Homo institutius. Человек институциональный - О.В. Иншакова

Человек в институтах современного общества

собствовавшую интеграции Русских земель в единое госуда рство (Афанасенко, 2001, с. 318).

4 Например, группа «Интеррос» уплачивала налоги в объеме, позволяющем полностью финансировать расходы здравоохра нения, образования, культуры и искусства в Красноярском крае. В. П отанин уверен, что крах его предприятий вызовет социальный взрыв регионального сообщества (http://www.soob.ru).

5 См. подробнее: www.amr.ru

à ë à â à 21

СОВРЕМЕННАЯ РОССИЙСКАЯ

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ

Способность к единому действию в гражданской и полити- ческой ассоциации, не отменяющему индивидуального своео б- разия ценностей и поведения, становится возможной лишь пр и сочетании определенного «рефлексивного движения» созна ния субъекта с обретением им социально-политического опыта. В этом смысле показателен проведенный П. Рикером анализ эволюци - онного «превращения» человека в политически организова нного и институциированного субъекта, демонстрирующего то, как ая именно работа мысли и какого рода житейская мудрость нужн ы в данной сфере жизнедеятельности. Параллельно появится в озможность ответить на вопрос: «Насколько гуманна политиче ская институционализация вообще и в частности в России?».

Начальная точка движения к политической институционализации не может быть избрана произвольно. Для П. Рикера это — этический субъект, «способный оценивать собственные дей ствия, формулировать свои предпочтения <...>, а значит, способный опираться на иерархию ценностей» (Рикер, 1995, с. 42). Только человек, который, словами автора излагаемой концепции, «м о- жет определять самого себя», может в своей неполитической повседневности сам полагать для себя нормативный порядок, п ретендовать на право решать проблемы других людей, иметь вл асть над ними. Заметим, что такая характеристика начального со стоя-

489

РАЗДЕЛ III

ния субъекта указывает и на важность этического измерени я человека, и на его недостаточность.

Первая преграда на пути к политической субъектности состоит в преодолении барьера межличностных отношений меж ду «я» и «ты» и переходе к отношению с безликим «третьим», на месте которого может оказаться любой член сообщества (Ри кер, 1995, с. 42). Необходимо, таким образом, выйти в пространство социума, освоить его. Не каждый человек, способный к индиви - дуальной самоорганизации, оказывается в равной мере спос обным к общежитию с другими. Трудность такого выхода и освое - ния состоит в необходимости вступать в социальную коммун и- кацию с людьми, независимо от характера личностного отнош е- ния к ним и даже вопреки этому отношению. Это требует и специфических норм, и регулирования коммуникации. Но здес ь необходимо и решение сложной житейской задачи — «выйти в свет», открыть себя обществу, суметь на время отрешиться о т своих собственных впечатлений и эмоций, от привычек и сте - реотипов в отношении окружающих, не изменяя себе и не разрушая интимного мира своей частной жизни. Способность к ц и- вилизованному человеческому общежитию является важнейш им проявлением гражданской самоорганизации индивида, осно вой успешной его политической институционализации.

Вторая преграда преодолевается, когда человек признает за любым агентом, вовлеченным во взаимодействие с ним, рав - ные права и способности к активному действию (там же, с. 44). Опыт человеческого общения убеждает нас в том, насколько непросто овладеть умением обращаться с каждым как с равны м. Дополнительная сложность связана с тем, что коммуникация неопределенного числа абстрактных субъектов требует оп осредования в виде организаций, а также единых правил нормати в- ного характера, которые также нуждаются в признании челов е- ком (там же, с. 44—45). Взаимное доверие и связанная с ним этико-юридическая ответственность, воплощенные в принци пе «договоры должны выполняться», превращают личность, по мысли П. Рикера, в субъект права. Способность человека к гра ж- данско-правовой самоорганизации, его согласие на подчине ние социальной власти и организации позволяет ему успешно ин - тегрироваться в систему неполитических институтов. Одна ко

490

Человек в институтах современного общества

моральной честности человека, его правосубъектности и ег о согласия на контроль над собой со стороны организации, вз я- тых самих по себе, недостаточно, чтобы говорить о политиче с- ком характере институционализации.

