ignatov_ma_setevye_fenomeny_v_kulture_filosofskokulturologic

ареал других виртуальных однотипных сообществ и даже выйдти за эти пределы, демонстрируя свою интерактивную субкультурность, удовлетворяя спотребности в построении своего нового коллективного «Я».

И, наконец, на наш взгляд, наиболее существенная тенденция,

показательная для сегодняшнего субкультурного дискурса, состоит в том,

что социальную структуру и сетевую (в том числе, субкультурную)

динамику) заметным образом определяет коммуникационная сфера, которая имеет склонность ко все большей автономности и корпоративности в параметрах закрытости и непрозрачности, иерархичности и жесткой дисциплины, агрессивности к внешнему миру и группового эгоизма. При том, что именно корпоративная модель организации социального пространства рассматривается сегодня «как наиболее адекватный и

эффективный механизм социотворчества».

Сделаем перед итоговым заключением к работе также

предварительные более общие выводы.

Нам представляется, что коммуникационная модель, ориентированная на этически-рефлексивную культуру, позволит более взвешенно подойти к выработке оптимальных механизмов этизации технологических инноваций,

рычагов гражданского контроля в сфере «информационной» элиты, упреждая возможность (и опасность) ее превращения в специфическую субкультуру,

замкнутую на своей «элитарности» и претендующую на тотальность сфер

влияния.

Мы исходим из понимания «виртуализации» как социального процесса изменения общества, замещения реальности ее симуляцией, образом с

применением виртуальной логики (а не просто как «параллельной»

реальности – это узкая трактовка), что позволяет рассматривать все общественные изменения в системе «реальное/виртуальное». О феномене витртуализации свободы уместно говорить постольку, поскольку само общество становится похожим на виртуальную реальность, обретая ее

241

видимые черты. На самом деле то, что выглядит как информационный поток,

является процессом создания образа.

Субкультуры в мире постиндустриализма заметно приобретают черты сетевых феноменов. В основании нашего методологического подхода лежит новая сетевая логика и качественная специфика сетей как места пребывания свободы, cвязывающей сегодня самые pазличные информационно-медийные потоки. Условием включения в новую мультимодальную сетевую коммуникацию, способную интегрировать все формы выражения интересов и ценностей, включая маргинальные, является принятие ее логики, языка,

системы кодирования и декодирования, в ходе чего современные субкультуры приспосабливаются к новым запросам и стараются адекватно вписаться в сетевой культурный дискурс.

В целом структура и облик субкультурных сетей приобретают черты,

отличные от традиционных аналогов, включая трансформацию субкультурной ментальности: индивидуализм и «гипериндивидуализм» смещаются на периферию, постепенно уступает место «новому коллективизму». Парадигма сосуществования обоих типов сообществ:

традиционных и интерактивных сетевых общин смещается в направлении интегрирования в мультимодальную сетевую коммуникацию и сетевой логики, новых форм имиджной самопрезентации в медиасетях (при сохранении временной частичной консервации.

Сети субкультур становятся новой информационной средой коммуникативной свободы, в границах которой при наличии минимума ресурсов любая субкультура и ее субъекты могут включаться в ареал других виртуальных однотипных сообществ и даже выходить за эти пределы,

демонстрируя свою интерактивность и удовлетворяя потребности в построении своего нового коллективного «Я». Одновременно социально-

психологические механизмы формирования виртуальных субкультурных сообществ во многом сохраняют универсальную логику «досетевого»

242

периода. В этом плане «сеть» пока не слишком трансформировала психику – скорее еѐ обжили фантомы и фантазмы социальной психики.

Отметим также, что нами реализована адекватная критика

«универсальной логики», присущей и «досетевому» периоду (как рудиментного социально-психологического механизма формирования виртуальных сообществ вообще и субкультурных в особенности).

Гипотетически обосновано сохранение тенденции, в русле которой в краткосрочной перспективе допустима дифференциация субкультурного дискурса на массовые традиционные сообщества, с одной стороны, и сетевые сообщества-коммуникаци, принявшие «сетевую» логику и формирующие свою новую субкультурно-сетевую специфику (исходя из горизонтальных связей становления единого субкультурного пространства, включая Интернет-дискурс).

Нами произведена коррекция концепта «информационно-сетевой культуры» с учетом экспансии медийного пространста, включая границы

«частной жизни», когда буквально все «есть медиа» и ведено понятие аксиологических границ медиа, обоснована необходимость их смещения в строну этических имеративов в условиях виртуализации свободы.

