1960-Е гг. - три наиболее знаменательных периода в дол-

гой истории борьбы за утверждение гражданского статуса.

Конституция и Билль о правах, Акт о гражданских пра-

вах 1866 г. и Четырнадцатая поправка, Акты о граждан-

ских и об избирательных правах 1964/1965 гг., а также

постановления Верховного суда о положительной дискри-

минации и другие подобные решения и административные

акты 1960-х и 1970-х гг. - вот вехи на бесконечном пути

осуществления всеобщих гражданских прав.

При этом постоянно замечается уже упоминавшаяся

нерешительность американцев, когда речь заходит о рас-

пространении таких прав на социальную сферу. Конеч-

но, Соединенные Штаты развивали основные элементы

государства всеобщего благосостояния. И <Новый курс>

президента Рузвельта, и <Великое общество> президента

Джонсона связаны именно с социальными правами. В

США существует всеобщее пенсионное страхование, для

многих - медицинское страхование, есть различные

виды детских пособий и кое-что другое, указывающее на

нечто большее, чем формальные права. Однако, если

89

внимательнее изучить отношение американцев к социаль-

ной политике, вскоре можно сделать знаменательное от-

крытие. Американцам не нравится идея социальных

прав; она то и дело используется, скорее, для того,

чтобы показать и дискредитировать зависимость получа-

ющего пособие от общества. Большинство предпочитает

рассматривать социальную политику либо как раздачу

благотворительных пожертвований, либо как помощь,

необходимую некоторым людям, чтобы научиться самим

помогать себе, полностью нести за себя ответственность.

За этим скрывается убеждение, что следует добиваться

ответственности людей за себя и самостоятельности, не

полагаясь на социальные гражданские права. Таким об-

разом, люди не имеют собственно права на социальное

вспомоществование, а вступают в своего рода договорные

отношения, причем напоминающие, скорее, частный, а не

общественный договор. Они получают помощь при усло-

вии, что сами готовы внести свой вклад, т.е., по сути,

самостоятельно позаботиться о себе.

Итак, гражданские права в Америке представляют

собой в узком смысле билет для входа в экономическую,

социальную и политическую жизнь, независимо от того,

что будет потом. Все, происходящее <за дверями>, остав-

ляется на произвол великой борьбы всех против всех,

многократно упоминавшихся <крысиных гонок>, систе-

мы отношений, немало способствовавшей тому, что соци-

ал-дарвинизм в Америке сыграл и продолжает играть

такую большую роль, и не только в философии. Здесь

пора обратить внимание на другую сторону американско-

го образца - открытую границу. Рестриктивное понима-

ние гражданского статуса функционально, поскольку -

и пока - существуют шансы индивидуального продви-

жения. Социальная мобильность в Америке никогда не

была так распространена, как изображает американская

мечта, хотя сама эта мечта оказала свое действие на

взгляды и настроения людей. Правда, мобильность гео-

графическая - не миф; люди садятся если и не на вело-

сипеды (как рекомендовал англичанам один британский

министр из ближайшего окружения г-жи Тэтчер), так в

автомобили и со всеми пожитками отправляются из Дет-

ройта в Хьюстон, из Хьюстона - в Сан-Диего.

Впрочем, дальше двигаться они не могут, если не

хотят свалиться в море. Конечно, можно вернуться

назад; нет недостатка в эффектных примерах возрожде-

90

ния умиравших, казалось бы, городов и регионов восто-

ка и севера. Но у открытой границы в первую очередь

имеется и другое название, которое ближе остальному

миру, - <экономический рост>. Пока существует воз-

можность продуцировать все большее обеспечение, у от-

дельных людей - благодаря наличию входного билета в

виде гражданских прав и отсутствию формальных огра-

ничений в правах -есть шанс заработать больше и осу-

ществить свои жизненные стремления. Существует свое-

образное американское равновесие элементарных граж-

данских прав и кажущегося безграничным их обеспече-

ния. Это-то равновесие, а не мобильность как таковая и

тем более не всеобщее благосостояние или определенный

уровень экономического развития, и есть секрет полити-

ческой демократии в Америке.

