ignatov_ma_setevye_fenomeny_v_kulture_filosofskokulturologic

множественных, запутанных. Постмодернистская «культура корневища» противопоставляется классической «древесной культуре». Дерево, его ствол,

корень и крона, являющие собой образ мира, – символ классического искусства, вдохновляющегося теорией мимесиса: оно подражает природе,

отражает мир, является его графической записью, калькой, фотографией»73.

«Первый тип книги – книга-корень. Дерево – уже образ мира, а корень – образ древа-мира. Это классическая книга, подобная прекрасной органической интериорности, означающей и субъективной (страты книги).

Книга имитирует мир так же, как искусство – природу: благодаря способам,

каковые ей присущи и успешно завершают то, что природа не может (или больше не может) сделать»74. Поскольку ризома включает в себя линии членения, «сравнительные скорости» движения, по которым составляют еѐ организацию, постольку связи ризомных линий образуют «плато», так сказать, временную зону устойчивости в еѐ постоянно пульсирующей конфигурации.

То есть делѐзовская номадология пытается решить проблему взаимодействия линейных «древовидных» и нелинейных «ризоморфных сред», обладающих имманентным креативным потенциалом самоорганизации, и получивших название «синергетических»75. Таким образом, можно говорить о том, что ключевыми структурами, которые определяют сам феномен номадизма в его специфике, и позволяют идентифицировать, обосновывать его в качестве сетевого феномена культуры, являются 1) характер распределения; 2) характер записи на

«поверхности», представляющей собой открытое пространств; 3) числовой характер самой записи номадических «машин» на «поверхности», который в соединении с машиной войны носит числовой характер. При том, что Число номада суть абстракция, являясь тем, что само перемещается в пространстве,

73Там же.

74Делѐз Ж. Тысяча плато: Капитализм и шизофрения. Екатеринбург, 2010. С. 8.

75Можейко М. А. Ризома // Постмодернизм. Энциклопедия. Минск, 2001. С. 657.

51

прикрепляется к поверхности (по Делѐзу). Эти сущностные характеристики позволяют указать на качественную специфику сетевой номадической структуры, противоположной государству, но возникающей при его ослаблении в различных вариантах. При этом основанием и формой реализации делезовского «номадологического проекта выступает понятие

«ризомы» («корневище», «тип лабиринта», «пространство догадки» и пр.),

которая не начинается и не заканчивается, всегда в середине, между вещей,

между-бытие, интермеццо.

Выдерживая логику рассуждений целесообразно на данном участке работы обратиться также к исследованиям Б. Латура, автора «акторно-

сетевой методологии». Ее историческое имя «акторно-сетевая теория» (ACT), (она же «социологии перевода», «актанто-ризомная онтология»,

последовательная эволюция которой иллюстрируется книгами ее создателя.

И, обозначив уместность некоторых пояснений относительно одного из ключевых латуровских понятий «актор», нередко применяемого отечественными «социологами» не вполне рефлексивно, отметить следующее. Этимологически данное понятие восходит к латинскому слову

«auctor», характерному для античных (в частности, Римских) сакральных и гражданских практик, продолжая использоваться в новоеропейских языках,

связываясь по смысловой нагрузке как с «актѐром», так и с «автором».

По воле случая оба термина («актѐр» и «автор») оказались разведѐнными в разные стороны. В результате утвердилось слово «актѐр» (в

значении участника, фигуранта от франц. acteur – исполнитель). Этот термин передавал смысл репродуктивного субъекта, а также слово «автор» (англ. author – в значениях «творец» и как «виновник»), призванное наиболее точно отражать процесс творческой и деятельностной активности субъекта действия, так сказать, его «самостояние». Наконец, в новоевропейском дискурса к слову «актѐр» добавляется схожее по своей этимологии понятие

«артист», восходя началами к латинскому ars (искусство). В средние века

52

artista называли художников, мастеров, тех, кто занимался «свободными искусствами», преподававшимися в школах, а затем в университетах, и

вообще всех «искусников». Этимологический контекст близкого по смыслу термина «агент» (лат. – agens, франц. – agent) в значении «действующий» (он же «представитель», «посредник») связан с ролью человека как «деятеля»

(термин введен П. Бурдьѐ), однако У Латура «жизнь акторов» выходит за стены лаборатории, исследуясь в социальных сетях.

