Проблемы историко-философской науки. М., «Мысль», 1969. - Ойзерман Т. И

рассуждающее сознание. Возбужденное опытом, как неким раздражителем, мышление ведет себя в даль­ нейшем так, что поднимается выше естественного, чув­ ственного и рассуждающего сознания, поднимается в свою собственную, чистую, лишенную примесей сти­ хию...» (27, 1, 29). Однако это первоначальное отрица­ ние чувственного опыта, согласно Гегелю, еще совер­ шенно абстрактно, вследствие чего таким же абстракт­ ным оказывается и первоначальное философское представление о всеобщей сущности чувственно воспри­ нимаемых явлений. Философия снимает это абстракт­ ное отрицание, отчуждение и обращается уже не к по­ вседневному опыту людей, а ко всей совокупности данных частных наук. Но и это не может удовлетворить философию, так как частные науки синтезируют лишь эмпирические данные, а этот синтез не выводит за пре­ делы возможного опыта или физической реальности. Неудовлетворенность познанием эмпирически данного, случайного содержания составляет, по убеждению Ге­ геля, тот стимул, который помогает философскому мышлению вырваться из этой ограниченной эмпирией всеобщности, чтобы «вступить на путь развития из са­ мого себя» (27, 1, 29), т. е. фиксировать чистые мысли и двигаться в них.

Гегель противопоставляет философское мышление естественнонаучному, так как последнее, согласно его учению, имеет дело с отчужденным образом абсолют­ ного. Это противопоставление, отражавшее реальное со­ отношение между ними, получает свое теоретическое выражение в учении о философии как чистом, очищен­ ном от всякого эмпирического содержания мышлении.

По учению Гегеля, способность философии пости­ гать абсолютное соразмерна ее способности диалектиче­ ски отрицать эмпирическое как внешнее, отчужденное выражение абсолютной реальности. Абсолютная реаль­ ность постигается чистым мышлением потому, что сама она «оказывается тожественным с собою мышлением, и эта тожественность есть вместе с тем деятельность, со­ стоящая в том, что мышление противопоставляет себя себе самому для того, чтобы быть для себя и в этом другом все же быть лишь у себя самого» (27, 1, 36). Вот почему мышление, по Гегелю, автономно, независимо от чувственно воспринимаемой действительности, а зна-

.100

чит, и от опыта, в котором эта «внешняя» действитель­ ность получает свое выражение. Философское мышле­ ние, поскольку оно выражает «абсолютную идею», подобно этой трансфеноменальной действительности «находится у самого себя, соотносится с самим собой

иимеет своим предметом само себя» (27, 1, 66). В этом, утверждает Гегель, и заключается сущность философии как специфической и вместе с тем высшей формы по­ знания, образующей духовный центр всех наук, науку наук, или абсолютную науку, которая одна только имеет своим предметом истину, какова она есть в себе

идля себя, а не в своей отчужденной предметной форме.

Не приходится доказывать, что несостоятельность исходного философского положения Гегеля — тожество бытия и мышления — делает несостоятельной гегелев­ скую концепцию логического процесса познания. Диа­ лектика перехода от чувственного к рациональному, от эмпирического к теоретическому и обратно фактически ускользает от Гегеля. Идеализм помешал ему увидеть, что мышление основывается на эмпирических данных даже тогда, когда вступает в противоречие с ними. И все же Гегель во многом прав. Теоретическое знание действительно несводимо к многообразию эмпириче­ ских данных. Согласование с чувственными данными не может быть принципом теоретического мышления, так как эти данные сами подлежат критическому ана­ лизу. Чувственные данные есть то, чем располагают отдельные индивидуумы, наука же — достояние всего человечества. Теоретическое мышление владеет таким богатством эмпирических данных, которые совершенно недоступны отдельным индивидам. На основе всей исто­ рически развивающейся общественной практики, акку­ муляции, подытоживания ее данных возрастает относи­ тельная независимость теоретического мышления от эмпирических данных, которыми располагают и могут обладать не только отдельные индивиды, но и все чело­ вечество на каждой отдельной стадии его развития. Это находит свое отражение в теоретических открытиях, далеко выходящих за пределы наличного опыта, пред­ варяющих последующие наблюдения и даже создаю­ щих возможности, которые, будучи реализованы с по­ мощью определенных технических средств, позволяют эмпирически фиксировать открытое теоретическим пу-

101

тем, т. е. проверять истинность «умозрительных» вы­ водов.

