
Сванидзе А.А. (ред.) - Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 4. - 1999
.pdfлись пасхальные торжества, пришедшиеся как раз на те дни. Эта любо пытная смесь воодушевления политического и религиозного породила довольно странный стишок, который в условном переводе (без сохра нения рифм) может быть передан так: “Христос воскрес, ландфогт по сажен, чему мы радуемся все. Да будет Зигмунд нам утехой, и да поми луй нас господь! Когда б его не посадили, царило бы повсюду зло. Но он в тюрьме, и не поможет ему теперь злодейский ум. Ну так помилуй нас господь!” Особую прелесть куплетам, конечно, придавал рефрен - это несколько искаженное греческое Kyrie eleison - “Господи, поми луй!”, придававшее уличной политической песенке неожиданное ли тургическое звучание.
После того, как процессия с прибывшим князем, его свитой и го рожанами добиралась, наконец, до собора или главной городской цер кви, государю предстояло выслушать там мессу. В ходе ее в отдель ных городах считалось, по-видимому, уместным напомнить торжест венно прибывшему сеньору-епископу (Безансон) или же королю (Нюрнберг) о бренности их власти. Прямо перед высоким гостем сжигали поднятый на шесте пучок пакли со словами: “Смотри, госу дарь, так проходит слава мира!” Такая сцена - не что иное как “бук вальная цитата” из церемонии введения в сан нового римского папы, но ученые церковники переносили (очевидно, по принципу аналогии) понравившийся им обряд и на совершенно иные ситуации общения с сильными мира сего.
После мессы государь мог, наконец, отправиться в отведенную ему резиденцию. Как правило, на следующий день туда приносили подар ки - самому князю, его супруге, а также приближенным. Обычный дар государю представлял собой позолоченный серебряный кубок, напол ненный золотыми монетами. Гостей весьма радовали и более прозаи ческие подношения в виде всевозможной снеди. Так, скажем, в Вене охотно дарили рыбу - в основном из Дуная, но также и из городского рва. В Кёльне в 1442 г. под окна дома, где почивал после своего въезда король, горожане сначала прикатили огромные бочки с рыбой, затем пригнали двенадцать телег, на каждой из которых лежало по одной, но тоже очень большой бочке с вином. Потом появились десять возов с овсом, украшенные городскими вымпелами, а в конце еще и десять во лов с гербами города Кёльна на лбах. (Такие “натуралии” относятся, надо полагать, к одному из наиболее древних слоев средневекового ва рианта церемонии княжеского въезда).
Если князь впервые встречался со “своим” городом, то всех полно правных горожан могли собрать на центральной площади, чтобы они, подняв к небу два вытянутые пальца правой руки и повторяя вслух сло ва клятвы, принесли присягу своему государю.
С XIV-XV вв. в документах все чаще упоминаются пиры и танцы в ратуше, которыми обычно и заканчивалось торжество княжеского въезда. Разумеется, на такие развлечения звали только “лучших лю дей” города - более того, соответствующая привилегия могла даже становиться одной из основных в определении статуса семейства. Так,
70
1$ряде городов велись списки тех, кого “приглашают на танцы в город скую ратушу”, чтобы не допустить нарушения сословных границ.
К сожалению, подробности многих средневековых въездов неиз вестны. “Сценарии” предстоящего adventus заранее не писали, кажется, ни люди въезжавшего князя, ни встречавшие их горожане. А если та кие документы и составлялись, то их крайне редко считали нужным хранить post festum. Несколько лучше обстоит дело с описаниями уже состоявшихся въездов. Заметки о недавно прошедшем торжестве по степенно стало принято вести в той или иной форме во многих запад ноевропейских городах. Правда, записи такого рода делались (особен но на первых порах) не слишком систематически и часто не совсем официальными лицами. Так, например, во Флоренции княжеские въез ды начинают описываться более или менее регулярно лишь с 1285 г., причем по инициативе не городского правительства, а отдельных чле нов епископского капитула. Коммуна же поручила вести официальные записи своему герольду лишь без малого два века спустя - в 1475 г.