Кроме того, мы обращаем внимание на то, что слово «acteur» («деятель») в плане узнаваемости его схожести с «актором» (более современным понятием, нежели «деятель) достаточно расхожим техническим термином сегодняшних социальных наук, присутствует в тардовской «Монадологии и социологии», о существе которой и ее сетевой феноменологии мы рассуждали выше. Это связано в частности культурно-

историческим фактором – с довольно поздным вхождением термина «актор» в научный речевой оборот.

Рождения оригинального и непривычного по терминологии и понятийно-методологическому аппарату нового направления в социологии науки, изложенного в книге «Исследование науки и технологии» приходится на 70-е годы ХХ столетия. Надо заметить, что по своей нетривиальности новое направление превзошло самые утонченные научные и философские стилевые изыски французского постмодерна, влияние, «подчерк» которого угадывались в латуровских концептах. Сегодня STS – не только лидирующая школа во французской социологии науки, но и своеобразная альтернатива философии структурализма и постструктурализма. Визитной карточкой

«лабораторного сообщества», продвигающих акторно-сетевую методологию,

является образ трудолюбивых «муравьѐв», следующих по «сетям науки»:

53

«Муравей, пишущий для других муравьев, – это как нельзя лучше подходит для моего проекта!»76, – говорит Латур.

Особый интерес для понимания генезиса сетевой парадигмы,

специфики сетевых феноменов и их представленности в историческом пространстве европейской философии представляют исследования «сетей науки» в рамках акторно-сетевой методологии. Кульминацией усилий Латура, синтезирующих поиски новой социологической, «сетевой» парадигмы и еѐ философских обоснований, считается книга «Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию» (2005)77. Не ставя целью тщательного пересмотра компонентов, составляющих область социального

(говоря, что на нынешней стадии их развития это уже невозможно), Латур конкретизирует свою задачу – переопределить понятие социального,

вернувшись назад к его первоначальному значению, и сделать его вновь способным прослеживать связи.

Он пишет: «После проведения обширной работы по изучению

«сборок» (assemblages) в природе, я считаю необходимым более тщательно разобраться в том, что именно «собирается» (assembled) под сенью общества»78; «…кажется, мы связаны «узами», которые не похожи на регулярные социальные связи»79, – заключает он. Указывая также причину необходимости переопределения социального, – «мы склонны ограничивать

«социальное» человеческим миром и нововременными обществами, забывая о том, что сфера социального гораздо шире»80, – Латур оппонирует против применения слова «социальное» в его «узкой» трактовке. То есть когда термин применяется как констатация чего-то готового, собранного и существующего в виде целостности, ведь тогда «за скобками» остается

76Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М., 2014. С. 22.

77Там же.

78Там же. С. 11.

79Там же. С. 17.

80Там же. С. 18.

54

вопрос о природе фундаментального источника неопределенности, таящегося в самом сердце всех социальных наук.

Поэтому Латур формулирует свой ключевой тезис: «Социальное – не та вещь, которую можно видеть или постулировать. Оно видимо только по следам, которые остаются когда возникает ассоциация между элементами,

не являющимися никоим образом «социальными»81. В сжатом виде существо работы, проделанной Латуром в рамках нового сетевого проекта критической социологии можно отразить следующим образом.

Во-первых, Латур показывает, что «социальное не может мыслиться как разновидность материала или как некая сфера и подвергает сомнению сам проект «социального объяснения» какого-либо другого положения дел.

Хотя этот, более ранний, проект был в прошлом продуктивен и, возможно,

необходим, теперь он почти остановлен, и отчасти благодаря прогрессу социальных наук»82. Во-вторых, им обосновывает потребность в выработке нового понимания социального, не ограничиваясь градуированным социальным репертуаром, указывая, что «социальное в разбавленном виде есть всюду, а в чистом – нигде»; что «настало время изменить само понимание «социального»83, в новом объектном и ситуативном контексте. С

этих позиций акторно-сетевой проект выступает социальной критикой. В-

третьих, вырабатывает новое определение, реализуя «пересборку» социального и всех социальных связей, выходя за границы простого переопределения понятия бщества. В результате Латуром последовательно решаются три разные задачи: развертывания, стабилизации и построения.

Определенный интерес для нас представляет также наработки в области социологии справедливости Люка Болтански и его сподвижников

81Там же. С. 20.

82Там же. С. 11.

83Там же. С. 12.

