
Сванидзе А.А. (ред.) - Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 4. - 1999
.pdfтролем находились и “педагогии” - частные школы-пансионы. Нации следили за качеством преподавания, вмешивались в решение админист ративных дел, и их приказы были обязательны для исполнения. Так, в 1443 г. французская и пикардийская нации сорвали решение высших факультетов о проведении торжественной процессии: нации запретили принципалам коллегий и содержателям “педагогий” выпускать учени ков на улицу в этот день.
Именно через коллегии регионы могли оказывать более опреде ленное влияние на университет. Чаще всего основатель коллегии пред назначал места в ней для уроженцев того диоцеза, где он родился или достиг наивысших успехов. Делами коллегии часто ведал его душепри казчик из числа родственников, преемник по должности или земляк. Например, по завещанию Жана де Да Марш, аудитора в Авиньонской курии, уроженца города Марш, что в герцогстве Бар, место принципа ла основанной им коллегии должно было достаться клирику из города Марш или, в крайнем случае, уроженцу герцогства Бар. Предпочтение при распределении мест оказывалось родственникам основателя.
На рубеже XIV-XV вв. большое значение приобрела коллегия Бовэ, также именовавшаяся коллегией Дорманс по имени основателя - кардинала Жана де Дорманса, епископа Бовэ. Она была открыта не столько для бовезийцев, сколько для земляков кардинала - выходцев из Суассонсского диоцеза. В начале XV в. места в ней распределял аб бат суассонского монастыря Сен-Жан. В 1407 г. магистры и студенты коллегии пожаловались на него в Парламент, поскольку аббат отказал в месте преподавателя достойному кандидату, уроженцу города Рейм са, предпочтя ему магистра, лишенного иных достоинств, кроме своего происхождения из Суассона. Парламентская комиссия в тот раз утвер дила более компетентного магистра, с оговоркой, что это решение не должно создавать прецедент, ущемляющий права аббата. Характерно, что разбирательство было поручено бывшим выпускникам коллегии из числа парламентариев. Они, по всей видимости, образовывали свое образный попечительский совет, инспектировавший эту коллегию.
Самой известной была Наваррская коллегия, основанная еще в 1305 г. Жанной Наваррской, женой Филиппа IV и последней наследни цей графов Шампани. Богатая коллегия предоставляла 70 мест для сту дентов и магистров из Шампани, впрочем, требования к происхожде нию не были слишком строги. Эта коллегия находилась под покрови тельством короля. Ее учениками числились принцы крови. На ежегод ной мессе в честь патрона коллегии - святого Людовика - иногда бы вал сам король. Когда в 1411 г. разгорелось соперничество из-за долж ности главы Наваррской коллегии, проигравшему в качестве компен сации было обещано место епископа Суассонского - столь велик был престиж этого заведения. Открытость гуманистическим веяниям, об ширная эрудиция, элегантность стиля - все это характеризовало про славленных выпускников коллегии: Пьера д’Альи, Жана Жерсона, Ни коля де Кламанжа, сохранивших чувство некоей общности, несмотря на приверженность к разным политическим группировкам.
60
Отправляя детей в Париж, провинциалы рассчитывали, что им уда стся завязать ценные связи, найти могущественных покровителей. По жалуй, наилучшие шансы были в тот период у выходцев из Шампани, которые могли поступить в одну из влиятельных коллегий: Наварр скую, Дорманс, Реймсскую и коллегию де Ла Марш, открывавших хо рошие возможности для социального продвижения. Уже приводился пример парламентского секретаря Николя де Бэ, серва по происхожде нию; наряду с ним еще как минимум трое уроженцев Шампани весьма скромного происхождения сделали благодаря своей образованности неплохую карьеру в Парламенте.