К северу от Альп дело с систематической записью впечатлений от княжеских въездов обстояло, разумеется, хуже, чем в Италии. Торже ственные въезды можно обнаружить лишь там, где достаточно разви ты и городская жизнь, и княжеская власть, а привычку составлять от четы о таких въездах - там, где уже достигнут приличный уровень культуры письменного слова. Adventus может рассматриваться в из вестном смысле как один из показателей развитости общественных от ношений. Поэтому вполне естественно, что первый княжеский въезд в Брюгге, о котором известны какие-то подробности, относится к 1127 г., а первый торжественный въезд князя в Берлин состоялся толь ко в 1471 г. Разница почти в три с половиной века хорошо показывает, с каким запозданием могли распространяться социальные инновации в Центральной Европе в направлении с запада на восток.
В германских землях XIV в. подробные рассказы о государевых въездах в города еще весьма немногочисленны (Цюрих, Любек, Франкфурт-на-Майне). Но и во Франции первые официальные записи королевского въезда в Париж были сделаны, насколько позволяют су дить источники, только в 1350 г. Хотя упоминания о торжественных въездах римского папы встречаются начиная с конца XI в., они остают ся лапидарными вплоть до самого “авиньонского пленения”. Более или менее систематические и подробные описания княжеских въездов на чинают вестись в Западной Европе в целом только в XV в.
Отсутствие письменной фиксации само по себе не было, разумеет ся, серьезным препятствием для передачи основных черт любого риту ала (и в том числе ритуала adventus) из поколения в поколение на про тяжении многих веков. Однако необходимость опираться только на “устную память” неизбежно вызывала определенные трудности всякий раз, когда нужно было воспроизвести уже некогда случившееся дейст вие. Один пример из 1474 г. хорошо показывает и характер возникав ших в таких случаях проблем, и те пути, на которых было принято ис кать их решения. Тогда среди членов майнцского соборного капитула
71
разгорелся спор о том, что следует преподнести ожидавшемуся вскоре императору Фридриху III при его торжественной встрече. Одни хотели поступить на основании аналогии. Майнцского архиепископа при его первом въезде в свой город принято одаривать возом доброго вина и 25-ю мешками овса. Соответственно и императору стоит поднести то же самое, но лишь в большем количестве. Другие же предпочитали опираться на прецедент. Они желали вручить государю серебряный ку бок, ссылаясь на мнение какого-то (очевидно весьма пожилого) кано ника Иоанна, который якобы помнил, как подобный кубок дарили то му же императору, но в другом городе и более тридцати лет назад.
Помимо зримого предъявления читателю двух “альтернативных” способов понимания традиции (аналогия или прецедент), приведенный эпизод интересен еще одной своей стороной. При всех спорах и несог ласиях майнцским каноникам не пришло в голову узнать мнение само го государя или его советников по обсуждаемому вопросу. И это очень существенная черта средневекового въезда: сам государь, как правило, не мог определять характер своей встречи горожанами, и успех или не успех торжественного въезда зависел в конечном счете не от него, а от жителей города. Это справедливо даже для Франции, где относительно сильная королевская власть смогла сравнительно рано начать навязы вать подданным свои представления о репрезентации.
