Вопросы функциональной грамматики Сборник научных трудов. Выпуск 4

реализуем непосредственно на рассмотрении пограничных зон двух ЛСГ и, соответственно, двух моделей ЯКМ и ККМ – мышления и говорения. И слово, и его значения существуют не сами по себе в некоей независимой невесомости, а в определенной человеческой «идеосфере». У каждого человека есть свой, индивидуальный культурный опыт, запас знаний и навыков (последнее не менее важно), которыми и определяется богатство значений слова и богатство концептов этих значений, а иногда, впрочем, и их бедность, однозначность. Одним из проявлений полевой организации языковых подсистем и, одновременно, следствием индивидуального и функционального варьирования языкового воплощения «предсистемы» и «идеосферы» является принадлежность ядерных конституентов одного поля одновременно и к периферии другого, смежного с ним поля, что ведет к частичному наложению полей, образованию зон постепенных переходов. Особенно важно учитывать эту особенность полевой организации при изучении семантической структуры и функциональных свойств глаголов ЛСГ говорения, центральной в системе глагольной лексики. Множественность зон пересе- чений этой ЛСГ с другими заложена уже в самом отражаемом ею денотате: связи говорения как психологического орудия человеческой деятельности, отраженные в языке, всегда затрудняли отграни- чение глаголов говорения от глаголов, именующих смежные с ним процессы, стимулировали поиск объективных, четких критериев такого отграничения, продолжающийся по сей день. Мы попытаемся выяснить способность сочетаемостных свойств объективировать семантику говорения, представлять ЛСГ на внешнем уровне и отграничивать глаголы говорения от наиболее тесно связанных с ними глаголов мышления.

Связь говорения с мышлением, существующая в объективной действительности, актуальна для системной организации обеих ЛСГ: для их внутренней градации, для ядерных и периферийных зон, для семантической структуры и синтаксических признаков их единиц и имеет изоморфную природу: как в объективной действительности мышление можно приравнять к внутренней речи, речи для самого себя, и, соответственно, говорение – к выражению мысли, к мышлению вслух, для собеседника, для адресата, так и в языке одним глаголом могут именоваться и речевые процессы, и мыслительные, глагол говорения может именовать мышление и наоборот. Например, ядерный глагол мышления судить имеет значение, общее с глаголами говорения «толковать о ком, чем-либо, обсудить кого-, что-либо»: Один царь был болен и сказал: «Половину цар-

131

ства отдам тому, кто меня вылечит». Тогда собрались все мудрецы и стали судить, как царя вылечить (Л..Т.). Судить и (да) рядить: Пока собрались, судили да рядили, отделка дома была уже готова (С.Ковалев). Подчас именуемое глаголом действие представляет собою «сплав» процессов говорения и мышления, отчего одни лингвисты называют такой глагол в составе глаголов мышления, а другие – в составе глаголов речи. Так, В.Н.Яковлева называет в составе ЛСГ мысли глаголы внушить, вразумить, озадачить, переубедить, уверять, одновременно выделяя в составе ЛСГ речи глаголы журить, диктовать, клеветать, упрекать, порочить,

подговорить. А у З.В.Ничман, А.В.Величко в этой же подгруппе находим уверять, агитировать, просить, убедить. Несомненно, лежат эти глаголы на периферийных участках ЛСГ глаголов речи и имеют точки пересечения со значениями ядра ЛСГ лишь в отдельных ЛСВ. При функционировании же глаголов в тексте подвижность их семантики, помноженная на определенную реализацию сочетаемостных свойств, создает условия для перехода глаголов из одной ЛСГ в другую. Например, глагол переубеждать может сочетаться с возвратным местоимением и действительно выражать действие, реально не связанное со словесным воздействием, т.к. себя можно переубедить и мысленно, переубедить же мысленно, т.е. посредством только мыслей, не реализовавшихся в слова как речевые отрезки, кого-либо в реальных условиях невозможно. Следовательно, рассматривать этот глагол, как и другие из приведенных, в группе мышления неправомерно. С теми же трудностями дифференциации глагольного значения сталкивается исследователь при определении принадлежности к ЛСГ глагола остроумничать. Когда его относят к ЛСГ мышления, вероятно, принимается во внимание его соотнесенность с глаголом острословить в ЛСГ речи. Однако остроумничать, не выражая остроты ума в определенных звучащих речевых отрезках, невозможно. Кроме того, остроумие, как и всякая способность, умение, предполагает оценку, признание со стороны ценителя – слушателя в данном случае. Даже когда нет ценителя постороннего, им становится сам субъект действия. Поэтому и представлять себе такой процесс как внутренний, протекающий лишь в сознании, противоестественно. Следовательно, и отнесение глагола, именующего такой процесс, закономерно только к числу глаголов речи.