Влиятельную группу в Парламенте составляли также и норманд цы. В основном это были клирики, выходцы из семей горожан. Своим авторитетом они были обязаны университетской карьере, своему мно голетнему преподаванию на факультете канонического права. Франсу аза Отран приводит в этой связи редкий пример формирования группы друзей - единомышленников не только в коллегиях, но и в “sodalitia”, товариществе студентов, совместно снимавших жилье и отличавшихся, как показывает анализ их библиотек, интересом к только входившему тогда в моду “Новому благочестию”. Существовали и иные группиров ки в среде парижского клира и королевских чиновников, объединяв шие земляков, имевших общее университетское прошлое (лимузенцы, бретонцы и др.). Как это нередко бывает, “обделенными” в этом отно шении были жители столицы. Лишь в исключительных случаях они могли попасть в некоторые из коллегий.
Конечно, существование партий, группировок и клиентел объясня лось отнюдь не совместным обучением. Но университет мог стать в ря де случаев одним из ключевых элементов в формировании “партии”, не оставаясь лишь сторонним наблюдателем.
Помимо своей роли “цемента” для кланов элиты, университетская дружба могла иметь и самостоятельное значение. Герцог Филипп Сме лый приказал своему вассалу захватить епископа Камбре - Пьера д’Альи, но приказ этот не был выполнен, поскольку вассал некогда учился у Пьера д’Альи в Наваррской коллегии. Когда во время арманьякского погрома летом 1418 г. разъяренная толпа осадила дом советни ков парламента - братьев Буше, сеньор де Иль-Адам, командовавший бургундскими отрядами в Париже, спас своих противников - арманьяков, с которыми учился в университете.
Итак, роль землячеств в судьбах обладателей университетской сте пени была весьма ощутимой. Не менее значимой была роль универси тета в формировании семейно-территориальных группировок чинов ников и духовенства. Но можно ли говорить, что университет выражал чаяния провинций?
На Генеральных штатах 1355-1358 гг. университет поддержал группу “реформаторов”. После попытки властей распустить Штаты, депутаты самочинно собрались в университетской коллегии Корделье ров, ставшей штаб-квартирой “оппозиции”. Из 34 депутатов в комис сии, созданной Штатами для разработки проекта реформ, семеро были
61
членами Парижского университета. Люди с университетской степенью входили в окружение Этьена Марселя.
Города охотно избирали своими депутатами студентов, бакалавров и магистров Парижа - тем самым они получали квалифицированных и красноречивых представителей, связь с которыми облегчалась наличи ем системы университетских посыльных - messagers. Городам удава лось таким образом сократить обременительные расходы на снаряже ние делегаций и на их эскорт (по данным Рене Феду, города XV в. во обще охотно брали на службу студентов высших факультетов, исполь зуя их как своих посланников, поверенных и ходатаев).
На протяжении всего периода с 1484 по 1614 г. в составе участни ков Генеральных штатов неуклонно повышалась общая доля обладате лей университетской степени среди депутатов от духовенства и третье го сословия. Но университет мог играть активную роль и сам по себе, in согроге. Звездным часом университета было участие его в заседании Штатов 1413 г., не случайно даже два века спустя, во время дебатов по поводу возможных форм представительства университета на Генераль ных штатах 1614 г. постоянно обсуждался этот давний прецедент.
Тогда, в 1413 г. университет совместно с муниципалитетом соста вил “Ремонстрацию” королю с изложением программы преобразова ний, приняв затем участие в подготовке так называемого “кабошьенского ордонанса”. В “Ремонстрации”, среди прочих требований, содер жался призыв к учету мнения провинций. Особо оговаривалась роль университета в выявлении злоупотреблений на местах, его информиро ванность: “Вашей дочерью [университетской корпорацией] были полу чены от многих честных людей, которым дороги Ваши честь и благо состояние, многие письменные документы, извещающие об упомяну тых злоупотреблениях”. Как мы помним, схожие идеи высказывал Жан Жерсон, сравнивавший университет то с зеркалом, отражающим все королевство, то с Аргусом, чьи недремлющие очи видят все случаи угнетения.
Университет вел активную переписку с провинцией и со всем Хри стианским миром: с другими университетами, с прелатами и капитула ми, с городскими общинами и сеньорами. Он получал письма и рассы лал послания, касающиеся различных политических событий. “Обра щаемся к добрым городам и к другим достойным общинам королевст ва” - такова была типовая формулировка.