Конечно, сообщение источника о том, что в город незадолго до прибытия короля прискакал от него гонец, можно истолковать в том смысле, что этот-то посланец и привез четкие инструкции своего госу даря горожанам об организации предстоящей встречи. Однако на са мом деле такие королевские представители занимались не постановкой предстоящей церемонии, а, например, обеспечением жилья королю и его свите и дров для государевой кухни и прочими нуждами низкой жизни. Если же король или князь вдруг начинал заранее выдвигать ка кие-либо церемониальные требования, то это выглядело подчеркнуто вызывающе. А за подобным вызовом угадывалась неуверенность в собственном положении, в том, что горожане действительно признают власть “своего” князя. Так, венгерский король Сигизмунд Люксембург, в 1411 г. объявленный Римским (то есть германским) королем (но, по мнению многих, совершенно незаконно), потребовал от горожан Франкфурта-на-Майне, чтобы те вывесили по своему городу к его при езду гербы империи и Венгрии. На это городской совет ответил весьма четко: Сигизмунду следует сначала добиться всеобщего признания сво их прав в империи, “а что за гербы здесь развешивать, о том позаботят ся сами франкфуртцы”. Въезд Сигизмунда во Франкфурт тогда так и не состоялся.
Хотя основные формы adventus и диктовались традицией, горожа не имели в своем распоряжении богатую палитру средств, позволявших выражать приехавшему князю те или иные оттенки своего к нему от ношения. При этом продемонстрировать, скажем, некоторое недоволь ство гостем можно было, и не выходя за рамки необходимой при встре че своего сеньора вежливости. Достаточно было, например, отменить
72

чинение принимающей стороны въезжающему, а заключение между ними своего рода договора о взаимном признании прав с одновремен ным “опубликованием”, оглашением такого договора. Это справедли во даже для Франции, в которой въезды короля в Париж с конца XIV в. начинают все больше подчиняться идее прославления государя. Ведь и “живые картины” (театральные представления), и фонтаны молока, вина и прозрачной воды, устраивавшиеся там при вступлении короля и королевы, делались горожанами и во многом служили средством зри мого выражения их коллективной идентичности.
Когда при въезде в город государь почтительно целует раку с ос танками главного местного святого - он целует главного жителя этого города - его святого покровителя, а следовательно, дарит поцелуй ми ра - osculum pads - всем горожанам в лице их небесного патрона.
Договорный по своей сути характер церемонии княжеского въезда особенно откровенно выражен в ранних свидетельствах об adventus во Фландрии (XII в.) и Франции. Там горожане, прежде чем пускать госу даря в кольцо городских стен, заставляли его принести торжественную клятву в том, что он не будет нарушать городские свободы. В ряде рейнских городов - центров древних диоцезов - епископы могли на протяжении по крайней мере XV в. устраивать свои “первые въезды”, лишь договорившись предварительно с горожанами о том, как будут строиться впредь отношения между общиной и ее сеньором. Кстати, именно сложившаяся в поздней античности церемония вступления епи скопа в город - центр его диоцеза - весьма во многом послужила образ цом в средние века для торжественных встреч горожанами и светских правителей. Епископам города Рима также, естественно, приходилось устраивать торжественные въезды в Вечный Город, однако со време нем главную функцию adventus domini - взаимную “адаптацию” город ской общины, с одной стороны, и епископа-сеньора, с другой, - здесь во многом приняла на себя несколько иная церемония. Сразу после коро нации в храме св. Петра новый папа объезжал город в торжественной процессии, направлявшейся к Латеранскому дворцу. Судя по описани ям XV в., папа ехал, как и положено государю, сидя верхом на белом коне, держа в левой руке золотую розу (известна с середины XI в.), а правой благословляя толпящийся на улицах народ. Такой “объезд” (как и классический княжеский “въезд”) предполагал, помимо прочего, как бы “представление” государю основных групп городского населе ния, давал ему своего рода социографический портрет города. Давний римский обычай (впервые упомянут в 1119 г., но, возможно, восходит к поздней античности) предполагал, что на площади Монте Джордано нового епископа должна ожидать отдельная “делегация” от иудеев го рода с просьбой подтвердить права и привилегии их общины. Вполне вероятно, что и в других западноевропейских городах евреи могли и должны были в той или иной роли участвовать во встрече государя, но ситуация в Риме отличалась некоторой парадоксальностью. Здесь под тверждать права иноверцев-иудеев предстояло городскому сеньору, ко торый “по совместительству” являлся главой церкви и всего хрисгиан-