Связь процессов говорения и мышления подчас как бы материализуется в особенностях функционирования даже ядерных глаголов речи и мысли. Сравним три высказывания: ...Он (Лаврец-

132

кий) вспомнил, как, возвращаясь домой и, думая о ней в тиши ночи, он говорил самому себе «Если бы!...» (И.Т.); «...Разве могу я... не презирать ее?» – это последнее слово он произнес даже мысленно не без усилия (И.Т.); «Ах! Взял бы да выпорол!» – думал он иногда про себя (И.Т.). Говорил самому себе и произнес мысленно – это выражение не собственно процесса говорения, а речи внутренней, для самого себя – мышления. Такая семантика рождается из отражения объективно существующего в действительности процесса мышления, протекающего в данном случае в форме внутреннего диалога субъекта с самим собой и определенного лексического наполнения приглагольных позиций – объектной и обстоятельственной. Объективность подобной интерпретации семантики подтверждается и трансформационно: возможна замена сочетания говорил самому себе глаголом думал. Во втором высказывании такая замена исключается двумя факторами: отсутствием в языке глагола мышления, эквивалентного семантике словосочетания произнести мысленно слово (здесь нужно нечто вроде «промыслил» или «продумал» слово) и несовместимостью семантики глагола мышления с лексическим наполнением (лексической несочетаемостью) приглагольной объектной позиции, обусловленной несовместимостью денотатов: слово не является единицей мышления, мышление не может протекать в форме слова, а потому не сочетаются и лексемы, именующие мышление и единицу речи. Зато именно в этом случае наглядно основное в антиномии мысль/слово и мышление/говорение: мысль – дух слова, слово – тело мысли; облечь мысль в слова – увидеть и узнать (познакомиться с ней самому, понять ее и начать с ней работу автора и интерпретатора) ее, вне этого превращения мысль не способна стать объектом и предметом рефлексии (к примеру, Алиса знала, что пока мы не сказали, мы не знали, что мы думали), причем обратное направление в связи не обязательно: то, что мы сказали, могло отсутствовать в нашей мысли, могло быть воплощением нашей интуиции, чувства, воли, желания, физического состояния, инстинкта, рефлекса и пр.

Возможно, в силу такого взаимодействия мысли и слова семантический объем категории субъекта действия говорения на порядок больше, чем мышления, а внутренняя градация (и количе- ственная, и качественная) семантики мышления зависит в основном от внутренних особенностей протекания действия вообще (стадиальности, отношения к внутреннему пределу, к объекту и субъекту, времени), а не от внешнего или внутреннего своеобразия мысли и не от особенностей чьей-либо рефлексии, тогда как вся

133

семантическая структура говорения и вся система ее экспликаторов детерминирована именно последним9. Даже слова, именующие речь (речь, слово, текст, высказывание) и мышление (дума, мысль, идея) выступают именами объекта и субъекта говорения: высказать мысль, мысль говорила; говорить речь, слово; слово, речь