В известной степени так обстоит дело и сегодня.

Впрочем, бури 1970-х гг. не миновали совершенно Со-

единенных Штатов; когда мы дойдем в нашем анализе до

самого недавнего времени, нам будут видны слабые

места Сильной Америки. Но сначала пересечем Атланти-

ку: нас встретят совершенно иные обстоятельства и усло-

вия. В некоторых отношениях та страна, у которой пер-

вые американцы переняли если не свои теории, то свой

опыт, - Англия - представляет прямую противополож-

ность Соединенным Штатам. Ее главный признак - по-

литический конфликт без экономического успеха. В то

время как в Америке политика долгое время не имела

большого значения для людей в их стремлении получить

больше жизненных шансов, в Великобритании всегда

была ярко выражена склонность пренебречь повышением

экономического благополучия и ринуться в сумятицу за-

бастовок, предвыборной борьбы и публичных дебатов.

Великобритания может служить образцом страны, где

политика - все, пусть даже не всегда есть точное пред-

ставление, что она такое: сцена, где разыгрывается вели-

кая драма социальных противоречий и национальных на-

дежд, или действенный метод распределения жизненных

шансов.

Британскую конституцию охарактеризовать нелегко.

В XX в. авторы прежде всего разрываются между необ-

ходимостью подчеркнуть то реальность <тенденции к

корпоративизму>, то внешний облик старой политики по

принципу <друг - враг>. В сравнительной перспективе,

однако, в первую очередь бросается в глаза, какое значе-

91

ние в Великобритании придается инновации и лидерству.

Время от времени англичанам явно доставляет удоволь-

ствие радикальное политическое руководство, и они со-

здали систему, позволяющую такого типа лидерам при-

ходить к власти и давать полную волю собственным

идиосинкразиям. Избирательное право - часть этой сис-

темы; оно дает возможность получить большинство в

парламенте, имея чуть больше 40% голосов избирателей7.

Исполнительная власть не отделена от парламентской;

премьер-министр почти автоматически получает боль-

шинство в парламенте, а главное - имеет важное право

в последней инстанции распустить парламент и назна-

чить новые выборы. Стиль политических дебатов по

принципу <друг - враг> символизирует сама расстанов-

ка скамей в нижней палате, где правительство и оппози-

ция сидят друг напротив друга. Все это ведет к странной

деформации того, что я называю демократическим вы-

движением, вводом интересов. Избиратели могут выра-

зить свое мнение лишь по имеющимся каналам, в основ-

ном олицетворяемым двумя партиями, которые по всем

важным вопросам занимают противоположные позиции.

Система не дает создать правительство, желательное для

большинства, - умеренную коалицию центра. В то же

время она ограничивает и другую сторону демократичес-

кого минимума - контроль, хотя выборы по прошествии

определенного срока и приводят к смене власти. И все

же система сохраняет ярко выраженную инновационную

силу. Кроме того, британская бюрократия - civil

service - с давних пор представляет собой модель служаще-

го, но не господствующего управленческого аппарата. Ее

представители, например, должны готовить к выборам

альтернативные проекты законов, чтобы победившая

партия могла немедленно приступить к реализации своей

программы.

Первое важное замечание в свете данного анализа:

британская конституция оказалась на удивление жизне-

стойкой в те времена, когда экономическая ситуация в

стране была сравнительно плохой, а то и вовсе скверной.