74
ского мира. Ритуал, исполнявшийся всякий раз на Монте Джордано (вплоть до 1484 г., когда его перенесли в Замок св. Ангела), представ лял довольно изящное решение этой деликатной проблемы. Евреи по давали папе свиток Торы с почтительнейшей просьбой “утвердить их закон” (точнее было бы сказать “утвердить их право жить по своему закону”). Папа брал свиток, немного разворачивал его, делал вид, что читает несколько первых строк, а затем возвращал его евреям назад со словами: “Закон ваш хорош, да толкуете вы его неверно”, или же, в бо лее пространной редакции: “Мы подтверждаем ваш закон, хотя осуж даем ваше толкование его, потому что тот, о котором он говорит, что придет, уже пришел - это наш господь Иисус Христос, как учит и про поведует нам церковь”. Обычай подтверждения новым папой прав ев рейской общины стал настолько обязательным, что и сам порой спосо бен был порождать парадоксальные ситуации. Когда Базельский собор в 1440 г. избрал папой Феликса V, городскому совету Базеля пришлось специально приглашать евреев из Эльзаса, обещая им при этом все мыслимые гарантии личной безопасности - и все потому, что из само го Базеля евреев жестоко изгнали еще в 1397 г. То, что Базель - не Рим, не служило каноническим препятствием для избрания и корона ции нового папы. Согласно общепризнанной к тому времени норме, “где папа, там и Рим”. Зато нарушение порядка процессии, в ходе кото рой город и сеньор “знакомились” друг с другом, могло, очевидно, иметь нежелательные правовые последствия.
Именно то, что ритуал торжественного въезда означает взаимное признание гостя и тех, кто его встречает, побудило, очевидно, в 1442 г. императора Фридриха III отказаться от проведения своего adventus в том же самом Базеле. Поскольку Базельский собор вступил в острый конфликт с папой Евгением IV (в частности, противопоставив ему “со борного папу” Феликса V), император явно опасался, что, позволь он соборным отцам устроить ему встречу у базельских ворот, все решат, что он встал на сторону собора против папы Евгения IV.
Государи вообще имели обыкновение отказываться от торжест венной встречи горожанами, если были ими недовольны и тем более собирались, скажем, отнять у них какие-то привилегии или права.
Срыв нормального хода церемонии мог произойти уже после ее на чала, как, например, однажды в Шпайере, когда местный епископ, ра зозленный непокладистыми бюргерами, в сердцах покинул процессию и отправился к своему дворцу боковыми переулками. Обычно, впро чем, об отказе князя вести нормальный “церемониальный диалог** со своими подданными становилось известно до начала “въезда”.
После многолетнего конфликта между жителями франконского го рода Амберг и их князем - пфальцграфом Фридрихом - горожане реши ли уступить и признать власть своего сеньора. Они подготовили торжест венную встречу пфальцграфу: духовенство с реликвиями и “народ” собра лись у ворот, через которые князь должен был вступить в покорившийся город. Однако, когда Фридрих узнал о готовящейся церемонии, он нароч но въехал совсем другими воротами. После этого ничто не мешало ему
75
потребовать от горожан необычной присяги, больших денежных выплат и прочих уступок, противоречивших городским свободам.
Французский король Карл VI в 1383 г. унизил парижан несколько иным способом. Сначала он вызвал городскую “делегацию” для выра жения себе покорности необычно далеко от Парижа - в Компьень. За тем, уже перед стенами столицы король проявил суровость к предста вителям городской верхушки, которые в праздничных одеяниях вышли встретить короля “как положено”. Карл VI отказался от их сопровож дения, сказав: “Возвращайтесь в Париж. Придите и обратитесь ко мне, когда я буду восседать во Дворце правосудия. Тогда вы будете выслу шаны”. Люди короля сняли с петель городские ворота (надо полагать, король отказался ранее и принять ключи). Город был занят королев ской армией, посты расставлены вдоль всего пути движения Карла VI. В окружении только собственных воинов и без всякого сопровождения из горожан король въехал в столицу. Несколько недель спустя пред ставителей всех бюргерских семей собрали в зале Дворца правосудия, где на мраморном престоле восседал государь. Здесь парижанам при шлось выслушать перечисление своих вин, засвидетельствовать уп разднение городского самоуправления и принять за то милосердное, хотя и условное королевское прощение.