Гегель открыл и вместе с тем мистифицировал ре­ альный, исторически совершающийся процесс развития способности теоретического познания, мощь которой не­ посредственно отнюдь не зависит от количества нахо­ дящихся в ее распоряжении чувственных данных. Ге­ гель изобразил этот процесс как выход за пределы вся­ кого возможного опыта, переход от физической к транс­ физической реальности, к тому самому царству ноуме­ нов, которое Кант, понимавший познание лишь как категориальный синтез чувственных данных, объявил хотя и существующим, но принципиально непознавае­ мым.

Гегель правильно указал на диалектическую проти­ воположность теоретического и эмпирического знания, однако он абсолютизировал эту противоположность. Он ошибался не потому, что считал эту противополож­ ность неограниченной; она действительно не ограни­ чена, но лишь потенциально.

Гениальность гегелевского учения о мощи мышле­ ния, о роли логического процесса в открытии фактов, закономерностей, несмотря на все идеалистические из­ вращения, особенно очевидна в наши дни. Современное «умозрительное» теоретическое мышление, особенно в математике и физике, привело к открытиям, неопро­ вержимо засвидетельствовавшим прогрессирующую относительную независимость теории от эмпирических данных. При этом обнаруживается, что то свободное (в диалектическом смысле, т. е. также и необходимое) движение теоретического познания, которое Гегель счи­ тал атрибутивной определенностью философствования, образует существенную характеристику теоретического мышления вообще, поскольку оно достигает достаточно высокой ступени развития*.

* Говоря о неокантианце Ф. Ланге, который пытался дока­

говорит, что в эмпирическом материале я «двигаюсь на редкость свободно». Ему и в голову не приходит, что это «свободное дви­ жение в материале» есть не что иное, как парафраз определенного

102

Противопоставляя философское познание, в особен­ ности в его диалектической форме, нефилософскому (преимущественно эмпирическому), Гегель писал: «Истинное познание предмета должно быть, напротив, таким, чтобы он сам определял себя из самого себя, а не получал своих предикатов извне» (27, 1, 67). Это поло­ жение — яркий пример идеалистической мистифика­ ции совершенно правильной, более того, гениальной мысли относительно природы теоретического мышле­ ния, которое не просто описывает наблюдаемые в ис­ следуемом предмете свойства, но логически выводит их, открывая тем самым их взаимозависимость, выяв­

мость этой видимости, прослеживая движение, измене­ ние предмета, благодаря которым возникают эмпири­ чески фиксируемые свойства. Необходимость такого «спекулятивного» исследования, которая в наши дни становится очевидной во всех областях теоретического знания, впервые выявилась в философии, поскольку она больше, чем какая-либо другая наука, занимается анализом понятий. Именно в этой связи Гегель рас­ крыл сущность диалектического метода. В. И. Ленин, подчеркивая главное в гегелевской диалектике, указы­ вал: «Определение понятия самого из себя [сама вещь в ее отношениях и в ее развитии должна быть рассма­ триваема]» (3, 29, 202). В свете этого замечания стано­ вится понятной возможность материалистического ис­ толкования на первый взгляд совершенно несуразной, мистической идеи Гегеля о самодвижении понятия. А это в свою очередь подводит нас к пониманию при­ роды философского «спекулятивного» мышления, кото­ рое Гегель характеризовал именно как самодвижение понятия.

Мы рассмотрели некоторые моменты, характери­ зующие умозрительность философии, сознательно ссылаясь на тех философов-идеалистов, в учении кото­ рых эта умозрительность достигла наибольшего разви­ тия и вместе с тем стала формой мистификации дей­ ствительности. Анализ умозрительности обнаруживает некоторые коренные особенности и тенденции развития теоретического (в том числе и естественнонаучного) зна­ ния. Путь умозрения, в известной мере отрывающегося

103

от фактов, конечно, очень рискованный путь, на котором заблуждения поджидают на каждом шагу, а открытия представляются счастливой находкой. И все же это — путь, на который неизбежно вступает теоретическое знание, не страшась опасности превратиться в пустое сочинительство. Этим путем идет философия, это ха­ рактеризует специфику философской формы познания.