Конечно, роль защитника прав, свобод и привилегий “народа” с большим успехом исполняли не университеты, а парламенты, историки даже называют их “Генеральными штатами в миниатюре”. На долю университета выпала лишь роль одного из выразителей общественно го мнения. Однако в утверждении принципов представительства, в вос питании уважения к обычаям и привилегиям различных общин, к инди видуальным “правам и свободам”, университет сыграл роль гораздо большую, чем спорадическое участие корпорации в работе Штатов. Речь идет о повседневной практике университетской жизни, о сложив шихся нормах университетской демократии, которые впитывались в
62
плоть и кровь каждого бывшего студента, оказывая затем подспудное влияние на формы его мышления и поведения. В своей дальнейшей де ятельности они оставались “людьми совета”, предпочитавшими авто ритарным методам коллегиальное принятие решений в результате многочисленных обсуждений и споров.
Наиболее убедительно взаимосвязь университета с идеей предста вительства прослеживается во всех делах, связанных с Великой схиз мой (1378-1417). Когда в 1379 г. Карл V потребовал от университета безоговорочной поддержки авиньонского папы Климента VIII, ассамбля университета приняла решение о необходимости согласия по данно му вопросу всех входящих в него общин, а не простого большинства го лосов. Пикардийская и англо-германская нации долгое время отказы вались признать Климента и, таким образом, участие университета в Схизме оттягивалось.
В1394 г., во время упомянутого выше голосования по определе нию путей выхода из Схизмы, магистры и доктора опускали в прорезь огромного сундука листки со своими предложениями. Счетная комис сия, состоявшая из представителей четырех наций и трех факультетов, сформулировала три варианта возможных действий. Николя де Кламанжу, прославленному своими риторическими способностями, было поручено составить на их основе предложения от университета. Уже тогда большинство склонялись к созыву Вселенского собора.
В1409 г. университет активно участвовал в Пизанском соборе, где его делегация воспроизводила структуру корпорации: по два депутата от высших факультетов и по одному магистру от наций (последние из бирали ректора делегации). Но самым впечатляющим было влияние университетов и их опыта на Констанцском соборе. Именно универси теты наиболее настойчиво добивались его созыва. В нарушение кано нической традиции, в нем приняли участие не только епископы, но и доктора, магистры, каноники, аббаты, посланцы городов и от светских правителей. По-видимому, именно университетский опыт позволил нейтрализовать влияние многочисленных итальянских епископов, на чью беспрекословную поддержку рассчитывал папа. Собор провел ре шение о голосовании по нациям (английская, французская, германская, итальянская). Таким образом, несмотря на свое численное превосход ство, итальянские прелаты неизменно оказывались в меньшинстве.
Вгоды Схизмы окреп галликанизм. Университет много сделал для обоснования его принципов, утверждая, что папские представители мо гут принимать какие-либо решения, относящиеся либо ко всему галли канскому духовенству, либо к какой-нибудь церковной корпорации только с согласия последних. Но схожие требования университет предъявлял и к светским правителям. Так, в 1433 г. власти разрешили выкупать так называемые вечные ренты с недвижимости. Это поста новление, призванное стимулировать строительство в опустевшем за время войны Париже, затрагивало интересы университета: коллегии могли лишиться источников постоянного финансирования. Выступая в Парламенте от имени университета, теолог Гийом Эрар выдвинул ряд
63
аргументов против этого “закона, который правильнее назвать безза конием”. Говорилось о страданиях, претерпеваемых в Чистилище ду шами благодетелей, лишившихся заупокойных месс, которые обеспе чивались за счет земельных рент. Говорилось и о неминуемом упадке образования, что должно привести к запустению города. Но и само по становление оратор называл “не имеющим силы”, поскольку оно не обсуждалось университетом, а “всем известно, что тот, кто хочет из дать закон или новое установление, должен прежде всего спросить мнение тех, кого он касается”.