В приведенном эпизоде ясно проявились три, пожалуй, наиболее характерных, элемента “грозного вступления” государя в город. Вопервых, здесь нет взаимодействия сторон - все шаги предпринимаются только одной из них. Во-вторых, “инсценируется” не прибытие всеми любимого главы общины, а завоевание - отсюда снятие городских во рот с петель (в других случаях - разрушение части городской стены, чтобы государь со свитой мог въехать не через ворота, а именно сквозь пролом), отсюда же и подчеркнуто воинственный облик въезжающих. В-третьих, меняется характер традиционного уподобления въезжаю щего правителя Христу. Если в нормальном adventus государь понима ется как Спаситель, мессия, вступающий в земной или Небесный Иеру салим, то в ситуации конфликта он является, скорее, в образе строгого судии на Страшном Суде.
Вряде эпизодов мы встречаем различные комбинации из этих черт
вих усиленном или ослабленном вариантах. Так, немецкий король Рупрехт въезжал в противившийся ему некоторое время Франкфурт-на- Майне в 1411 г., окруженный воинами в латах и при полном вооруже нии, но затем он не “судил” горожан за их вины и не ущемлял их прав. Император Фридрих I Барбаросса, напротив, явился пред очами капи тулировавших миланцев во всем императорском великолепии и в обли ке карающего судии, но демонстрацию эту он устроил не в подчинив шемся ему городе (как спустя двести с лишним лет Карл VI в Париже), а за его стенами - в своем лагере, что должно было, по всей видимости, особо унизить проигравших.
Разумеется, и облик, и поведение горожан в таких эпизодах также не очень напоминали обычный adventus. Общим оставалось, пожалуй, лишь то, что и тогда высокопоставленные горожане (или вообще все
76
бюргеры) должны были покинуть кольцо своих стен и идти навстречу го сударю. При этом духовенство, как обычно, могло нести реликвии город ского святого-заступника. Все же прочее выглядело совершенно иначе. Вместо радостной музыки и веселых песен - печальные гимны, вместо праздничных нарядов - одеяния кающихся грешников: неподпоясанные рубахи грубого сукна, распущенные волосы, посыпанные пеплом. Вместо украшений - свечи в руках да веревки, завязанные петлей вокруг шей. Ми ланцы, сдававшиеся в 1158 г. Фридриху I Барбароссе, выходили из города раздетыми до пояса. Каждый при этом держал приложенный лезвием к затылку обнаженный меч. Это, как и петли на шеях в иных случаях, долж но было выражать признание права победителя на суд и расправу, но вме сте с тем и надежду на его милосердие к смиренным...
Побежденные горожане бросаются на колени перед государем, иногда даже целуют ему ногу, другие коленопреклоненными ожидают его появления на улицах города. Победителю отдают городское знамя и ключи, которые он забирает себе, а не возвращает тотчас же назад. Перед вступлением государя в город его стены могут быть полностью снесены, а рвы - засыпаны...