говорит. Впрочем, можно слово и речь обдумывать тоже, но вот ни слово, ни речь субъектом при глаголе думать выступать не могут ни при каких условиях. Взаимозаменяемость и полное смысловое тождество глаголов речи и мышления вполне естественны, когда в объектной позиции при них прямая речь: ПР вбирает в себя и форму выражения мысли (речь), и самое мысль, и тем самым приспособлена удовлетворять семантический валентностный запрос глаголов обеих ЛСГ. Так, в третьем предложении предикатом может быть и думать, и произносить без изменения общего смысла высказывания, что представляет уже другую грань антиномии мышления и говорения – их феноменологической и онтологической общности и связи в предсистеме, чему и соответствуют общность средств языкового воплощения общих реалем. Диалектика этой связи рельефно проступает в третьем высказывании: глагол думать занимает здесь конструктивно положение ядерного глагола речи говорить, о котором сигнализирует все его окружение (объект про себя, ПР), и, одновременно, здесь отражается противопоставленность внутреннего процесса мышления внешнему (и «овнешленному») процессу речи: содержанием речи может быть и не мысль (мысль – это только одна грань одного из шести аспектов говорения – манифестационного [30]), что в абсолютном большинстве других случае не позволяет употребить глагол думать в синтакси- чески, казалось бы, типичной для него конструкции вместо глагола речи: произнес слово, высказал обиду и мн. др.

Рассмотренные примеры могут служить иллюстрацией еще одного проявления общности глаголов мышления и речи – общности их конструктивных способностей, которая также вытекает из объективной связи именуемых ими процессов. Во-первых, из общности субъекта мышления и говорения. Это единственное, уникальное на Земле существо – человек (и/или вс¸, что по каким-то при- чинам к нему приравнено), наделенный мозгом, отличающимся от мозга других существ: изумительно сложный и эффективный, он дает человеку возможность оперировать мыслями-понятиями, облеченными в словесную форму. Способность человека говорить и

9 См. подробнее об этом в работах автора [29; 30].

134

способность мыслить – это в одинаковой степени функции высшей – Homo sapiens и Homo loquens – организации мозга. Поэтому и субъектом мышления и говорения может быть только человек. Во-вторых, общность конструктивных свойств глаголов двух ЛСГ выражается в характере их объекта – содержание мысли/речи. Практически всегда эта общность предельна: это один и тот же объект и с семантической, и с лексической, и с формальной точек зрения, т.к. обычно что думают, то и говорят. Более того, и думают, и говорят, облекая мысль в словесную форму. Общность содержания речи и мысли выражается и грамматически, в средствах заполнения объектной позиции: это ПР, КР и С. Причем общность глаголов двух ЛСГ обнаруживается и в том, что для них ономасиологически ПР в позиции объекта содержания мысли-речи исторически и деривационно первична, все же остальные формы заполнения этой объектной позиции являются вторичными, производными от ПР, усекающими и компрессирующими ее. При этом все деривационные отношения остаются живыми для глаголов обеих групп, как и трансформация ПP«КР«C. Интересные примеры контаминации как отражения разных ступеней деривации дает диалект. Третья позиция, общая для глаголов речи и мысли – позиция делиберативного объекта. Самой частотной формой выражения этого объекта при глаголах обеих ЛСГ является форма СоП(СпроВ). Четвертая валентностная общность исследуемых глаголов – сирконстанты образа действия, времени и места, изучение которых все еще остается делом будущего, в особенности для глаголов мышления.

Объективная противопоставленность процессов мышления и речи также находит свое отражение в языковой системе и в функционировании глаголов соответствующих ЛСГ. Прежде всего противопоставлены лексические средства, обозначающие оба процесса: они образуют две самостоятельные ЛСГ. Каждая из ЛСГ имеет свою, оригинальную структуру, свою собственную доминанту, ядро, периферию, свою парадигматику, синтагматику и эпидигматику. Каждая из этих макросистем живет в языке своей жизнью, по своим законам, причем оригинальность, самостоятельность их функционирования проявляется даже в том, что эти системы объединяет. Так, при общности субъекта глаголы мышления и речи по-раз- ному «относятся» к использованию в качестве его имени неантропонимов, что приводит к несовпадению амплитуд семантического колебания имен субъекта. Неантропоним в роли имени субъекта речи или мышления может отражать разные типы взаимодействия элементов пропозициональной структуры, на каждый

