его пространства, Разверставшись на долгие версты. Шел тропой он землепроходской
Вдни слепые и зрячие ночи,
СКолымы вкруг земли Чукотской Он провел пытливые кочи.
Встав у края всего в изголовье, Привязав челны у причала, Анадырь с низов по верховье Под свое он привел начало.
Путь прискорбен, страшен и долог,
Но Дежнев его тем прославил, Что лишь за год чрез Ленский волок Сорок тыщ соболей доставил.
Те, кто даром баклуши били, Поговаривали оторопело: «Без лихих устюжан в Сибири Никакое не сладится дело».
Сколько рек на веку он вывершил, Сколько стран исходил незнаемых, Сколько дел порешил и вырешил, Дел неслыханных и нечаемых!
Отступили пред ним границы, Преклонили пред ним колена Три девицы сибирской землицы — Колыма, Индигирка, Лена.
Он рубил городки и остроги, Строил струги, ладьи и кочи, Через тундру торил дороги, Службу нес до последней мочи. Был он в службе пешей и конной,
В службе санной, лыжной и стружной. Вел ладьи по хляби бездонной, Шел он пустошью снежной и вьюжной. Ни пред кем не склонясь головою, Он прошел по нездешним странам И над ними встал с булавою
132
Верховным войсковым атаманом. Все концы разгадав до срока И в концах начала кончая, Стал Дежнев в голове потока; Тот поток — вся Русь кочевая.
Кто видал, как из озера вешнего Бьет поток, берега вскрывая, Убегая от места прежнего, Достигая нездешнего края?
Он сперва без навиду рыщет, Роет землю и днем и ночью,
Идороги вслепую ищет,
Ипути находит воочью. Те пути далеки-далеки, Очеса их во тьме теряют...
Забирает поток притоки,
Апритоки ручьи вбирают. Сколько токов, ручьев и речек В реках смешиваются человечьих? Сколько участей, сколько судеб, Кто их между собой рассудит? Вот одна — глядит исподлобья, Пятернею в затылке чешет...
Горевая судьба холопья,
Кто над нею душу не тешит?! Расскажи-ка, судьба, по чести, Ты поведай, рабская сила, Из каких бежала поместий, От каких господ уходила?
Знать, порядки-то были сладки, Велика была барская милость, Коли ты от них без оглядки Во все тяжкие припустилась.
Здесь тебя приветят по-свойски, На бешмет обменят сермягу, Поверставшись в казачьем войске, Поступай в любую ватагу.
Вот другая — девицей красной Застыдобился парень пригожий. Ум лукавый, к злату пристрастный, Под смазливой прячется рожей. Из приказчиков вологодских Он сбежал с хозяйским товаром, На распутьях землепроходских
133
Объявился, хитрец, недаром. Он дела обделает чисто.
Торг соболий с Москвою наладит, Наживется в двести и в триста, Навсегда в Сибири осядет.
Ну а ты — из людей служивых, Как зашла в гулевые оравы? Кровь упрямая хлещет в жилах, Громко требует чести и славы. Душу завистью зря не мучай, Раз по-волчьи сжимаешь скулы,
Значит, вырвешь зубами случай, Прогрызешься, судьба, в есаулы. Здесь каких только судеб нету.
Со всего пособрались свету, Были розны, стали едины, Словно капли одной стремнины. Той стремнине мы грянем славу, Сдвинув чашки свои наливные, —
Сней страна возрастает в Державу,
Снею Русь вырастает в Россию!
П. КОМАРОВ
ВЛАДИМИР АТЛАСОВ
(главы из исторического романа)
1
Не спит Якутск — острог на Лене. А мочь пришла уже давно.
Луны холодное каленье В слепой воде отражено.
Как будто звездами украшен, Что с неба падают к нему, Он из восьми высоких башен Глядит в неведомую тьму.
Вдоль стен проходят часовые, Им смены нету до утра,
Илают псы сторожевые
Увоеводского двора.
Но чьей-то руганью во мраке На миг заглушен лай собак,— Должно быть, пьяные казаки Толпой отправились в кабак.
И ночь сама дрожит от крика, От шума разных голосов:
—Эй, целовальник, отопри-ка Да выкинь к дьяволу засов!..
Ногами шлепая босыми, Ворчит кабатчик на ходу:
— Ну, питухи... Беда мне с ними! Да делать нечего — иду...
Пищалью в пол слегка ударив И надлежащий приняв вид, Пятидесятник государев Ему с порога говорит:
— Что ж, окажи прием по чину...
Не видишь, кто перед тобой? Достань огня, зажги лучину Да бочку новую открой!
135
По чарке можно бы на брата, Но для отчаянной души Казаку чарка маловата — Налей-ка медные ковши!..
Глаза тараща в едком дыме, Кабатчик стелется юлой:
—Никак Атласов Володимир — Пятидесятник удалой?