Даже если англичанам <никогда не жилось лучше, чем

сейчас> (как уверял их в 1958 г. премьер-министр Мак-

миллан), в других частях света, в том числе у европей-

ских соседей и конкурентов, в этот же период было зна-

чительно лучше. В 1890-е гг. Великобритания возглавля-

ла таблицу рейтинга стран по уровню дохода на душу

92

населения со значительным отрывом; 80 лет спустя дохо-

ды немцев выросли в 34 раза, французов - в 17 раз, а

англичан - только в 8 раз. Великобритания с места бес-

спорного лидера опустилась на нижнюю строчку в пер-

вой лиге мировой экономики. Однако в межвоенный пе-

риод ни разу не возникало серьезной угрозы ее институ-

там парламентской демократии. После войны безработи-

ца, всеобщие забастовки, экономический кризис, улич-

ные демонстрации чернорубашечников и коммунистов,

Национальная коалиция и последовавший за ней раскол

лейбористской партии подвергли британскую демокра-

тию значительным испытаниям, но, тем не менее, ни

один иммигрант из Германии и других стран с тоталитар-

ным или оккупационным режимом не испытывал ни ма-

лейшей тревоги за надежность и прочность неписаной

британской конституции. Почти всеобщее послевоенное

экономическое чудо миновало Великобританию, но ее по-

литические институты переживали новые взлеты успеха с

важными реформами и фазами относительного покоя, с

почти безупречной двухпартийной игрой в Вестминстере.

Многие теоретики демократии объявили бы такой

контраст политической стабильности и экономического

спада (относительного) невозможным. Отсюда следуют

два возможных вывода. Либо популярные теории демо-

кратии ложны, либо секрет в том, что в Великобритании

нет демократии. Несмотря на всю критику в адрес слабо

развитого демократического минимума, второй вывод все

же ошибочен. Остается вопрос относительно теории.

Может быть, она упускает из виду какие-то важные

культурные проявления? Или заблуждается в своем ос-

новном постулате о соотношении экономики и политики?

Как бы то ни было, создается впечатление, что вест-

минстерская система политики по принципу <друг -

враг> почти в совершенстве приспособлена к играм с ну-

левым итогом. Лежащее в основе <экономической теории

демократии> - от Шумпетера до Эрроу и др. - пред-

ставление, согласно которому политические партии в

предвыборной борьбе стараются перещеголять Друг

друга, раздавая обещания, а затем оказываются в труд-

ном положении, когда не могут больше свои обещания

исполнять, но при всем том стимулируют экономический

рост, в любом случае не может служить характеристикой

британской политики с конца XIX в. до 1970-х гг. Ко-

нечно, за это время произошли глубокие перемены. Мы

93

видели, как обе войны приносили массу изменений в

правах. Книга Т.Маршалла о расширении гражданских

прав основана в конечном счете именно на британском

опыте. Нет ли здесь урока для всех? Британская полити-

ка долгое время была политикой прав, а не их обеспече-

ния. Ее темой служили гражданство и привилегии, а не

экономический рост. Но подобные темы зачастую требу-

ют игры с нулевым итогом, когда выигрыши одних при-

ходится оплачивать за счет потерь других, в то время

как политика роста, наоборот, сталкивается с большими

трудностями, если перестает обеспечивать положитель-

ный итог.

Особые черты британской политики - не только ре-

зультат процедурных правил, у них более глубокие

корни. По сути, они отражают статичную социально-эко-

номическую картину общества. Его часто характеризуют

как классовую систему; однако если классы объясняют

социальную динамику политического конфликта, то в

британском случае речь о другом. В Великобритании

многие люди смирились со своей принадлежностью к оп-

ределенному <классу> так, как будто это доиндустриаль-

ное сословие, чуть ли не каста. Они жаловались на свое

положение, но в то же время гордились своим <клас-

сом>, и не в последнюю очередь это относилось к рабо-

чему классу с его собственной ярко выраженной культу-

рой. Историю классов в Великобритании можно предста-

вить как историю защиты и требования прав, равноцен-

ной компенсацией которых экономический успех никогда

не считался. Еще в 1960-е гг. Дэвид Локвуд и Джон

Голдторп описывали <зажиточного рабочего> как лучше

обеспеченного материально, но неизменно обладающего

<классовым сознанием>. Многие писали и об <истэблиш-

менте>, который, несмотря на умеренный экономический

успех, сохранял свое привилегированное социальное и

политическое положение8.

Эта статичная, почти сословная структура, вероятно,

стала результатом своеобразного поворота социально-

экономического развития во второй половине викториан-

ской эпохи. Пожалуй, мы можем, вместе с Мартином

Винером, назвать его <упадком индустриального духа>9.