135

из которых язык реагирует по-разному. Возможны четыре варианта реакции языка на несовместимость в реальном мире субъекта и действия: 1) отторгнуть как конструкцию аномальную с точки зрения смысла и не принимать в языковую систему; 2) принять в языковую систему как структуру, предназначенную для отражения ситуаций особого, антропоморфного, мира (сказки, мифа, например); 3) принять в систему нормированных структур как отражающую метафорическое использование существительных, т.е. как структуру, обслуживающую эстетическую функцию языка; 4) принять в языковую систему как структуру, отражающую развитие у глагола нового ЛСВ, вводящего его в другую ЛСГ.

При этом первый вариант реакции, кажущийся самым естественным, в действительности оказывается едва ли возможным: хотя способностью говорить и мыслить обладает только человек, ни одному из предметов, веществ, свойств и пр., мыслимых как предметы, невозможно отказать в этих способностях в условиях фантастического мира. А потому трудно, если вообще возможно, назвать предложение, которое, будучи корректным грамматически, было бы не принято языковой системой как бессмысленное, не отмеченное в языке, семантически «невменяемое» из-за нарушения «семантической конгруэнтности», зато практически всегда возможно «переключение» ситуаций, стоящих за подобными предложениями, в мир сказки, фантастики, где любые отношения между предметом и действием оказываются вполне естественными, где даже амеба, быстрота, шкаф, кирпич, трава, сигарета могут говорить, думать, дышать. И даже предложения типа: «Сигарета говорила два яблока под желтым часом» (пример семантической «невменяемости», приводимый П.Сюрреном) или «Сигарета думала два яблока под желтым часом» – найдут свое естественную для такого мира пропозицию. Эстетическая функция языка оставляет постоянно открытым и третий путь реакции языка на рассматриваемые структуры, когда олицетворяется субъект: О чем-то задумчиво шепчутся ивы; 0 чем-то задумались ивы. Зато четвертый способ реакции возможен только по отношению к конструкциям с глаголами говорения, глаголы же мышления в этом смысле автосемантичны и индифферентны по отношению к семантическим вариациям лексического наполнения субъектной позиции. Порог их семантической чувствительности к наполнению субъектной позиции можно представить оппозицией антропоним–неантропоним. Ограничены и способы номинации субъекта мышления, поскольку актуальным участком всего комплекса анатомо-физиологических,

136

социальных, психологических характеристик человека, условием, обеспечивающим протекание этого процесса, является только наличие функции головного мозга, что минимизирует лексическую вариативность в субъектной позиции при глаголах мышления. Глаголы же говорения очень чутки даже к лексико-семантической природе субъектного актуализатора, поскольку в ней эксплицируется аспект говорения и связь его со смежными процессами, т.е. и лек- сико-семантическая дифференциация ЛСГ говорения, и связи этой группы на внешнем уровне. Противопоставленность процесса мышления как внутреннего, внешне не выявленного, речевому процессу как очевидному для окружающих, сориентированному на слушателя и зрителя, воплощается и в противопоставленности глаголов мышления и речи их субъектной (см. схему) и объектной валентностью.

Так, обращенность речи, е¸ внешняя выявленность делают возможным не только объектную позицию со значением адресата или собеседника, но и объединение обоих участников речевого действия в одном действующем субъекте совместной деятельности, например: Доктор и девушка толковали о предчувствиях (Ч.). Глаголы мышления называют процесс, протекающий внутри субъекта, внешне не выявленный, не обращенный ни к кому, не известный окружающим, а потому и не предполагающий соучаст- ника-единомышленника или адресата мыслей, даже если допускается, например, в условиях художественного контекста, в целях создания образности, возможность «материализации» мысли вне речевой формы и тем самым допускается передача мысли, е¸ адресация. Например: Раздается телефонный звонок. Я знал, что это Мика. Когда я о ней думал, она это слышала, поскольку мысль материальна (В.Т.). Однако, если мы захотим образ развить и представить процесс мышления как диалог, валентностные свойства глагола мышления останутся не развившимися по существу, хотя формально мы глагол наделим способностью называть действие, протекающее как диалог. Например, создадим предложение по образцу чеховского с предикатом-глаголом мышления: «Доктор и девушка думали о предчувствиях». Действие, субъект которого формально является субъектом совместного действия, будучи названным глаголом мышления, не приобретает характера распределенного между субъектами, диалогичного по форме, взаимно направленного. Это все равно монолог, но монолог двух лиц, действие двух субъектов, мыслимое как единое, направленное на одно