С учетом тенденции интегрирования общества в мультимодальную сетевую коммуникацию доказана целесообразность выработки

«предохранительного механизма», то есть этических рычагов контроля

(регламентации) со стороны не только государственных, но и общественных структур в сфере границ информационно-медийного сектора (это же касается технологических инициатив, являющихся прерогативой информационной

«властвующей» элиты).

243

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исследование сетевых феноменов в культуре и их представленности в культуно-исторических и совремнных прктиках, в диалогах культур,

транскультурных коммуникативных дискурсах позволило нам подвести определенные итоги и сформулировать основные выводы, связанные с критическим осмыслением «сетевой парадигмы», новомодной в современной гуманитаристике.

Первая группа выводов лежит в русле концептуализация сетевой парадигмы в философии культуры, в процессе чего нами реализуется реконструкция генезиса «парадигмы сети» в истории европейской философии и науки (от Ф. Бэкона до Ж. Делеза, Б. Латура, Л. Болтански и других), позволившая эксплицировать представленость «сети» в культурно-

исторических практиках. И далее – вывести ее генезис из специфической парадоксальной темпоральности культурно-цивилизационных оснований модерна и попыток преодоления соответствующих дихотомий

«нововременной науки» и «модернизирующих философий».

Решая эту задачу мы проследили исторический путь нашего концептуального персонажа «Сеть», который слабо просвечивает в английском тумане европейской философии (тексты Ф. Бэкона),

присутствует зримо в просветительском дискурсе (диалоги Д. Дидро),

обнаруживается в социальной монадологии Г. Тарда и уже в наши дни блуждает в этнометодологии Г. Гарфинкеля и инновационных дебрях постмодернистских версий «сетевой парадигмы» – номадологии Ж. Делѐза,

акторно-сетевой теории Б. Латура и Л. Болтански с его соавторами теории сетевой социологии справедливости.

Общий ход рассуждений подвел нас к обобщениям о том, что, во-

первых, сетевая парадигма – это особый вид, новый образ культуры,

претерпевший сложные метаморфозы в процессе своего генезиса и эволюции

244

на фоне всей европейской философии и науки, в разной мере представленый в культурно-исторических и современных практиках, в межкультурном диалоге, транскультурных и региональных дискурсах и повседневности. По большому счету, все сетевые парадигмы, имеющие место в философии культуры и рассмотренные нами, это многотрудные поиски новых принципов организации культуры и общества. Образно говоря, «паук/муравей/пчела – все «сетевики» и присутствуют у Ф. Бэкона,

удостоверяя себя в последующей философии.

Здесь мы пришли к выводу о том, что сетевая парадигма – это не только новый проект социальных наук, у истоков которого) находится

«изначально породившее его удивление» (по Латуру, и не столько новое

«сетевое» мышление, но также новый вид нелинейных, горизонтальных связей, ассоциаций, состоящих из множества не-социальных сущностей,

которые мы постарались отследить и отрефлектировать на данном участке работы. Кроме того, мы склонны согласиться с Латуром в том, что для осмысления сетевого общества, нужно «снова стать чувствительными к самым странным типам сборок (то есть, заново исследовать, из чего мы состоим, расширить репертуар связей и количество ассоциаций гораздо дальше границ, предложенных социальными объяснениями»395 и, тем самым,

выйти за рамки нововременного общества, когда нас все еще могли удовлетворять сборки «общество» и «природа».

Во-вторых, в ходе экспликации и рационализации концепта «сеть» в

современной философии, мы постарались освободить его от отягощающего груза метафорических коннотаций и обосновать оригинальную идею субкультурного происхождения «нормативной науки» и ее властном доминировании в качестве «технонауки», что, на наш взгляд, пресекает саму возможность радикальных новейших открытий и революционной «смены парадигм» на новейшем этапе культуры. Мы показали, что на общем фоне

395 Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М., 2014. С. 341.