Французские материалисты XVIII в. в противопо­ ложность идеалистам не претендовали на открытие сверхфизической реальности (они отрицали ее суще­ ствование), не противопоставляли философское знание научному: они ратовали за союз философии с есте­ ствознанием. Однако учение этих материалистов да­ леко выходило за пределы естественнонаучных данных своего времени, опираясь на эти данные, а не вопреки им. Этот выход за пределы наличных знаний неизбеж­ но оказывался лишь догадкой, гипотезой и нередко, ко­ нечно, заблуждением. Но именно на этом, как мы уже сказали, рискованном пути материалистическая фило­ софия XVIII в. сделала свое величайшее открытие — от­ крытие самодвижения материи. Идея самодвижения материи не могла быть эмпирически доказана в XVIII в., это было предвосхищение будущего знания, а такого рода предвосхищение, пожалуй, еще более трудная за­ дача, чем предвидение будущих событий. Эта идея явно не согласовывалась с механистическим пониманием движения, но она соответствовала духу естествознания, которое все более уверенно становилось на путь объяс­ нения природы из нее самой. Отрицание сверхприрод­ ного и как последовательный вывод из него — атеизм были теоретическими источниками идеи самодвижения материи. Философы, выдвигавшие и обосновывавшие эту идею, выражали тем самым одну из основных сто­ рон теоретического, в особенности философского, мыш­ ления — умозрительное забегание вперед, абсолютно необходимое для развития познания.

Первые атеисты появились тогда, когда не было еще необходимых научных данных для опровержения ре­ лигиозных верований. Но у теологов было еще меньше данных для обоснования этих воззрений. Атеизм был героическим делом не только потому, что атеистов пре­ следовали. Атеизм был также интеллектуальным по­ двигом. С этой точки зрения можно оценивать и то бес-

104

страшное философствование, которое, вооружившись логикой, прорывается в неведомое. И как поразительна уверенность каждого из этих философов в том, что он открывает истину, несмотря на то что его предше­ ственники явно заблуждались. Воистину, как говорил Гераклит, характер человека — его демон.

Когда мы говорим об умозрительности какой-либо естественнонаучной теории, мы сознаем, что эта тео­ рия рано или поздно будет подтверждена или опроверг­ нута опытом, экспериментом. Философия несравненно более умозрительна, чем теоретическое естествознание, но у нее нет возможности апеллировать к будущим экс­ периментам или наблюдениям. Что же в таком случае ставит границы спекулятивному произволу философа, которого не страшат никакие отдельные факты, по­

логический вывод возможен только из логических по­ сылок, которые в самой логике не содержатся. Логика не дает критерия истины, к которой стремится философ, как и всякий ученый-теоретик. Мы полагаем, что зна­ чение (и в известной мере истинность) философских положений выявляется благодаря их применимости в различных науках и практической деятельности. Фи­ лософские положения можно рассматривать как свое­ образные теоретические рекомендации. Если эти реко­ мендации вооружают науки в их охоте за истиной, вооружают практическую, преобразовательную деятель­ ность людей, то они получают благодаря этому воз­ можность реальной верификации. Речь, следовательно, идет не о том, что философские положения истинны, поскольку они «работают»: такая постановка вопроса чужда философии марксизма, ее, как известно, пропа­ гандирует прагматизм*. Суть дела совершенно в ином:

* Прагматизм, идентифицирующий истину с полезным во всех смыслах этого слова, осуществляет широко задуманную про­

(131, 131). Это субъективно-идеалистическое истолкование зна­ чимости, применимости теоретических положений является оправ­ данием агностицизма.

105

поскольку философские положения включаются в мно­ гообразие человеческой деятельности, постольку они могут опосредованно проверяться, корректироваться, улучшаться. Это позволяет выявить еще одну важную характеристику умозрительного философского мышле­ ния. Философские положения, даже в том случае, ко­ гда они не являются истинными, обладают (в большей или меньшей мере) скрытым или явным смыслом, ко­ торый становится очевидным, поскольку эти положе­ ния применяются. Подлинный смысл гегелевской диа­ лектики выявили те, кто понял ее как алгебру рево­ люции. Скрытый смысл современного философского иррационализма обнаруживается в характерной для него апологии «иррациональной» (прежде всего капи­ талистической) действительности.

Гегелевская диалектика заключает в себе великую истину, вполне выявленную историей. Философский иррационализм — величайшее заблуждение, которое, однако, отражает определенную историческую действи­ тельность и поэтому отнюдь не лишено смысла. В исто­ рии науки также имеют немалое и нередко положи­ тельное значение некоторые идеи, которые, как затем выясняется, отнюдь не были истинами, хотя и счита­ лись таковыми*.