Почти любой западноевропейский средневековый ритуал оставлял его участникам возможность для импровизации. И в ходе церемонии княжеского въезда время от время завязывались более или менее спон танные “диалоги” между государем и встречающими его горожанами. Так, император Фридрих II при своем въезде в Вормс в 1235 г. внезап но приказал скрыться с его глаз городскому сеньору - епископу, ожи давшему по давнему обычаю высокого гостя перед собором. Епископу пришлось немедленно исчезнуть в доме своего капеллана. Нормаль ный ход церемонии был тем самым решительно нарушен. Впрочем, заслуживает внимания и комментарий автора Вормсской хроники, со хранившего для нас этот эпизод: такой поступок император мог себе позволить, “потому что государь тогда был весьма могущественен”. Нетрудно представить себе иные ситуации, когда государи, не обладая достаточной силой, чтобы устраивать подданным подобные сюрпризы, скорее сами могли ожидать для себя неприятных неожиданностей. В рейн ских епископских городах в XV в. епископ вместе со всей свитой при сво ем въезде в город мог быть поставлен в такое тяжкое положение (например, между внезапно захлопнувшимися воротами внутригородских укреплений, как в Шпайере в 1461 г.), что ему не оставалась ничего ино го, как подписать весьма ему немилые городские привилегии.
В других случаях сравнительно слабому государю удавалось, впрочем, “одержать верх” над горожанами если не в качестве полити ка, то хотя бы в роли хранителя моральных ценностей и норм. Люцернский хронист Дибольд Шиллинг рассказывает о приеме импера тора Сигизмунда в Базеле. Тогда гордые члены базельского епископ ского капитула явились пред лицом государя не вместе со всем прочим духовенством, а отдельно, причем верхом и в латах, словно рыцари. Когда базельский бургомистр представил императору при бывших, государь сказал, что он не видит никаких членов капитула.
77
Если же люди, стоящие перед ним, и впрямь являются священниками, то им следует немедленно скакать назад в город и переодеться в их церковные облачения. Сигизмунд готов их подождать здесь, на месте, потому что он хотел бы поклониться им как духовным лицам. В про тивном же случае он вообще не желает с ними разговаривать. При стыженные члены капитула сильно испугались, поскакали назад, “пунцовые от стыда”, переоделись и появились снова - теперь уже в должном им по статусу обличье. Когда император их увидел вновь, он сошел с коня, почтительно приветствовал их и сказал, что их досто инство выше его собственного, а потому им и не следует его ронять. После чего император “с честью” поскакал с ними в город.
Все эти полуанекдотичные эпизоды дополнительно оттеняют глав ное обстоятельство: всякий торжественный княжеский въезд в средневе ковый город был способом регулирования, установления и опубликова ния основ отношений между государем и городской общиной.
ЛИТЕРАТУРА
Бойцов М Л . Накануне: Ахенские коронационные въезды под разными уг лами зрения // Одиссей 1997. М, 1998.
Смышляев А Л . Вступление наместника в провинциальный город: церемо ния adventus по Ульпиану // Вестник Древней истории. 1991. № 4. С. 106-118.
Blockmans W. Le dialogue imaginaire entre prince et sujets: les Joyeuses Entrees en Brabant en 1494 et en 1496 //Fetes et ceremonies aux XIVe-XVle sifccles. Neuchatel, 1994. P. 37-53.
Bojcov M.A. Ephemeritat und Permanenz bei Herrschereinziigen im spatmittelalterlichen Deutschland // Marburger Jahrbuch fur Kunstwissenschaft. 1997. Bd. 24. S. 87-107.
Bryant L.M. The King and the City in the Parisian Royal Entry Ceremony: Politics, Ritual and Art in the Renaissance. Geneva, 1986.
Chartrou J. Les Entrees solennelles et triomphales a la Renaissance, 1484-1551. P., 1928.
Dotzauer W. Die Ankunft des Herrschers // Archiv fur Kulturgeschichte. 1973. Bd. 55. S. 245-288.
Drabek A.-M. Reise und Reisezeremoniell der romisch-deutschen Herrscher im Spatmittelalter. Wien, 1963.
Favreau-Lilie M.-L. Vom Kriegsgeschrei zur Tanzmusik: Anmerkungen zu den Italienziigen des spateren Mittelalters // Montjoie: Studies in Crusades History in Honour of Hans Eberhard Mayer. Aldershot, 1997. P. 213-233.