55

Эва Кьяпелло и Лорана Тевено84, опирающихся на «сетевые концепты»85. В

рамках сетевой модели в «социологии справедливости» в условиях новых культурно-исторических реалий и перемен, ими ставится и решается вопрос:

может ли «сеть» оправдать капитализм?

Изначально уточним два момента, по нашему мнению, необходимых для понимания существа новых «сетевых» оснований и принципов функционирования общества, представленных в сетевой «социологии оправдания». Первый касается того, что «социология оправдания» Болтански, как, впрочем, и идеи Делѐза и Латура, черпая свой энтузиазм в доктринальных идеях левоориентированной части французских интеллектуалов, развивает с идею создания вполне реалистичных и земных

«новых механизмов справедливости». Второй момент связан с идеологическим аспектом данной теории, и иллюстрирует ее связь с задачами и устремлениями нового общества и нового капиталистического порядка. «Социологиия оправдания» – это апологетика «нового духа капитализма», где фактически рассматривается проблема становления новой системы ценностей на фоне категории «справедливость».

Для уяснения характера представления о справедливости в сложных современных обществах, учеными вводится специальный теоретический конструкт – град (ы) (сites), который дополняется моделью» режима оправдания, оправдательными режимами, не исключающими друг друга в границах одного социального пространства. Вначале этот конструкт создавался для прояснения условий, позволяющих судить о степени легитимного и справедливого распределения / оценки благ, восходя к

84 См.: Болтански Л., Тевено Л. Критика и обоснование справедливости: Очерки социологии градов. М., 2013; Болтански Л., Кьяпелло Э. Новый дух капитализма. М., 2011; Хапаева Д. Герцоги республики в эпоху переводов: Гуманитарные науки и революция понятий. М., 2005.

85 Игнатов М.А., Игнатова В.С., Римский В.П. Капитализация науки в сети инноваций // Научные ведомости БелГУ. Серия Философия. Социология. Право. 2017. № 3 (252). Выпуск 39. С.22.

56

задачам классической политфилософии – разработка легитимного порядка,

основанного на принципе справедливости.

Авторы выделяют шесть режимов оправдания и принципов оценки, «фильтрующих» человека в сравнительных оценках: Град вдохновения,

домашний Град, Град славы, гражданский Град, рыночный Град и, наконец,

индустриальный Град. Разумеется, эти шесть режимов оправдания,

помещенные в данную аналитическую решетку, не исчерпывают собой возможные типы оправдания. Таким образом, можно сказать, что исходя из применения конкретного стандарта (например, эффективности в Индустриальном граде) результаты испытания людей могут различаться. Из этого вытекает такое качество как специфическая ценность человека

(названная в работе «его/ее величием»), которая различается в зависимости от модели града с присущей каждому из них принципами устроения и логикой функционирования и критериев «процветания».

Не причисляя себя к рядам ни апологетов, ни оппонентов «критической социологии», но отдавая должное анализу «сетевой парадигмы»,

присутствующей в современных концептуализациях, отметим французскую и англо-американскую версии сетевой методологии.

Нас интересует, прежде всего, какое место и роль здесь занимает концепт «сеть», заметно набирающий влияние сегодня и достаточно редкий в более ранние периоды (скажем, в 60-годы прошлого столетия). Обе версии в изучении «сети» рассматривали ее преимущественно в контексте ее обыденных и теоретических коннотаций и значений. Поскольку проекты – это переходные формы, постольку они адаптированы к сетевому взаимодействию. А последовательная логика их развития (смена и очередность) отвечает приумножению контактов, росту связей, что, в

конечном счете, способствует расширению сетей. Диалектика развития,

приводящая к возвышению Проектно-ориентированномого града в русле сетевой логики, свидетельствует о важнейших изменениях нового сетевого

57

мира, позволяя говорить о том, что сетевая «социология оправдания» Болтански-Кьяпелло-Тевено направлена на поиск новых принципов организации культуры и общества с целью понимания мира.

Общий ход рассуждений подвел нас к некоторым предварительным обобщениям такого плана. Во-первых, на наш взгляд, сетевая парадигма – это особый вид, новый образ культуры, претерпевший сложные метаморфозы в процессе своего генезиса и эволюции на фоне всей европейской философии и науки, в разной мере представленный в культурно-исторических и современных практиках, в межкультурном диалоге, транскультурных и региональных дискурсах и повседневности. Во-вторых, в существе своем, все сетевые парадигмы, имеющие место в философии и социально-гуманитарной науке и рассмотренные нами, – это многотрудные поиски новых принципов организации культуры и общества.