—Он самый! — кто-то из казаков Ему ответствует из мглы. Деньгой для верности позвякав, Казаки сдвинули столы.
Акто-то снова дверью хлопал,
Вкарманах шаря пятаки,
Входили беглые холопы И всяких званий питухи:
Стрельцы опальные, которым Грозили дыбой и кнутом, (Они по северным просторам От казни прятались потом.)
Посадский вор, укравший книгу Из рук приезжего писца, Монах и два попа-расстриги, Зело пропойные с лица.
Они псалмы бубнили даже, Хотя и были не у дел.
«С такими нам не до вояжа», — На них Атласов поглядел.
Он сел за стол. Морщин бороздка Чуть обозначилась на лбу.
—Ты здесь, Левша? Ты здесь, Морозко?
Явас позвал не на гульбу.
И вы, что ждете у порога, Пока вина не поднесут, — К вам у меня вопросов много: Их надо вынести на суд...
Отпив по ковшику хмельного, Все говорить начали враз:
—Твое готовы слушать слово.
—Что нам поведаешь, Атлас?
136
— А вот перед кончиной года О чем подумать должен всяк: Опять Арсеньев-воевода — Нам собирать велит ясак.
Опять нам в зимний первопуток За мягкой рухлядью идти, По вечерам пугать якуток И ночевать у них в пути.
Я рассудить хочу иначе, Чтоб только вы понять смогли: Не поискать ли нам удачи В каком другом краю земли?
Следов казачьих отпечатки Меня водили в Анадырь, И там я слышал о Камчатке, Где вся кончается Сибирь.
В лесах там соболи такие, Каких не знают якуты, На берегах бобры морские, Морские черные коты.
Там люди юртами кочуют, По-тарабарски говоря, И вас туда позвать хочу я —
Мы проведем поход не зря...
— Ох, далеко Камчатка эта! — Вздохнул Морозко в тот же миг. Там, говорят, граница света, Конец всему, земной тупик.
Ясам бывал и в Анадыре,
Идальше вольницу водил,
И, может, только дня четыре
До той земли не доходил...
— Меня спросите, не был где я? Но про Камчатку ходит слух — Не люди там, а челюгдеи, — Алешка Постный крикнул вдруг.
И если вся земля в порядке,
Апод землей стоят киты, Тогда из-под тое Камчатки Торчат китовые хвосты...
137
—Пускай увидим челюгдея, — Левша сказал, повременя, — Но атаманова затея Сегодня радует меня.
—Вот где припас добудем ныне?
—Не о припасе разговор!
Из кабака к купцу Добрыне Ватагой двинемся во двор.
—А вы как судите, казаки? — Всех остальных спросил Атлас.
—И наши мысли одинаки!
—Мы за тобою — хоть сейчас!..
—Добро!.. Хвала тому и слава, И чин боярский, и почет, Кого Российская держава Землепроходцем наречет.
Еще, кабатчик, лей хмельного — Царева водка, не своя ж!.. Морозко, где ты? Выпьем снова, Ковши поднимем за вояж!..
Под белорыбицу с торели Вельми как водка хороша.
Амы еще не постарели
Стобой для доброго ковша!..
II
Атласов шел из кабака Вдоль крепостной стены зубчатой Туда, где быстрая река Курилась дымкой сизоватой.
День начинался, как всегда, Скупыми бликами на башнях. В окошках вспыхнула слюда, Как искорки в глазах ясашных.
Захлопал ставнями посад, Дверями старыми в хибарах, И только кое-где висят Замки на лавках и амбарах.
138
Уединенный на горе, Боярский дом глядел с откоса,
Иза оградой во дворе Цепями лязгали барбосы.
Упсов дворовых на глазах Бродила дойная корова,
Ик ней приставлен был казак, Что охранял ее сурово.
(Корову ту издалека Арсеньев гнал по всем дорогам, Чтоб не сидеть без молока В степях Якутского острога.
Пеструшка здесь одна паслась, И псы, глазам своим не веря, Корову видя в первый раз, В ней признавали только зверя.
Но расставаться было жаль В тайге со швицкою породой, И для того носил пищаль За ней казак седобородый.)
Корова эта, как назло, Сейчас напомнила Атласу Его Лутошкино — село, Куда казак не кажет глазу.
Он вспомнил старого отца
Имать — с клубком перед лучиной,
Исразу сердце молодца
Заволокло лихой кручиной.
Не прокричит для казака Родных лесов сизоворонка. Ох далека ты, далека Его родимая сторонка!..
Не скоро птица долетит, За месяц не доскачут кони К селу глухому, где стоит Его лачуга на Сухоне.
Нет, не забыть ему тот день, Когда дорогой незнакомой, Старинный пробуя кистень, Он уходил тайком из дому.
139