Таким образом, рассмотренные нами особенности философского мышления в известной мере (и в разные исторические периоды) присущи всякому теоретиче­ скому мышлению вообще, поскольку оно достигает вы­ соких уровней абстракции. Специфическим для фило­ софии является не сам по себе умозрительный способ развития понятий, а степень «спекулятивности» мыш­ ления, органически связанная с содержанием филосо­ фии (и некоторых философских учений в особенности), с ее категориальным аппаратом, отправными теорети­ ческими положениями и т. д. Но степень есть определе-

* Это, очевидно, имеет в виду М. П л а н к : «Значение научной идеи часто коренится не в истинности ее содержания, а в ее цен­ ности... Ко если мы подумаем о том, что понятие ценности было как раз всегда совершенно чуждо по своей сущности такой объек­ тивной науке, как физика, то это обстоятельство покажется осо­ бенно поразительным, и возникает вопрос, как понять то, что зна­ чение физической идеи только при учете ее ценности может быть полностью исчерпано» (82, 60—61).

106

ние качества и в этом смысле действительно указывает на специфику философской формы познания, исклю­ чая вместе с тем метафизическое противопоставление философии другим формам теоретического исследо­ вания.

3 ИНТУИЦИЯ, ИСТИНА,

ТВОРЧЕСКОЕ ВООБРАЖЕНИЕ

Характеристика философской формы познания как преимущественно умозрительной должна быть допол­ нена анализом интуиции, познавательное значение ко­ торой доказано современной наукой. Диалектический материализм демистифицировал понятие интуиции, связал его с действительным содержанием чувствен­ ного и рационального отражения объективной реально­ сти. Марксистская гносеология подходит к вопросу об интуиции не только с точки зрения исследования путей, ведущих к научным открытиям, но и в связи с анали­ зом повседневного опыта, который включает в себя не­ произвольное, незаметное для сознания запоминание воспринимаемого и столь же непроизвольное, неожи­ данное воспоминание, «открытие» того, чего, казалось, никогда не знал, не замечал, не запоминал. Это узнава­ ние непроизвольно запомнившегося, как известно, стало предметом идеалистической интерпретации в фе­ номенологии Э. Гуссерля, согласно которой познание в сущности есть интуитивный процесс узнавания того, что уже наличествует в сознании*.

Проблема интуиции особенно существенна для пони­ мания специфики философии, так как в течение двух

* Правильно указывает Э. Ю. Соловьев: «Замещение позна­ вательного процесса актом узнавания, а самого отражаемого объ­ екта — объектом распознаваемым составляет суть феноменологи­ ческого учения о предметности.

Гуссерль (и феноменология вообще) с самого начала снимает проблему исследования в собственном смысле слова, проблему по­ лучения нового знания. Предполагается, что любая интеллектуаль­ ная работа, которую способен совершить субъект, развертывается по отношению к уже известному предметному миру. Эта работа может служить лишь выявлению чего-то прежде и непроизвольно постигнутого» (97, 114).

107

слишним тысячелетий философия не располагала не­ обходимой фактической основой для тех предельно ши­ роких теоретических обобщений, которые составляют ее основную задачу. А так как философия не может не отвечать на вопросы, которые встают перед нею, то ей оставалось выбирать одно из двух: гносеологический скептицизм или же признание высокой познавательной ценности философских гипотез, которые, как правило, связаны с догадками, интуитивным убеждением, во­ ображением, допущением постулатов и т. д. Философ­ ские гипотезы никогда не были предположениями, т. е. высказываниями, за истинность которых никто не ручается. Напротив, они всегда выступали как убежде­ ния, психологически абсолютно несовместимые с пред­ ставлениями об их лишь возможной истинности. Фило­ софы никогда не употребляли формулы «мне кажет­ ся», их утверждения носили категорический характер. Гносеологически эти утверждения, по-видимому, могут быть правильно поняты как интуиции, если, конечно,

сэтим словом не связывать лишь непосредственное по­ стижение истины.

Интуитивные утверждения философов в зависимо­ сти от исторических условий, уровня развития науки и культуры проявлялись по-разному: то как основанное на чувственном созерцании действительности убежде­ ние, то как мистическое, императивно провозглашае­ мое «озарение», то как принятие за исходный пункт логического рассуждения «самоочевидных» положений и т. д. Однако во всех случаях философы сознательно или бессознательно опирались на интуицию. Впрочем, не следует представлять дело так, будто бы интуиция была специфическим органоном философии. Она игра­ ла (и продолжает играть) значительную роль и в есте­ ствознании*.

* А. Эйнштейн, анализируя происхождение физических тео­ рий, указывает, что никакой логический путь не ведет непосред­ ственно от наблюдений к основным принципам теории. Высшим долгом физиков, говорит он, «является поиск тех общих элемен­ тарных законов, из которых путем чистой дедукции можно полу­ чить картину мира. К этим законам ведет не логический путь, а только основанная на проникновении в суть опыта интуиция» (123, 39—40). Нам представляется, что это замечание Эйнштейна не имеет ничего общего с концепцией интуиции как алогического

108