Проблемы историко-философской науки. М., «Мысль», 1969. - Ойзерман Т. И

гическом плане. Это исторически неизбежное и про­ грессивное в условиях рабовладельческого общества про­ тивопоставление опосредованно отражало становление противоположности между умственным и физическим трудом, противоречие между свободными и рабами, труд которых в ходе развития античного общества по­ степенно вытеснял труд мелких собственников, вслед­ ствие чего производительная деятельность стала недо­ стойным свободного человека, рабским занятием. Занятия теорией были делом свободного человека, в част­ ности, и потому, что эти занятия не являлись еще, стро­ го говоря, трудом, а тем более производительным тру­ дом. Умственный труд в этой своей наиболее развитой, т. е. теоретической, форме возникает не как труд, а как свобода от него, как субъективная потребность, а не необходимость. Однако некоторые особенности этой первоначальной теоретической деятельности, вероятно, выражают специфические признаки теоретического ис­ следования вообще.

Переход от рабовладельческого к феодальному об­ щественному строю не изменяет существенным образом противоположности между умственным и физическим трудом, но духовная диктатура церкви разрушает сло­ жившийся в античную эпоху культ теоретического со­ зерцания действительности. Буржуазная философия, складывающаяся в борьбе с религиозной апологией феодальных порядков, естественно, возрождает антич­ ное представление о философии как науке разума, о разумной человеческой жизни, возможной лишь бла­ годаря философии. Создатели метафизических систем XVII в. обосновывают характерное для античности убеждение о независимости философии от практиче­ ской жизни, убеждение, которое в действительности от­ ражает лишь независимость практической жизни от философии.

Идеалисты противопоставляют «чистую» теорию эмпирии, фиксируя в известной мере действительное положение вещей и возводя его в непреходящий прин­ цип философского знания и философского отношения к действительности. Материалисты в противополож­ ность идеалистам осуждают это противопоставление философии эмпирическому знанию, пропагандируют союз философии с естествознанием, непосредственно

69

выражая новые тенденции развития теоретического знания, стимулируемые капиталистическим про­ грессом.

Противопоставление философии эмпирическому знанию лишь одна сторона медали. Другой ее сторо­ ной, как уже подчеркивалось выше, является философ­ ское «возвышение» над повседневной практической жизнью с ее ограниченными интересами, заботами, опасениями. Этот интеллектуальный аристократизм, составляющий интимнейшее ядро философствования, вполне понятен у представителей наиболее образован­ ной части господствующего класса рабовладельческого общества. Он находит также свою питательную почву в феодальном обществе, в частности в христианской ин­ терпретации посюстороннего, бренного мира, суеты су­ ет и всяческой суеты. Но почему интеллектуальный аристократизм становится одной из основных философ­ ских традиций, которая без труда прослеживается в развитии буржуазной философии даже в ту истори­ ческую эпоху, когда она активно вторгается в обще­ ственно-политическое движение, подымая знамя борьбы против феодального строя и его идеологии? Может ли это быть объяснено недостаточным развитием философ­ ской теории, обрекавшим ее на неизбежную созерца­ тельность? Это, пожалуй, лишь одна из причин. Глав­ ное же, по нашему мнению, заключается в том, что «со­ зерцательность» философии, ее мнимая беспартийность обусловлены самим положением господствующих клас­ сов антагонистического общества, для которых соци­ альный status quo не исторически-преходящая стадия развития общества, а «естественное» условие цивилиза­ ции. Характерно, что идеологи предреволюционной буржуазии осознавали необходимость уничтожения феодального строя как необходимость восстановления естественных человеческих отношений и осуществле­ ния требований чистого разума, противостоящего свое­ корыстной «партийности» и партикуляризму господ­ ствующих феодальных сословий.

Таким образом, мнимая беспартийность домарксов­ ской философии есть такой же объективный факт, как и всякая видимость, которая, как известно, противоре­ чит сущности, но вместе с тем выражает существенное противоречие. В этом своем качестве мнимая беспар-

70

тийность как существенная характеристика историче­ ски определенного философского знания заслуживает специального исследования. Вся домарксистская фило­ софия в сущности разделяет эту иллюзию и, так ска­ зать, живет этой видимостью. С этой точки зрения ста­ новится понятным, что создание философии марксиз­ ма, сознающей и открыто провозглашающей свою партийность, рассматривающей партийность как кон­ ституирующую определенность философии, было рево­ люционным разрывом с освященной тысячелетиями философской традицией. Но этот разрыв выявлял вместе с тем подлинную социальную сущность философствова­ ния. Между тем противники марксизма увидели в от­ крытии социальной сущности философии... отречение от философии. Этот примечательный факт указывает не только на классовую природу буржуазной философии: он характеризует противоречия исторического процесса становления научно-философского знания.