Страна, откуда взяла свое начало современная револю-

ция промышленности, через два-три поколения устала от

этой революции. Произошел гигантский инновационный

сдвиг, сопровождавшийся социальными потрясения-

94

ми, - а затем люди вернулись к такой форме жизни,

которая имела больше общего с XVIII, чем с XX столе-

тием. Сыновья разбогатевших предпринимателей превра-

тились в новую аристократию, с поместьями в деревне,

любовью к охоте и всеми прочими атрибутами, а сыновья

несчастных воспитанников работных домов и первых

фабрик - в рабочий класс, обитающий в типовых доми-

ках. И у тех, и у других были свои клубы, свои игры и

своя гордость, и ни те, ни другие не жаждали безгранич-

ных возможностей экономического прогресса. Сильная

консервативная партия нуждалась не только в сыновьях

предпринимателей; были и средние группы, в которых

кто-то старался пробиться наверх, а остальные довольст-

вовались тем, что имели. Но в целом двухпартийная сис-

тема как игра, как своего рода спектакль, изображающий

социальное расслоение сверху донизу, основной лейтмо-

тив которого - изменения в правах, являлась совершен-

ным отражением существующего положения.

Необходимо коротко пояснить, почему я рассказы-

ваю здесь британскую историю в прошедшем времени.

Британская политическая игра и ее социальный базис

никогда не были так совершенно стабильны, как я изо-

бразил, а в последние десятилетия вообще оказались

чрезвычайно хрупкими. За короткое время произошло

множество перемен. Все больше и больше людей начали

сравнивать свое положение с положением других, о ко-

тором их информировала <всемирная система коммуни-

кации>. Иммигрантские меньшинства внесли новый эле-

мент в городскую жизнь, изменили место и самосозна-

ние рабочего класса. <Политика экономического спада>

в конце концов поставила вопрос об управляемости.

Группы молодежи из нового среднего сословия (не

только яппи, но и пробивающиеся наверх городские жи-

тели с высшим образованием) стали требовать разбить

сладостные оковы традиции. Два консервативных пре-

мьер-министра брались за эту задачу; у первого, Эд-

варда Хита, не хватило духа сломать английскую тра-

дицию, и вскоре он совершил свой пресловутый пово-

рот на 180 градусов; Маргарет Тэтчер, сменившая Хита

на Даунинг-стрит после пятилетнего перерыва, когда у

власти находилось лейбористское правительство, без за-

зрения совести пожертвовала социальную и политичес-

кую цивилизацию Великобритании на алтарь экономи-

ческого успеха. Под ее эгидой общественный интерес

95

сместился от вопроса о правах к убеждению, что рас-

тущее обеспечение решит все проблемы, и страна рас-

кололась на преуспевающих и неудачников.

Впрочем, эти наблюдения заставляют нас перешаг-

нуть великий водораздел 1970-х гг., не разведав хоро-

шенько лежащей перед ним местности. На протяжении

достаточно долгой фазы новейшей истории конституци-

онные комбинации Великобритании и Соединенных

Штатов обе имели успех, хотя и различались в корне.

Сочетания гражданских прав и экономического роста в

Америке, инновативной политики и экономической сла-

бости в Англии оказались стабильными и приемлемыми

для всех. Первое оставляло мало простора для полити-

ческого процесса, второе - много; первое было подчерк-

нуто современным, поскольку предполагало и поощряло

индивидуальную мобильность, второе - в некоторых от-

ношениях полусовременным; но при этом оба признавали

как принцип гражданских прав, так и необходимость со-

циального изменения. Эти комбинации функционирова-

ли, чего нельзя сказать о немецкой комбинации. Здесь

особое сочетание исторических пластов привело к по-

движкам, вызвавшим череду социально-политических

землетрясений, потрясших сначала Европу, а затем и

весь мир. Послевоенная Федеративная Республика Гер-

мании - первое немецкое государство, продемонстриро-

вавшее наличие стабильных и демократических конститу-

ционных условий.