245

динамики роста работ, посвященных сетям обозначается тенденция широкого распространения «сетевого» видения мира. Постепенно приходит понимание того, что, в сущности «споры по поводу сетей относятся не к миру как таковому, а к способам его описания396. Принимая этот тезис с некоторой долей условности, мы обосновываем сеть в качестве новой парадигмы и новой культурной реальности, которая восходит к аналогам в природно-материальной действительности, и которая сегодня связана с заметным доминированием различного рода сетей и сетевых структур, с

необходимостью меняющих (можно говорить, трансформирующих) роль человека в культуре. В целом обращение к концепу «сеть» (и производных от него: «сетевое общество», «сетевые коммуникации», «сетевое мышление» и

пр.) иллюстрирует его как достаточно новомодную научную и философскую парадигму, существо которой во многом все еще остается «вещью в себе»,

требуя целостной аналитики и артикуляции (не исключая собственно личностных философских интуиций).

Иначе говоря, характеризуя сетевую парадигму и сетевые феномены в культуре, можно говорить о том, что сеть представляет собой культурно-

исторически обусловленную форму системной, сетевой связи, особый

(основанный на знаниевом компоненте и информационных технологиях)

способ производства и трансляции знаний, с присущей ей системой типических признаков, подвижными текучеми границами, которые устанавливаются и меняются самой «сетью» и деятелями-интеллектуалами.

А так же со специфической сетевой формой ментальности, сложившейся в дискурсе информационной сетевой культуры, носителем которой является новый тип человека (деятеля, творца, проектировщика), net-мышление которого определяет его интерсубективность.

Вторая группа выводов разворачивается в лоне системы и дискурсов информационно-сетевой культуры, в процессе чего мы постарались описать

396 Болтански Л., Кьяпелло Э. Новый дух капитализма. М., 2011. С 274-275.

246

системные подходы и сетевую парадигму (вертикаль vs горизонтали) и

реализовать анализ сетевой ментальности и net-мышления в постиндустральной культуре, особое место уделив дискурсному и знаково-

символическому характеру Интернет-сети, а также этической стороне и потенциальным возможностям новой парадигмы геокультуры. Нами было выявлено, что с учетом новых реалий адекватная рефлексия культурных универсалий сегодняшнего мироустройства и сетевой модели мира в прежней линейной парадигме трехмерного пространства и необратимого времени не оправдывает себя и не объясняет специфику процессов сетевизации.

Произведя сравнительную аналитику системных подходов, с одной стороны, и сетевой парадигмы, с другой, и уточнив качественную специфику обеих (вертикаль vs горизонтали), мы смгли заключить, что движение по вертикали предполагает только движение по прямой, тогда как движение по горизонтали может протекать по-разному. В этом смысле горизонталь это образ «весов», где, в отличие от вертикали единицей измерения выступает не масса и не количество, а качество объекта или показатель эффективности процесса. Тем самым горизонталь осмысливается нами как пространственное развитие культуры, синхронное сосуществование различных локальных и национальных ее форм, их взаимодействие, взаимообогащение. Отсюда, как мы понимаем, именно горизонтальные связи людей, неформальных объединений укрепляют каркас гражданского общества, делая человека реально свободным и одновременно включенным в связи-коммуникации,

что поднимает «порог» его ответственности. В то же время сетевая связанность, взаимозависимость в дискрсах сетевой культуры апеллирует к парадигме, где «собственно человеческое» измерение не размывалось бы в новом киберфизическом квантовоподобном мире.

Можно предположить, что поскольку в широком смысле «горизонталь» и «вертикаль» это две парадигмы развития культуры, каждая из которых

247

двигает ее эволюцию, вопрос должен ставиться не столько о прерогативах какой-то одной тенденции, сколько о возможности их сопряжения в целостной системе культуры.

В ходе попытки отрефлектировать сетевые ментальные феномены в системах и дискурсах информационной культуры мы приходим к выводам о том, что net-мышление можно идентифицировать как свободу воли во всемирной паутине коммуникаций и возможность анонимного самовыражения, позволяющих человеку впосредством погружения в

«ролевые игры» быть любым и «другим», сохраняя свое «Я» на общем фоне утраты базисных убеждений привычного существования, тотального отчуждения, одиночества и «уходу в себя». В нашем понимании это также мышление, пронизанное идеей «тотальной театральности», где актер-

пользователь играет двуединую роль-игру, вытупает одновременно модератором и исполнителем того или иного произвольно избранного виртуального сюжета. Это, во-первых.