Противопоставление философского сознания обы­ денной, чуждой возвышенным устремлениям жизни за­ ключает в себе еще один существенный социальный элемент и побудительный мотив философствования, на который обычно не указывают в специальных истори­ ко-философских исследованиях. В этом противопостав­ лении своеобразно отражается возникновение и стихий­ ное развитие некоторых антагонистических противоре­ чий классового общества, которые нередко ужасают и представителей господствующих классов. Следователь­

Сошлемся для разъяснения нашего положения на известную легенду о Фалесе, рассказанную Платоном: «Заглядевшись однажды на небо, он упал в колодец, а фракиянка одна, благопристойная и прелестная слу­ жанка, как рассказывают, посмеялась над ним: ж а ж ­ дет-де знать, что на небе происходит, и не замечает,

затмение солнца. Ему не были также чужды практиче­ ские занятия, как рассказывает об этом Аристотель:

71

«Когда Фалеса попрекали его бедностью, так как-де за­ нятия философией никакого барыша не приносят, то, рассказывают, Фалес, предвидя, на основании астроно­ мических данных, богатый урожай оливок, еще до исте­ чения зимы раздал накопленную им небольшую сумму денег в задаток владельцам всех маслобоен в Милете и на Хиосе; маслобойни Фалес законтрактовал дешево, так как никто с ним не конкурировал. Когда наступи­ ло время сбора оливок, начался одновременно внезап­ ный спрос со стороны многих лиц на маслобойни. Фалес стал тогда отдавать на откуп законтрактованные им маслобойни за ту цену, за какую желал. Набрав таким образом много денег, Фалес доказал тем самым, что и философам при желании разбогатеть не трудно, толь­

а, забросив ее, вновь отдался философствованию, как оно толковалось тогда, т. е. познанию ради познания, хотя астрономия и геометрия (они были тогда состав­ ными частями философии) имели также и прикладное значение.

Известно, что Фалес руководил прорытием канала и решал некоторые другие, имевшие непосредственное практическое значение, задачи. Но философствование, как утверждает античная традиция, возвышается над всеми этими житейскими занятиями, в особенности же над своекорыстием, погоней за наживой, жаждой богат­ ства, так как сущность философии образует неустанное стремление к идеалу знания и подлинной человеческой жизни.

Рассмотрим эту легенду с точки зрения важнейших социальных событий того времени, которые были пред­ метом специального исследования в работе Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и госу­ дарства». Рассказывая о разложении древнегреческого рода под влиянием развивающихся товарно-денежных отношений, Энгельс указывает, что масса свободного населения Аттики, преимущественно мелкие крестьяне,

72

этого оказывалось недостаточным для погашения долга, то «должник вынужден был продавать своих детей

врабство в чужие страны, чтобы расплатиться с кре­ дитором. Продажа детей отцом — таков был первый плод отцовского права и моногамии! А если кровопий­ ца все еще не был удовлетворен, он мог продать в раб­ ство и самого должника. Такова была светлая заря ци­ вилизации у афинского народа» (1, 21, 112).

Реформа Солона заключалась в уничтожении за­ кладных на земельные участки и запрещении таких долговых обязательств, которые ставили бы должника

врабскую зависимость от кредитора (см. 1, 21, 115). Солон не был выразителем интересов неимущих классов Аттики. Мотивы, которыми руководствовался этот представитель родовой аристократии, по-видимому, ко­ ренились в свойственном родовой общине сознании единства всех ее членов. Но это единство было несовме­ стимо с частной собственностью и товарно-денежными отношениями, возникновение которых привело в дви­ жение, как указывает Энгельс, самые низменные побу­ ждения и страсти людей, развив их в ущерб всем их остальным задаткам. «Низкая алчность была движу­ щей силой цивилизации с ее первого до сегодняшнего дня» (1, 21, 176). Впоследствии эта ненасытная жажда наживы идеализировалась некоторыми идеологами экс­

плуататорских классов, чего, конечно, не могло быть

вантичную эпоху. Почти все античные философы резко осуждают стяжательство, хотя большинство из них оп­ равдывает рабство. Это осуждение страсти к наживе, по-видимому, объясняется тем, что товарно-денежные отношения не стали еще господствующими. Они стано­ вятся господствующими общественными отношениями

вэпоху утверждения капитализма.

Однако буржуазные философы XVII—XIX вв. были весьма далеки от того, чтобы петь дифирамбы жажде наживы. Они также осуждают стяжательство, но уже не потому, что товарно-денежные отношения еще не стали господствующими, а, напротив, потому, что капи­ тализм сводит все общественные отношения к одномуединственному — чистогану. Гегель называет граждан­ ское общество (bürgerliche Geselschaft) царством ну­ жды и рассудка. Это не уступка феодальной идеологии, а осознание унизительного положения философии

73

в царстве капитала, где она существует лишь как специ­ фическая форма непроизводительного труда.