– на тему мысли. Можно даже лексически обозначить процесс

137

мысленного общения, создав для этого специальную лексему, например: Каждый лектор знает, что просто читать по написанному нельзя, не рискуя утратить контакт со слушателями. Чтобы пробудить аудиторию «сомыслить», необходимо имитировать обстановку непосредственного рождения мысли, даже импровизировать, а это всегда сопровождается употреблением некодифицированных речевых средств (Лаптева). Можно даже предположить, что кто-то с кем-то «сомыслит», однако опять же взаимонаправленности действие не приобретает. Мышление – процесс всегда внутренний, не направленный на «соучастника» иначе, как на предмет мысли. Кроме того, практически невозможно думать с кем-то, поскольку совместность предполагает взаимное обнаружение мысли, возможное лишь через речь, а мысль, которая «обнаружила» себя, превращается в речь. Потому и субъект совместности возможен только при обозначении процесса мышления глаголом речи (если, конечно, можно считать соучастником действия самого себя), как в случае: Брат не довольно практичен, – рассуждал он {Павел Петрович} сам с собою, – его обманывают (И.Т.). Сочетание сам с собою здесь лишь показатель мысленного рассуждения, внутреннего диалога. Нехарактерность подобной раздвоенности субъекта для процесса мышления грамматически выражается в обстоятельственном значении позиции, именующей «субъектов» действия, в чем убеждает допустимость замены про себя « мысленно, что исключено при обозначении подлинных собеседников-уча- стников диалога: Мы с вами поспорим о Шекспире (И.Т.). Как видим, даже глагол речи, обладавший способностью иметь субъект совместной деятельности, утрачивает эту способность, выступая в качестве именующего мыслительный процесс.

Отношение действия к обращенности/необращенности определяет и тип инфинитива, удовлетворяющего объектный запрос предиката: к глаголам речи примыкает объектный инфинитив, а к глаголам мысли – субъектный. Объектный инфинитив примыкает к глаголу, одновременно управляющему именем (двойная объектная связь) и называет действие, исходящее не от того лица, от которого исходит действие, называемое грамматически главенствующим словом, а от лица, которое названо сильно управляемой формой субстантива. Марья Дмитриевна попросила Паншина повторить романс, но он объявил, что не желает оскорблять ушей ученого немца, и предложил Лизе заняться бетховенской сонатой (И.Т.); Гагин уговорил отца отдать меня к нему на руки, т.к. отец ни за что не соглашался покинуть деревню (И.Т.) – в таких конст-

138

рукциях глагол речи реализует значение просьбы или волеизъявления, семантически смыкаясь с ЛСГ волеизъявления и требования. Глаголы же мышления, лишенные обращенности действия к другому лицу, лишены и двойной сильной связи, а инфинитив при них обозначает действие, исходящее от субъекта мышления: – Я не

думал прийти сюда, – начал он, – меня привело... (И.Т.); – Не думал я дождаться тебя... (И.Т.); ...Она (Глафира Петровна) до конца исполняла все прихоти больного, хотя иногда не тотчас решалась отвечать ему, чтобы звуком голоса не выдать злобы

