3.3. Сценарий «подмены»69

То доказываемое в настоящей работе обстоятельство, что Президент России конституционно получает в свои руки все определяющие или влияющие на политическую жизнь рычаги, соответственно лишая иные государственно-властные институты подобного влияния, представляет собой парадокс. Он заключается в том, что данная институциональная модель – модель персоналистского режима – делает возможным появление реального единоличного правителя отнюдь не в лице Президента страны. Казалось бы, тут логическое противоречие: институциональный моносубъект – и вдруг у него отбираются властные прерогативы. Но парадокс на то и парадокс, что логика в нем скрыта от глаз, а точнее, действует без молчаливого уточнения «при существующих условиях».

Мы до сих пор рассматривали ситуацию, при которой Президент страны является фигурой самостоятельной не только в институциональном, но и, так сказать, в «человеческом» измерении, т.е. реальным политическим деятелем, полностью осознающим свою ответственность, понимающим свои возможности и свои задачи. Однако вполне можно себе представить, что должность Президента РФ займет человек, не желающий либо не имеющий реальной возможности использовать свои властные прерогативы. Изменится ли от этого суть режима единовластия? Нет. Только субъект единовластия переместится в иной институт либо вообще «скроется за ширмой».

Нежелание Президента доминировать над другими институтами может быть обусловлено разными причинами. Самое «романтическое» предположение: на посту главы государства непостижимым образом окажется либерал. Либерал в том смысле, как его определял Х. Ортега-и-Гассет: «Либерализм – правовая основа, согласно которой Власть, какой бы всесильной она ни была, ограничивает себя и стремится, даже в ущерб себе, сохранить в государственном монолите пустоты для выживания тех, кто думает и чувствует наперекор ей, то есть наперекор силе, наперекор большинству. Либерализм – и сегодня стоит об этом помнить – предел великодушия (выделено нами. – Авт.); это право, которое большинство уступает меньшинству, и это самый благородный клич, когда-либо прозвучавший на Земле»⁷⁰.

Так вот, допустим, Президент-либерал сформирует Правительство, соответствующее итогам парламентских выборов, и будет стараться не препятствовать ему в проведении самостоятельного курса. В частности, в своих посланиях о положении в стране и основных направлениях внутренней и внешней политики он либо ограничится самыми общими местами, либо демонстративно будет согласовывать основные положения с премьером и министрами. Казалось бы, вот она – желаемая деперсонализация, и без всякого изменения Конституции. Но это иллюзия. Если даже представить такой мало реалистичный сценарий, шансов быть переизбранным на новый срок такой глава государства практически иметь не будет. Ведь в глазах общества его либерализм предстанет доказательством вопиющего несоответствия человека своей должности, его полной неспособности осуществлять функции Президента. Особенно если Президенту-либералу будет противостоять Правительство, проводящее антилиберальную и при этом вполне популистскую политику.

Говорим это не к тому, что на президентском посту великодушию нет места или что либерализм в упомянутом смысле неизбежно порождает мягкотелость, угрожающую самому государству. Нет, конечно же. Просто в существующей ныне властной конструкции Президенту с любыми взглядами придется быть единоличным правителем. И, кстати, внутренняя пружина этой конструкции такова, что обязывает Президента быть все менее либеральным.

Возможны и другие мотивы нежелания в полном объеме реализовывать президентские прерогативы. Например, в должности Президента по воле элит оказывается случайный человек, которому важны только внешние атрибуты власти; он упивается ими, предпочитая комфорт тяготам властной ответственности, и сам передоверяет управление страной кому-то другому (в лучшем случае – премьеру). Под такого Президента-гедониста перестраивается и его Администрация – кадрово, организационно и функционально. Нежелание реально властвовать может быть обусловлено и тем, что очередному Президенту-«преемнику» перед выборами поставлено условие: принципиальные решения он сам не принимает, а только оформляет своей подписью чужую волю (эту волю может олицетворять премьер, а может и кто-то иной).