Маркс указывал, что капитализм враждебен неко­ торым формам духовной деятельности. Удивительно ли, что и эти формы духовной деятельности, несмотря на то что объективно они выражают потребности капита­ листического прогресса, находятся в оппозиции к его наиболее уродливым проявлениям? Когда Гегель пи­ сал, что «отвращение к волнениям непосредственных страстей в действительности побуждает приступить к философскому рассмотрению» (27, 8, 422), он искрен­ нейшим образом выражал свое отношение к повседнев­ ной капиталистической действительности, хотя буржу­ азно-демократические преобразования представлялись ему завершением всемирно-исторического прогресса.

Не следует думать, что философы прогрессивной буржуазии вдохновлялись теми же мотивами, что и ка­ питалисты-предприниматели. Буржуазная философия (так же как и искусство), поскольку она не становится явной апологетикой капитализма, стремится возвы­ ситься над буржуазной повседневностью и в известном смысле действительно возвышается над ней* .

Таким образом, представления философов, полагав­ ших, что они благодаря своей теоретической деятельно­ сти возвышаются над миром, который не вдохновляет их даже тогда, когда они признают его единственно возможным, имеют реальное основание в антагонисти­

ние длительного времени не столь уж существенно отличался от положения философии. Он радикально изменяется, когда оно вме­ сте с техническими науками становится самой могущественной духовной потенцией технического прогресса. И все же естество­ испытатель-теоретик постоянно ощущает свое о т ч у ж д е н и е в мире капиталистического бизнеса. Характерны в этом отношении рассуждения А. Эйнштейна о причинах, которые приводят людей в храм научного творчества. Причины эти, конечно, разнообразны, но одна из главных среди них — «это желание уйти от будничной жизни с ее мучительной жестокостью и безутешной пустотой, уйти от извечно меняющихся собственных прихотей. Эта причина тол­ кает людей с тонкими душевными струнами от личных пережи­ ваний в мир объективного видения и понимания» (123, 40). Не правда ли, это напоминает высказывание Гегеля, приведенное выше?

74

го человека — делает себя масштабом отчужденного мира» (2, 625). Но тот же философ, оставаясь мыслите­ лем господствующего или эксплуатирующего класса, не постигает подлинного источника отчуждения духовного творчества. Напротив, в силу этого отчуждения он со­ знает себя духовно независимым от тех социальных сил, интересы которых он выражает, зачастую не ис­ пытывая к ним никакой личной приверженности.

Философия как отчужденное общественное созна­ ние в условиях антагонистического общества «была, — как указывают Маркс и Энгельс, — только трансцен­ дентным, абстрактным выражением существующего по­ ложения вещей» и именно вследствие «своего мнимого отличия от мира должна была вообразить, что она оста­ вила глубоко под собой существующее положение вещей и действительных людей. С другой стороны, так как философия в действительности не отличалась от мира, то она и не могла произнести над ним никакого

действительного приговора, не могла приложить к не­ му никакой реальной силы различения, не могла, зна­ чит, практически вмешаться в ход вещей, и в лучшем

альное значение для понимания органической связи между созерцательностью, мнимой беспартийностью философии, ее отчужденной формой существования и ее протестом против отчужденных общественных от­ ношений.

5 ОБЩЕСТВЕННОЕ СОЗНАНИЕ

ИЛИ НАУКА?

Правильная постановка вопроса «что такое филосо­ фия?» предполагает также уяснение относительного различия между науками и формами общественного сознания, так как философия имеет прямое отношение как к тем, так и к другим. Науки определяются (и от­ личаются друг от друга) предметом своего исследова­ ния: именно предмет науки обусловливает ее социаль­ ную функцию. Соответственно этому социальная функ­ ция физики существенно отличается от социальной функции политической экономии.

75

Относительно форм общественного сознания следует сказать, что они отличаются друг от друга исключи­ тельно характером выполняемой социальной функ­ ции и определяются им. Едва ли необходимо доказы­ вать, что у искусства своя социальная функция, у ре­ лигии — своя, причем это различие функций не может быть объяснено предметом исследования, во-первых, потому, что искусство и религия не занимаются иссле­ дованием, во-вторых, потому, что их специфика не оп­ ределяется каким бы то ни было объектом. «Сознание [das Bewusstsein], — говорят Маркс и Энгельс, — никог­ да не может быть чем-либо иным, как осознанным бы­ тием [das bewusste Sein], а бытие людей есть реальный процесс их жизни» (1, 3, 25). Это положение в равной мере относится и к общественному и к индивидуаль­ ному сознанию. Осознание бытия существенно отли­ чается от исследования бытия — природы и общества. Осознание существует до всякого исследования и от не­ го не зависит. То, что результаты исследования осо­ знаются, становятся содержанием сознания, не стирает качественного различия между наукой (исследованием) и сознанием. У общественного сознания, например у нравственности, нет предмета исследования, но она отражает общественное бытие. Предмет исследования есть у этики: это и есть нравственность.