Таким образом, мы приходим к выводу о том, что сетевая парадигма – это не только новый проект социальных наук, у истоков которого находится

«изначально породившее его удивление» (по Латуру), и не столько новое

«сетевое» мышление, но и новый вид нелинейных, горизонтальных связей,

ассоциаций, состоящих из множества не-социальных сущностей, которые мы постарались отследить и отрефлектировать в рамках параграфа. Можно предположить, что для того, чтобы всесторонне осмыслить сетевую парадигму и сетевое общество, нужно «снова стать чувствительными к самым странным типам сборок. То есть, по словам Латура, «заново исследовать, из чего мы состоим, расширить репертуар связей и количество ассоциаций гораздо дальше границ, предложенных социальными объяснениями»86. И, тем самым выйти за рамки нововременного общества,

когда нас все еще могли удовлетворять сборки «общество» и «природа».

Говоря словами Латура, «чтобы сохранить место под солнцем, мы должны

86 Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М., 2014. С. 341.

58

установить такие связи с другими, которые, вероятно, не удержатся в коллекторах «природа-общество»87.

1.2.Концептуализация феномена сети

всовременной науке и философии

Впредыдущем параграфе мы уже касались культурно-исторической феноменологии «сети» и сетевой парадигмы в истории европейской философии и социально-гуманитарной науки, а также возможной идеальной представленности сети в нашем мышлении. В данном проблемном поле мы отрефлектируем ряд узловых аспектов сетевого феномена, претендующего на новые мировоззренческие и эпистемологические перспективы, что позволит нам, во-первых, осмыслить основания для видения современного общества и культуры как «сетевых», и, во-вторых, «ухватить» феноменологию «сети» в

нашей повседневности, культуре, науке и традициях философской рефлексии.

Мы попытаемся также разобраться, почему именно метафора сети была выбрана для репрезентации нового формирующегося мира и усиления его легитимности, если ограничиваться лишь ее сходством с развитием новых технических средств связи, транспорта и коммуникации или ее совпадением со стремительным распространением смежных концепций в других областях88. С этой целью разумно предварительно определиться с собственной позицией, сказав, что мы признаем концепт «сети» и сетевой дискурс, симптоматично значимые для понимания глобальной связности объективного мира и социокультурных «сетевых измерений», в которых современный человек с неизбежностью делает осознанный выбор системы

отсчета для конструирования своей собственной системы

87Там же. С. 359.

88Болтански Л., Кьяпелло Э. Новый дух капитализма. М., 2011.С. 261.

59

ценностей.Конечно, это важно для любого общества, в котором живут и действуют люди, рационально осваивающие культуру.

Отталкиваясь от выше сказанного, отметим, что термин «сеть» в 1960-е

годы прошлого века употребляется в разных, изначально прозрачных,

простых значениях и коннотациях для описания неких ограничений (скажем,

ячейка – как аналог петли рыболовной сети), причем, сеть связывает индивидуума, не подразумевая еще установление отношений; для уточняющей констатации тех или иных социальных привилегий (в

заведениях школьного типа, трудовой рыночной сфере и пр.). Кроме того,

обращает на себя внимание и маргинальная трактовка словоупотребления термина «сеть», что видно из анализа словарно-энциклопедических изданий периода до начала 80-х годов прошлого века. Здесь термин нагружен в основном противоправным смыслом и активно работает для характеристик разных форм подпольных, незаконных, противозаконных связей. Сюда,

например, входили засекреченные, подпольные, разного рода нелегальные,

деструктивные организации маргинального толка.

То есть во многом терминологически термин «сеть», ассоциируясь с секретностью, нелегальностью и прочими ограничениями, подчеркивает непрозрачность социальных отношений, противопоставляясь тем самым,

легальным узаконенным, лигитимным формам социальности. Смысловая нагруженность «сети» идентифицирует ее с непроницаемостью, пополняясь новыми значениями и характеристиками. В итоге, как пишут, например,

Болтански и Кьяпелло в совместной работе «Новый дух капитализма», «в

отличие от банды, объединения злоумышленников, замкнутого на себе самом, сеть остается непроницаемой, и не только по отношению к внешнему миру, но и к внутреннему, так как те, кто входит в нее, ничего не знают ни о ком из других участников. Сеть, таким образом, напоминает конспиративную

60