Даже сегодняшняя Германия не свободна от бюрокра-

тии, от нежелания попытаться справиться с проблемой

современной политики, что чревато огромными последст-

виями. Долгое время в Германии отсутствовало то, что я

называю демократическим минимумом. Не было ни эф-

фективного контроля с помощью выборных политиков,

ни регулярного включения мнений и интересов масс.

Поэтому людям приходилось искать другие возможности

выражения, сначала внепарламентские, а затем и анти-

парламентские, так что конституция постоянно служила

темой дискуссии, вместо того чтобы быть само собой ра-

зумеющейся основой деятельности. К тому же руководст-

во нередко оказывалось неспособным проводить проду-

манные преобразования. Представителей властных пози-

ций зачастую больше всего заботило то, чтобы их при-

знали компетентными специалистами не хуже ведомст-

венных чиновников. Все это привело к роковому резуль-

96

тату: правительственная машина сбавляла и сбавляла

обороты, пока, наконец, драматические перемены и

идиосинкратические лидеры не привели ее в движение

снова. С задачей конституции свободы обеспечивать пре-

образование без революции Германия не справилась.

Историю этого провала так часто рассказывали, что я

не решился бы повторять ее здесь, если бы другие стра-

ны вплоть до сегодняшнего дня не вступали на тот же

ошибочный путь. Какие уроки можно извлечь из немец-

кого опыта? Если обобщить их в простой формуле, речь

идет о последствиях экономического роста без граждан-

ских прав. Торстайн Веблен обрисовал эту дилемму еще

в 1915 г. в своей книге <Кайзеровская Германия и про-

мышленная революция>10. Эта книга больше опирается

на интуицию, чем на информацию, но, каков бы ни был

источник высказанных в ней догадок, они от этого от-

нюдь не обесцениваются.

Согласно Веблену, Германия сочетала <почти нетро-

нутое средневековое институциональное устройство>, во

всяком случае <династически организованное государст-

во> со всеми его ценностями, с быстрой, заимствованной

у других, по крайней мере в своей технической основе,

индустриализацией. Вследствие этого <индустриальные

искусства> оказались <совершенно несовместимыми с ин-

ституциональным устройством, но достаточно продуктив-

ными, чтобы предоставить в распоряжение династическо-

го государства большие излишки>. В Германии правя-

щий класс попытался в условиях, в общем феодальных,

поставить себе на службу индустриализацию. Это совсем

не тот случай, когда индустриальный класс воспринима-

ет некоторые квазифеодальные ценности и перекраивает

их по своему образцу. Германия представляет собой пер-

вый важный пример индустриализации сверху, автори-

тарной индустриализации, если угодно. Ее движущей

силой были не свободный трудовой договор, опирающий-

ся на гражданские права, и не инновативный предприни-

матель, действующий на рынке, а феодальный власти-

тель - пресловутый хозяин в доме - и покорность его

подданных.

Многие, от последних царей до современных латино-

американских диктаторов и азиатских генералов от инду-

стрии, пробовали подражать германской модели сохране-

ния старого правящего класса благодаря процессу совре-

менного экономического роста. В Европе и Латинской

97

Америке большинство таких попыток провалились; ази-

атский опыт сложнее, но и он подводит все к тому же

вопросу. Даже там, где удается заставить экономику ра-

ботать, за это, как правило, приходится расплачиваться

нестабильностью политической ситуации.

В предыдущей главе говорилось о рискованной по-

пытке Бисмарка заменить гражданские права обеспечени-

ем благосостояния. Опыт не удался. Гражданский статус

оказался более мощной силой; патриархальная система

общего блага не смогла надолго сдержать классовую

борьбу. Когда затем в 1918 г. уже показалось, что Гер-

мания после тяжелейшей войны готова вступить в совре-

менный мир, случились две вещи. Во-первых, нестабиль-

ность экономической ситуации многих лишила социаль-

ных корней. Одни винили войну, другие - репарации;

так или иначе, после преодоления гиперинфляции в