Теоретически обосновывая защиту индивидуальных и коллектив ных свобод и привилегий и законность сопротивления тиранической власти, университетская корпорация проявляла виртуозность в отстаи вании собственных прав. Университетская история состоит из бесчис ленных эпизодов упорной борьбы корпорации за сохранение своих прерогатив. Конфликт с “любимой дочерью короля” стоил постов па рижским прево Гюгу Обрио (1382) и Гильому де Тиньовилю (1409). За оскорбление университетской процессии в 1402 г. знатный вельможа Шарль де Савуази вынужден был снести свой особняк, выплатить ог ромный штраф и временно покинуть Париж. В 1453 г., когда по обще му убеждению, университет уже потерял свой авторитет и независи мость, стрелок парижского прево после стычки со студентами чувство вал себя в безопасности только сражаясь с англичанами в далекой Гиени, подальше от гнева корпорации.
Университет обладал многими средствами для защиты своих прав
иподдержания авторитета: угроза исключить королевских чиновников
ипрелатов за несоблюдение корпоративной присяги, апелляция к соли дарности всех бывших студентов, наложение на противников церков ного осуждения, обращение в суд. Действенной была и угроза сецессии - учебной забастовки и возможного переноса занятий в другой го род, что наносило ущерб политическому престижу королевства и эко номическим интересам горожан. Но официальные документы, указы вая на негативные последствия сецессии, в первую очередь отмечают прекращение проповедей, месс и молитв, возносимых людьми универ ситета, что может лишить небесного покровительства столицу христи аннейшего короля, а, следовательно, и все королевство. На этом осно вании право университетской сецессии было аннулировано в 1499 г. Но
ууниверситета оставалось еще одно грозное оружие: обращение к об щественному мнению горожан. Университет располагал армией про поведников, а в случае необходимости важнейшие постановления уни верситета могли составляться на французском языке, расклеиваться на улицах и зачитываться с амвонов.
Королевская власть также располагала целым арсеналом разнооб разных методов воздействия на университет - от ареста его деятелей, запретов затрагивать злободневные вопросы на диспутах и пропове дях, до лавирования и уверений в уважении, неизменно питаемом коро лем к “светочу знаний и веры”, подтверждения привилегий университе та и поисков своих сторонников в его стенах.
64
Таким образом, не только университет вел диалог с королевской властью и учил этому искусству страну, но и король в общении со сво ей строптивой “дочерью” шлифовал методы управления самыми раз нообразными структурами - от провинций до корпораций, не затраги вая напрямую систему их привилегий.
Роль университета как своеобразной “школы представительства” вполне очевидна. Но это лишь одна, видимая сторона проблемы. Уни верситетский пример показывает, насколько важны для политической жизни страны, для поддержания ее единства оказывались скрытые, не формальные связи между людьми.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Малинин Ю.П. Средневековый “дух совета” // Одиссей, 1992. М., 1994.
С. 176-192.
Autrand F. La naissance d’un Grand corp d’Etat: Les gens du Parlement de Paris. P., 1981.
Cazelles R. La soci6t£ politique: Noblesse et couronne sous Jean le Bon et Charles V. P., 1982.
Crevier J.-L.-B. Histoire de l’Universit£ de Paris. P., 1761. T. Ill—IV.
Favier J. Paris au XVe sifccle: 1380-1500. P., 1974. (Col. Nouvelle Histoire de Paris).
Fedou R. Les hommes de loi lyonnais a la fin du Moyen age. Lyon, 1964. GersonJ. Oeuvres completes. P., 1968. T. VIII. P. 1145.
Guene B. Tribunaux et gens dejustice dans le baillage de Senlis £ la fin du Moyen Sge. P., 1963.
Kibre P. The Nations in the Medieval Universities. L., 1948.
Tanaka M. La nation anglo-allemande de l’Universit6 de Paris a la fin du Moyen Age. P., 1992.
Tuilier A. Un conflit entre un ёикИат croate et Гипк'егзкё de Paris au XVe siecle // Mёlange de la Bibliotheque de la Sorbonne. 1986. P. 37-103.