Общественное сознание, отражая общественное бы­ тие, не есть еще в силу этого познание общественного бытия: для этого необходимо его исследование, которое не всегда имело место и, конечно, не всегда достигало своей цели. Познание общественного бытия, как и вся­ кое познание, беспредельно. Что же касается обще­ ственного сознания, то оно в рамках исторически опре­ деленного общественного бытия получает относительно завершенную форму, которая существенно изменяется не вследствие прогрессирующего процесса познания, а прежде всего благодаря коренным социально-эконо­ мическим преобразованиям. Это, по-видимому, имеет в виду Маркс, когда он указывает, что при рассмотре­ нии социальных революций «необходимо всегда отли­ чать материальный, с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиоз­ ных, художественных или философских, короче, — от

76

идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение» (1, 13, 7). Ра­ зумеется, общественное сознание, став предметом науч­ ного исследования, при известных исторических усло­ виях может превратиться в научно обоснованное созна­ ние, что, однако, не исключает его специфики. Этот вопрос мы рассмотрим специально в связи с анализом идеологической функции философии.

Не следует, конечно, метафизически противопо­ лагать друг другу сознание и знание. Осознание обще­ ственного бытия содержит в себе и знание о нем, но это еще не научное знание, поскольку в нем не разграни­ чены объективное содержание и субъективные пред­ ставления. Ясно также и то, что знание, полученное в результате исследования, также становится содержа­ нием сознания. Но это диалектическое единство созна­ ния и знания не стирает существенного различия ме­ жду ними.

В науке не только объективная действительность — природная или социальная, — но и ее отражение под­ вергаются анализу, который отделяет истинное от не­ истинного; последнее также отражает действитель­

проверки образует своеобразный теоретический фильтр, чего, по-видимому, нельзя сказать о формах обществен­ ного сознания, если, как об этом уже было сказано выше, они не становятся специфическими научными формами осознания общественного бытия.

Положение, которое философия занимает в истории интеллектуального развития человечества, в немалой степени определяется тем, что она является и формой общественного сознания, и исследованием: в этом по­ следнем отношении она в принципе может быть подоб­ на любой другой науке. Как форма общественного со­ знания философия выполняла (и выполняет) свою со­ циальную функцию, анализ которой, естественно, не выявляет предмета ее исследования. В этом своем каче­ стве, т. е. как форма общественного сознания, она впер­ вые стала предметом научного исследования лишь бла­ годаря марксизму. Домарксовские философы не имели представления о философии как форме общественного

77

сознания. Философия представлялась им наукой или сверхнаучным знанием, независимым от исторически определенных общественных отношений. Отсюда и ил­ люзия о «беспартийности» философии, имеющая не только экономические, но и теоретические корни. По­ нятие общественного сознания было выработано мар­ ксизмом, материалистическим пониманием истории, вычленившим общественное бытие как специальный объект научно-философского исследования.

Возникновение и развитие научной философии стало возможным благодаря созданию научной формы обще­ ственного сознания, т. е. марксизма. Социальная функ­ ция философии марксизма неразрывно связана с пред­ метом ее исследования: наиболее общими законами из­ менения и познания всякого природного, социального и человеческого бытия. Марксистское исследование развития философии означает преодоление специфиче­ ских философских иллюзий, закрывавших путь к по­ ниманию философией своей собственной сущности. Впервые история философии была понята в ее отноше­ нии к социальным потребностям, социально-экономи­ ческим процессам, классовой борьбе. Материалистиче­ ское понимание истории стало научно-теоретической основой для самосознания философии, критически по­ дытоживающей свое развитие.

Понятие развития, поскольку оно характеризуется одними только общими признаками, присущими вся­ кому процессу развития, очевидно, неприменимо к ис­ торико-философскому процессу. Развитие философии настолько своеобразно, что одностороннее представле­ ние об этом своеобразии нередко приводит буржуазных историков философии к отрицанию самого факта раз­ вития философии. Исследование специфики развития философских идей — специальная задача, которая не может быть решена в рамках данной работы. Однако общее представление об этом процессе, безусловно, не­ обходимо для ответа на поставленный нами вопрос.

Философия, выражаясь парадоксально, историче­ ски возникла как донаучная форма научного знания. В течение веков философия считалась главной наукой или во всяком случае главенствовала в умственной ис­ тории человечества. Однако развитие частных наук и специальная разработка понятия научности показали,

78