Во-вторых, на наш взгляд, притягательная волнующая и влекущая сила Интернет-сети в том, что здесь каждый ощущает себя «Великим администатором», «руководящим менеджером» собственной судьбы,

Великим конструктором своего «Я», равным среди равным (а возможно и первым в этом потоке равноценных пользователей. Мы бы сказали, именно в потоках Всемироной паутины «здесь и сейчас» (а не где-то в заоблачных горизонтах) работает и реализуется принцип, понятный всем и каждому: «Я

пришел в этот мир, не для того, чтобы соответствовать чьим-то ожиданиям».

Человек пребывает в свободном (с его личной точки зрения) полете грез и фантазий, столь же свободно и добровольно, без давления и принуждения

«извне» (школа, семья, общество…), отдавая в себя в руки тем «гениям»,

лидерам и авторитетам, кто заслуживает этого статуса лишь в его собственных глазах, и коммуницируя с такими же суверенно свободными,

248

индивидуами, радикально отрицающими институализацию давления в любом его качестве и форме воплощения.

В-третьих, логика сетевого net-мышления и его стандарты с необходимостью реализуют соответствующий протеический, стиль и алгоритм поведения, культивирующий чувство собственной уникальности и значимости и способность к собственной личностной трансформации,

подобно мифическому многоликому Протею, к образу которого, как мы отмечали не раз, восходит генезис сетей и процессов сетеализации в целом.

В-четвертых, в хаосе и бурлящем сетевом потоке массовых информационных идей и мнений, генераций «проб и ошибок» обретает свое

«второе дыхание», а проще сказать – формируется и получает свое оформление, сетевая поведенческая культура с присущей ей спецификой

«сетевых ценностей», предпочтений и идеалов. Таковые все же имеют место быть, но уже в ракурсе нетипических смыслов и коннотаций понятия

«идеал», расходящихся с его «классическими трактовками. Так закрепляется специфическая сетевая ментальность, под которой мы понимаем оптимальный психосоциальной личностный статус, в основании которого лежит ощущение суверенности, дающее субъекту-пользователю искомую и желанную аутентичную индивидуальность, в процессе чего раскрывается

«истинное «Я», осознающее свою целостность и оберегающее ее сугубо как личную сакральную святыню.

Мы переходим к завершающей группе обобщений, полученных в результате анализа глобальных сетей в постиндустриальных культурно-

цивилизационных системах и включающих в себя три аспекта, связанных,

во-первых, с информационными и медийными сетями постиндустриализма;

во-вторых, с процессами виртуализации человеческой свободы в информационно-медийных сетях, и, в-третьих, с рефлексией сетей субкультур современного мира. В этом проблемном пространстве мы постарались показать, что при всех не утихающих до сих пор дискуссионных

249

расхождениях по поводу аксиологии «сетей», верно то, что никакие потенциальныe преимущества и возможности нового oбщества не cтанут pеальностью cами по cебе. Здесь нужны усилия самих участников процессов сетеализации, подкрепленные позитивной мотивацией коммуникативного действия на решение главного вопроса – о качестве жизни, включая модусы cоциально-политические, экономического, культурного развития.

Как говорится, никакие модели и варианты «обществ» себя не оправдывают, если они выносят «за скобки» человека и его приоритеты (от культурных до жизнеобеспечивающих систем). Кроме того, если мы признаем, что сетевое общество, «сети» – это не отклонение от нормы (по Гибсону), а «нормальная» (по Тоффлеру) модель нового мирового порядка»,

то можно надеяться на перспективы преодоления самоотчуждения человека,

сохранение его интерсубъективности на этапе вхождения мирового сообщества не просто в «эру общества знания, но в глобальную сетевую эпоху.

Все сказанное придает дополнительную актуальность проблеме виртуализации свободы человека в сетевом обществе. На наш взгляд, именно из понимания виртуализации как социального процесса изменения общества в целом, (а не как создания «параллельного» виртуального общества)

появляется возможность трактовать общественные изменения, различая

«старый» и «новый» типы социальной организации, прибегая к дихотомии

«реальное/виртуальное». Можно сказать, что в информационно-медийном пространстве само общество становится похожим на виртуальную реальность, приобретая ее сущностные характеристики. Отсюда виртуализация – это любое замещение реальности ее симуляцией/образом с применением логики виртуальной реальности. То, что выглядит как информационный поток, является процессом создания образа.

В самом деле, сегодняшняя экспансия технологий виртуальной реальности связана с компенсаторской функцией, вызываясь желанием

250