КАК ГОРОЖАНЕ ВСТРЕЧАЛИ СВОЕГО СЕНЬОРА
Adventus domini - торжественный въезд государя в город и встреча его горожанами - является без сомнения одним из древнейших “поли тических” ритуалов в Старом Свете. Средневековая Европа унаследо вала обряд “въезда” государя от предшествовавших эпох - в нем мож но обнаружить отчетливые следы и эллинистических традиций встре чи правителя, и римских въездов императоров и “триумфов”. Воспри няты из далекого прошлого были не только общие принципы органи зации ритуального действа, но и многие его конкретные детали. Так, итальянские горожане XV в. выводили навстречу государям своих де тей, украшенных зелеными венками, точно так же, как их языческие предки во времена Древнего Рима. Раннехристианское “теоретиче ское” уподобление въезжающего в город государя Иисусу Христу, вступающему в земной или даже мистический Небесный Иерусалим, сохраняло свою актуальность на протяжении всего средневековья.
3. Город в средневековой цивилизации... т. 4 |
65 |
Преемственность, впрочем, не означает неизменности. Существен ные стороны ритуала встреч постепенно трансформировались под вли янием таких факторов, как, например, складывание городской общины “средневекового типа” (с XII в.) или же усиление власти государей в хо де так называемой государственной централизации (XIV-XV вв.).
Конец собственно средневекового adventus можно связывать с “изобретением” в ренессансной Италии антикизированных “триум фов”, постепенно вошедших в моду по всей Западной Европе и лучше отвечавших пышностью и “идеологической цельностью” вкусам насту павшей эпохи абсолютизма.
Общая схема въезда государя на протяжении средневековья в са мых разных странах выглядела примерно одинаково. Как правило, встреча проходила в несколько этапов: прибывавшего государя как бы постепенно вводили в мир города. Первая группа высокопоставленных горожан ждала князя на самом дальнем рубеже городских владений, чтобы составить ему почетный эскорт по дороге к городу. Другая со биралась уже у самих городских ворот. К воротам местное духовенст во выносило и реликвии - мощи особо чтимого святого или же святые дары.
Один из исходных смыслов процедуры встречи состоит в том, что бы обезопасить обе стороны друг от друга, исключить взаимное ущем ление прав и не допустить снижения статуса одной из сторон. Именно поэтому наличие святых реликвий в этом ритуале оказывается обяза тельным - оно уменьшает, пускай сугубо гипотетическую в большин стве случаев, но все же никогда полностью не исключенную возмож ность возникновения конфликта между “чуждыми” друг другу силами - князем и городом. Любопытно, что даже в выборе святыни для встре чи князя заметен характерный партикуляризм бюргерского самосозна ния. Всеобщая христианская реликвия - Тело Господне - “участвует” во встречах преимущественно в малых и ничем не примечательных го родах, которые не могут похвастаться собственными особенными цен ностями. Но если у общины есть свой святой покровитель, то этот ло кальный святой полностью затмевает собой “универсального” Хри ста - и там опресноки навстречу князю уже обычно не выносят.
Предъявить “своего” святого заступника оказывается необходи мым даже тогда, когда неблагоприятные обстоятельства заставляют отказаться от большинства иных церемоний. Так, во Франкфурте-на- Майне при въезде императора в 1474 г. лил столь сильный дождь, что и государь не пожелал выходить из экипажа, и горожане предпочли по беречь свои святыни и оставить их в храме - все, за исключением од- ной-единственной, зато самой драгоценной. Мокнуть под ливнем при шлось реликварию с головой апостола Варфоломея - главного небесного патрона франкфуртского городского храма, а значит, и всех горожан.
У ворот города (с той или иной их стороны), то есть как бы на чер те, отделяющей городской мирок от внешнего мира, государь уважи тельно приветствует и небесного патрона общины - “главного горожа нина”- и вполне земных городских начальников. Здесь же князь неред
66
ко получает и ключи от ворот. Хорошее описание этой сцены дошло из Санкт-Галлена, где в 1442 г. бургомистр вместе с членами городско го совета вручил прибывшему императору ключи от всех городских во рот, “подвешенные на деревянной крестовине”. Государь взял их, по тряс в воздухе и вернул обратно бургомистру с напутствием, чтобы тот вместе с остальными членами городского совета и впредь так же хоро шо, как до сих пор, берег свой город и хранил верность империи.