Guenee B.f Lehoux F. Les entr£es royales fran^aises de 1328 h 1515. P., 1968. Kantorowicz EM. The “King’s Advent” and the Enigmatic Panels in the Doors of
Santa Sabina // Art Bulletin. 1944. Vol. 26. P. 207-231.
Maxwell FI. Trionfi terrestri e marittimi nell’Europa medievale / / Archivio storico italiano. 1994. Anno 152. P. 641-667.
Mitchell B. The Majesty of the State: Triumphal Progresses of Foreign Sovereigns in Renaissance Italy (1494-1600). Firenze, 1986.
Peyer H.C. Der Empfang des Konigs im mittelalterlichen Zurich // Archivalia et historica: Festschrift fur Anton Largiader. Zurich, 1958. S. 219-233.
Roy R., Kobler F. Festaufzug, Festeinzug // Reallexikon zur deutschen Kunstgeschichte. Miinchen, 1987. Bd. 8. Sp. 1417-1520.
78
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О СВОБОДЕ У ФЛОРЕНТИЙСКИХ ГОРОЖАН
Граждане города-государства Флоренции в своих записках разного рода много рассуждали о свободе, поэтому можно представить, какой смысл вкладывали в это понятие авторы официальных хроник, отра жающих политику Флоренции, и обыкновенные купцы и сукноделы, оставляющие мемуары для своей семьи и потомства. По традиции, ко торой придерживались авторы анналов и хроник, свободу городов свя зывали с именем Карла Великого, якобы наделившего горожан неза висимостью и разными привилегиями. Конец этой легендарной версии положили труды канцлера республики Леонардо Бруни. Он уже не свя зывал флорентийскую свободу с именем какого-либо монарха, но ут верждал, что ее начало восходит к утрате власти императора Фридри ха II над Тосканой. В XIV в. начинает зарождаться новая версия фло рентийской свободы, понимаемой не столько как независимость от ка кого-либо чужеземного завоевателя и монарха, сколько как совокуп ность гарантий против любой формы тиранического режима, незави симо от того, какая сила - внутренняя или внешняя - станет претендо вать на то, чтобы установить его.
Подобные представления проявились в 1325 г., когда притязания на Флоренцию предъявил Каструччо Касгракани, тиран Лукки, и фло рентийцы, чтобы противостоять им, решились призвать герцога Карла Калабрийского. Сложная для города ситуация сама собой разрешилась в 1328 г., когда скончались оба могущественных сеньора. В следующем году был издан закон о том, что город в будущем не должен находить ся под властью одного человека, независимо от обстоятельств. В зако не термин “свобода” понимается прежде всего как защита ценностей республиканского режима.
Однако не прошло и 20 лет, как снова возникла угроза для “Libertas Florentiae”. В 1342 г. герцог Афинский Гвальтьерри де Бриенн был из бран сеньором Флоренции в момент острого военного кризиса и напря женной социальной борьбы внутри города. Тиранический режим гер цога де Бриенна закончился восстанием флорентийских граждан в 1343 г. Джованни Виллани в своей хронике давал однозначную оценку этих со бытий: герцог Афинский - “узурпатор свободы города Флоренции” не потому, что он - француз, иноземный завоеватель, а потому, что он за менил тиранией республиканские формы правления. Джованни Вилла ни восторгался мятежом: “Долой герцога и его приспешников, да здравствует народ, коммуна и свобода!” Продолжатель его труда Маттео Виллани связывал флорентийскую свободу не с коронованными особами, а с традициями римской республики - “древний римский на род передал коммунам Италии гражданство и свободу их народов”.
Очень подробно ситуация, связанная с установлением режима гер цога Афинского, описана в “Домашней хронике” Донато Веллути. Го тье де Бриенн, придя к власти в городе, пытался опереться на фамилии, имеющие рыцарское или феодальное прошлое, а Веллути относились
79