(И.Т.). В таких случаях возможна замена инфинитива его синтаксическими синонимами – отглагольными существительными или придаточным изъяснительным: не думал, что приду сюда; не думал, что дождусь; не решалась на ответ, не решалась на то, чтобы ответить. Ср. трансформации: уговорил, чтобы отдали; предложил, чтобы Лиза занялась; попросил, чтобы повторили, но невозможно «предложил занятия», «попросил повторения романса», т.к. нарушается субъектная соотнесенность действий. В высказываниях же типа: Он сознавая недостатки своего воспитания и вознамерился по возможности воротить упущенное (И.Т.); Сначала Иван Петрович крепился и молчал, но, когда отец вздумал грозить ему постыдным наказанием, он не вытерпел (И.Т.) – глагол мышления десемантизируется, приобретая свойства полузнаменательной связки в имени предиката. В подобных случаях происходит как бы утрата значения мышления и резкий семантический сдвиг глагола в сторону ЛСГ глаголов намерения (собираться, рассчитывать, затеять). При этом всякая замена инфинитива синтаксическими синонимами с объектным значением исключается.

Интенциональные, по своей природе требующие для себя пропозитивных дополнений, конструктивно равных придаточным предложениям и их номинализациям, глаголы мышления и говорения, вместе с тем, именно в объектной сочетаемости ярко обнаруживают свою противопоставленность: одинаково безразличные к семантической природе объекта (предмет, лицо, событие), всегда пропозитивного, глаголы мышления и речи различаются, вместе с тем, характером «свертки» полного представления пропозиции, отражающей семантическую природу актанта и обнаруживающей различия двух ЛСГ на внешнем уровне и характер их внутриструктурной градации. Так, к примеру, глагольные лексемы мечтать,

думать, размышлять, задумываться отчетливо противопоставляются характером темы мысли и лексическим наполнением соответствующей ей объектной позиции. Более глубокому проникнове-

139

нию в характер этих противопоставлений, несомненно, будет способствовать рассмотрение функционирования глаголов мышления в сопоставлении с функционированием глаголов речи.

Таким образом, все виды глагольной сочетаемости обладают диагностирующей силой в представлении единиц ЛСГ говорения на внешнем уровне. Не задаваясь целью окончательного разрешения затронутой в статье проблемы, возьмем на себя смелость предложить проводить отграничение глаголов ЛСГ говорения от смежных с ней групп на основании системного подхода. В качестве шагов операции такого отграничения можно принять (1) проверку лексемы на денотативную соотнесенность с аспектами говорения и с элементами ситуации говорения, (2) определение способа экспликации аспекта и элементов ситуации говорения (сама глагольная лексема, ЛCB, семантические компоненты, дистрибуция); (3) выявление семантической природы субъекта; (4) анализ объектных актантов глагольной семантики (синтаксические и семантические характеристики глагольного окружения); (5) анализ обстоятельственных распространителей глагола или, при их отсутствии в контексте, проверку глагола на сочетаемость с характерными для ЛСГ говорения обстоятельственными распространителями.10 Выявление всех единиц, лежащих в пограничных зонах ЛСГ говорения, и изучение семантических и функциональных признаков, совмещенных в этих единицах, могло бы стать самостоятельным предметом исследования и способствовало бы дальнейшему проникновению в системную организацию каждой из контактирующих ЛСГ и в динамику их взаимодействия.

Таким образом, динамическая модель языковой и концептуальной картин мира, воплощением которой является ЛСГ глаголов говорения, получает свою «коммуникативно-функциональную развертку» в Тексте (Сверхтексте Творца, Автора, стиля, языка, эпохи), в вертикальном контексте и в своей сочетаемостной парадигме (или в сочетаемостном же вертикальном поле, но лучше, думается, и к этому феномену экспликации языковой личности, языковой картины мира, языковой системы, текста Текста, дискурса, применить понятие и категорию текста), становясь носителем (причем, вероятно, главным и сущностным, ядерным, доминантным) информации о когнитивной проекции и когнитивном потенциале глагольного слова вообще. Следовательно сочетаемостный потенциал (ва-

10 Подробнее о соотнесенности с аспектами, о методике и модели семанти- ческой интерпретации глагольной сочетаемости как когнитивной и системной составляющей динамической модели мира см. в работах автора [10; 29; 30].

140