Государю в церемонии вручения ключей следовало, кстати, прояв лять особую осмотрительность. Дело в том, что ключи было принято передавать только непосредственному сеньору города. Если бы импе ратор, например, принял ключи от предлагавших их ему однажды жи телей Трира, он создал бы крайне непростую правовую ситуацию. Го рожане могли бы объявить, что отныне их город властью императора изъят из рук их давнего сеньора - архиепископа Трирского - и превра тился в вольный город, подчиняющийся “империи” и никому более. Их хитрость не удалась - ключи приняты не были...
В разных городах Европы горожане требовали порой определен ных “жертв” в свою пользу от прибывшего государя, особенно, если это - первое его появление в стенах города в новом статусе (епископа, короля или императора). Объектом притязаний встречавших чаще все го становился конь, на котором князь въезжал в городские ворота. Римский папа, по крайней мере с XIII в., терял своего коня в пользу го родских “сенаторов” или консулов в итальянских городах, но и жители южногерманского Констанца, несмотря на все протесты папы Иоанна XXIII, не постеснялись таким же образом забрать у него скакуна. В Ахене по традиции стражники городских ворот получали коня при бывшего в город для коронации короля. Практически во всех случаях “похищенного” коня можно было вообще-то выкупить обратно, но за немалые деньги.
Взимание ритуального побора с прибывшего в город князя отно сится к числу широко распространенных в архаических обществах “об рядов перехода”. Такие rites de passage часто предполагали принесение каких-то жертв лицами, “пересекающими” определенный рубеж - не только “топографический” (например, линию городских стен), но и “социальный” (при повышении своего общественного статуса, скажем, в результате утверждения в роли главы городской общины).
От ворот государь вместе со своей свитой, духовенством, членами городского магистрата и охраной следовал верхом в процессии по празднично украшенным (а в темное время суток еще и ярко освещен ным) улицам между толп зрителей, чей напор сдерживала “милиция” из вооруженных членов цехов, к главному храму города. На протяжении всего пути самые высокопоставленные лица города несли над головой князя красивый балдахин - конечно, если государь из скромности и смирения не отказывался от этой чести. Общее настроение передается в источниках часто единственным словом - “радость”, которым, оче видно, выражается не только эмоциональное состояние горожан, но и их лояльное отношение к своему сеньору. “Радость” обязана царить по
з* |
67 |
всему городу, в который вступает его милостивый государь, без всяких исключений. В Нюрнберге, например, “радовались”, по мнению хрони ста, даже больные и немощные в городском приюте, хотя они вряд ли могли даже из окон наблюдать за торжеством. “Радость” - слово, при менительно ко княжеским въездам настолько принципиальное, что и они сами в бургундской традиции получили название “радостные всту пления” - les joyeuses entrees.
И все же, по крайней мере, одна сторона церемонии “въезда” не могла доставлять особой “радости” отцам города. Древний обычай по зволял преступникам, изгнанным из города, вернуться в него, держась за край одежды торжественно вступающего в город государя (еписко па, короля, королевы), за его стремя, за его экипаж, за сбрую государе ва коня и т.д. Не удивительно, что городские магистраты всячески бо ролись с этим правом своего сеньора. Сначала пребывание вернувших ся в свите государя изгнанников начали ограничивать длительностью визита самого князя, вместе с которым им предписывалось город и по кинуть. А затем горожане стали успешно добиваться от своих госуда рей привилегий, вообще отменявших сеньориальное право “возвраще ния преступников”.
Обычное средневековое описание процессии, двигавшейся по ули цам города от ворот к центральному храму, состоит в довольно мелан холичном перечислении порядка шествия и кратком описании харак терных деталей костюмов или вооружения разных групп участников. Очередность движения как таковая, сама по себе, чрезвычайно интере совала наблюдателей - следя за ней, они, очевидно, ощущали упорядо ченность того социального мира, в котором им приходилось существо вать. И лишь сравнительно редко внимание хрониста или нотария при влекали какие-то “посторонние” детали вступления князя в город. В памяти очевидцев и потомков могли сохраняться эпизоды, скажем, комического, на их взгляд, свойства. Например, в 1442 г. в Цюрихе шесть с лишним сотен конных цюрихских бюргеров сопровождали ко роля Фридриха III во время его вступления в город. Когда бюргеры увидели впереди на улице посольство из кантона Швиц (отношения с которым в тот момент у цюрихцев были не из лучших), они пришпори ли своих рысаков. Бедным послам из Швица пришлось спешно ретиро ваться в один из боковых переулков, чтобы не быть сметенными стре мительно скачущей массой конников.