Подобный режим деятельности будет и у Президента, лишенного возможности реально властвовать. Кто же в силах лишить его этой возможности? Да та же элитная группа, которая приведет его к власти. Закрытая система власти тем и опасна, что официально во главе ее может стать кто угодно. Мы не беремся фантазировать на тему, каковы могут быть требования этой группы к своему ставленнику и чем их выполнение может быть гарантировано. Среди таких требований может быть и неформальная уступка «лидерства», например, Председателю Правительства. Это означает, что Президент формально будет выполнять свои полномочия, но реальным центром, определяющим содержание главных из них (определение основных направлений внутренней и внешней политики, подписание международных договоров, кадровые назначения и увольнение ключевых должностных лиц, подписание или отклонение законов), станет премьер-министр (группа вокруг него). Впрочем, нельзя исключить даже формирования некоей неофициальной или полуофициальной группы, находящейся в составе того или иного органа (например, президентской Администрации) или за пределами госаппарата вообще. Таким образом, во всех вариациях моносубъект не исчезает, а только перемещается в другой легальный институт или становится теневым.

Фактически такой сценарий уже опробован в недавнем прошлом в Чеченской Республике. Когда должность президента Республики там занимал А. Алханов, а председателем правительства являлся Р. Кадыров, можно было ясно видеть, что моносубъект лишь переместился в институт исполнительной власти. Правда, тогда такую политическую конструкцию обеспечивал Кремль. Однако не важны причины подобной конфигурации власти. Важно, что моносубъект никуда не исчезает, а попросту узурпирует реальную власть. Показательно, что моносубъекта – Р. Кадырова – не устроила ситуация, при которой он хотя и формально, но подчинялся главе Республики. И как только это стало возможным, Кадыров сам занял пост президента, а Алханов вынужден был уйти в отставку.

Сценарий «подмены» на федеральном уровне тем более вероятен, что при фактически ликвидированном равенстве возможностей борьбы за президентский пост все шансы стать главой государства имеет только «преемник». И это уже легитимировано в современной российской политической системе общественным признанием такого «способа замещения» президентского поста. Другое дело, что если действительно произойдет перемещение реальных властных прерогатив от Президента к иному субъекту, оно неизбежно и довольно скоро станет известно обществу. А при всех издержках нашего нынешнего массового сознания ему нельзя отказать в традиции признавать только легитимного лидера. Поэтому, если будет применен сценарий «подмены», общество, скорее всего, не захочет еще раз через четыре года признать такое перемещение моносубъекта и предоставлять новый мандат на правление «Президенту-ширме». А впрочем…

Резюме

Конституция Российской Федерации как прямо, так и опосредованно гарантирует Президенту страны место в системе государственной власти, не сравнимое по институциональной силе ни с каким другим органом (системой органов) государственной власти. И эта институциональная сила, сдерживая создание политического рынка, неизбежно порождает в самом обществе взгляд на главу государства как на единственный институт, от которого зависит практически все. Такое объективно обусловленное общественное восприятие Президента не позволяет развиваться стране по демократической парадигме, приводит к извращенному пониманию демократического и правового государства, дискредитируя эти понятия.

Ни парламент, ни Правительство реально ничего не могут противопоставить Президенту и потому вынуждены оставаться в положении «технических» органов (в том смысле, что от них не зависит политика, проводимая в стране). В этой системе, в конечном счете, становится невозможной и независимая судебная власть. Она также вынуждена фактически обслуживать президентскую политику. При этом сложилась тенденция не к ограничению президентских прерогатив, а, наоборот, к их расширению, что легитимируется опять же всеми тремя ветвями власти. Поэтому каждый следующий Президент будет пользоваться плодами этой тенденции в виде все менее ограниченной власти.

Вот почему заданный несколько лет назад журналистский вопрос: «Кто Вы, мистер Путин?» – невольно прозвучал как диагноз российской политической системы. Все сосредоточились на ответе, а суть проблемы как раз в постановке вопроса, ибо он означает полную неизвестность политического курса и зависимость его (возможность определять и менять) лишь от президентской воли. Он означает также, что всякий раз при смене Президента придется спрашивать: «Кто Вы, мистер Икс?». И череда таких вопросов делает жизнь страны, прежде всего, для самих граждан, совершенно непредсказуемой…