Довольно своеобразный княжеский въезд запомнился жителям Ве ны в 1485 г. Венгерский король Матиаш Корвин долго осаждал столи цу Габсбургов, и вот, наконец, она сдалась и открыла счастливому за воевателю ворота. Матиаш вступил в город с явной целью предстать могущественным и достойным государем. Он решил потрясти венцев видом своих драгоценностей - королевскую казну провезли на глазах у всех в торжественной процессии, причем не как-нибудь, а на... двадца ти четырех верблюдах. Обладание экзотическими животными и показ их при подходящем случае было с давних пор немаловажным приемом “самопредъявления” носителя власти. Однако тысяча быков, которые
68
Матиаш тоже включил в свою процессию, к числу редких “репрезента тивных” животных отнести трудно. И все же их появление должно бы ло понравиться венцам не в меньшей степени, чем демонстрация самых необычных зверей - ведь город находился в осаде много месяцев, и его жители уже всерьез голодали.
Авторы записок (как, кстати, и средневековые миниатюристы) со вершенно не склонны были замечать толп горожан, глядевших на про цессию. Порой в рассказах очевидцев присутствие прочих зрителей лишь угадывается за выражениями, вроде “и была там большая давка”. Между тем, по некоторым, весьма, впрочем, редким, свидетельствам, рядовые горожане далеко не всегда представляли собой пассивно вни мающую происходящему массу. Порой их активность состояла в том, что они, если верить одному источнику, “бегали, высоко подпрыгивали и очень ликовали”, да так, что автор счел нужным особо похвалить въезжавших: ведь им удалось сохранить чинность и порядок посреди такого сумбура. Иногда мы слышим из толпы зрителей и голоса. В большинстве своем это вполне верноподданнические восклицания: “Здесь Австрия, здесь Австрия!” (при въезде одного из Габсбургов) или же, скажем: “Да здравствует император!” Однажды упоминается “та нец мавров”, затеянный подмастерьями цеха рыбаков как бы “на краю” праздничной процессии. Очень редко встречаются любопытней шие примеры пародирования или высмеивания княжеского въезда. Так, в 1471 г. в Регенсбург на рейхстаг приехало много имперских кня зей. Во время их вступления в город перед въезжавшими “бежали два дцать три фигляра с погремушками” в руках и “по своему обыкнове нию” хором кричали на весь город стишки о том, что вслед за ними едут высокородные князья и господа, падкие на выпивку, еду, шлюх и всяких подонков. Вряд ли случай в Регенсбурге - единственный, тем более, что и сам источник говорит о наличии у фигляров “обыкнове ния” вести себя подобным образом. Сатирическое обыгрывание кня жеского въезда, его пародирование (кстати, не столько “отменяющее”, сколько “дополняющее” основное действие) может даже провоциро ваться подчеркнутой торжественностью “официального” действа. Од нако сохранившиеся источники в силу особенностей своего взгляда на происходящее, не отмечали случаи подобного “переворачивания” (в бахтинском понимании слова) церемонии adventus.
Совсем иначе, чем регенсбургские “фигляры”, реагировали ба зельские простолюдины (и их дети) в апреле 1474 г. на вступление в го род эрцгерцога Зигмунда Габсбурга. В приветственных криках толпы можно было ясно расслышать отзвуки древнего уподобления прибыв шего в город князя въезжающему в Иерусалим Иисусу Христу. Ожив ление такого культурного стереотипа, причем, не на “официальном” уровне, а в толпе простолюдинов, связано с совпадением двух обстоя тельств. Прежде всего, не прошло и недели, как был схвачен ненавист ный швейцарцам бургундский ландфогт Петер Хагенбах. Зигмунд поя влялся как бы в роли спасителя, освобождающего горожан от бургунд ского ярма. Во-вторых, на настроении базельцев во многом сказыва
69