Лишь преодоление третьего барьера — барьера публичной власти — вводит человека в мир политики. Как отмечает П. Рикер, публичность власти созвучна идее «явленности общест венного пространства», открытости той упорядоченности соци альной жизни, в которую вошли индивиды, желающие жить вместе (Рикер, 1995, с. 47—48). Таким образом, человек, оказавшийся в поле политических институтов, оказывается одновреме нно и в поле гласности, общественного внимания и интересов ра з- личных общностей. Вместе с человеком туда «попадают» и да н- ные им обязательства, и его окружение, и его отношение к нормам, правилам, внешнему влиянию. И еще много такого, что большинство из людей предпочитает не выставлять на всеоб щее обозрение. В сфере политики, согласно П. Рикеру, человек поз воляет власти упорядочить и организовать исполнение своег о естественного желания жить в обществе. Политическая власть, д о- полняя собой власть морали и закона, придает организации че- ловеческого общежития длительность и стабильность, «отк рывая горизонт общественного мира, понимаемого как спокойстви е и порядок» (там же, с. 48).

Радужная перспектива политической стабильности покупается достаточно дорогой ценой: включенность в политическ ие институты связана с такими перегрузками, выдержать котор ые может далеко не каждый. Речь идет не об арсенале особых ка- честв, которыми должен обладать практический политик, — и х описанию и анализу в последние годы уделяется достаточно много внимания (см., например, Ильин, Панарин, 1994, с. 272—276). Порой создается впечатление, что увлеченность профессио нализмом политики заслоняет проблему трансляции элитарного п олитического бытия на язык повседневности (что совсем не озн ача- ет его популяризации и упрощения). Между тем, как справедли - во отмечал А.С. Панарин, «оба важнейших механизма современ - ного цивилизованного общества — рынок и парламентская де - мократия — основаны на безусловном доверии к обыденному сознанию рядового гражданина» (Ильин, Панарин, Бадовский ,

491

РАЗДЕЛ III

1995, с. 104). Говоря о трудностях переноса институциональных перегрузок профессиональными политиками и рядовыми гра ж- данами, имеется в виду такая качественная специфика полит и- ческой организации, которая связана с характером и способ ом проявления в ней фундаментальных свойств человеческой п рироды, когда все человеческое предстает в своем предельном выражении, резком контрасте, парадоксальности, в большом ма с- штабе пространства и жестком ритме времени.

Сегодня с большим основанием можно утверждать, что добродетельный (нравственный) человек, законопослушный гра ж- данин и «человек политический» вовсе не одно и то же. Из так о- го признания вытекает, что далеко не каждый индивид в свое й социальной институционализации проходит все ступени ие рархии политических институтов, наиболее полно выражая свою политическую природу. Этико-юридический субъект, выходящий в социальное пространство, признающий над собой власт ь норм и организаций, может превратиться в «модульного чело века», способного освоить при посредничестве различных инс титутов и ассоциаций богатство культуры, лишь эпизодически вх одя в пространство политических институтов. Мера политическ ой институционализации в пространстве и времени, ее интенсивность — дело каждого гражданина. Минимально необходимая для обще - ства мера политической институционализации, определенн ая Конституцией и избирательным законодательством, вполне сог ласуется с моделью ассоциированной индивидуальности, реализ уясь на стыке гражданской субъективности и профессиональной политической деятельности.

Означает ли реализация модели ассоциированной индивидуальности гармонию человека и политической организаци и в ее институциональной форме, то есть такую степень гуманизац ии политики, которая разрешала бы существенные противоречи я между ней и человеком? Видимо, нет. Ассоциированная индиви - дуальность находится не в гармоничных, а в оптимальных от ношениях с политикой. Среди важнейших причин невозможности гармонизации этих отношений следует отметить: во-первых, особый характер политических «перегрузок», когда, по словам Э.Я. Баталова, политическое оказывается «слишком человечес-

492

Человек в институтах современного общества

ким» (Баталов, 1995), а во-вторых, несовпадение политической природы человека и его целостности.

К ним следует добавить еще и третью причину — внутреннюю противоречивость самой гуманизации. Отчужденность л ю- дей в вертикальной иерархии политической организации вы зывает к жизни клиентурные отношения. Однако и они, хотя персонифицируют власть, не устраняют ни отношений зависимос - ти, ни манипуляции человека человеком. Более того, по мнени ю М.Н. Афанасьева, «распространенность клиентурных отношен ий в обществе свидетельствует о кризисе социальной солидар ности» (Афанасьев, 1996, с. 166). С другой стороны, корпоративизм как попытка укрепить горизонтальные связи между индивидами и актуализировать их солидарность оборачивается унификац ией членов корпорации, их отчужденностью от власти и общества . Причиной парадоксальности результатов, достигаемых в об оих случаях, является противоречие между универсальностью и односторонностью человека, одномерностью его организации в политической сфере. Вряд ли возможно ее избежать, не выход я за пределы поля политики: мобилизация людей, подчинение и х достижению единой цели, дисциплине организации представ ляет собой специфическую черту политической коммуникации . Можно сказать, что рассматриваемое противоречие являетс я экзистенциальным по своей природе.

Внутренняя противоречивость гуманизации политических отношений проявляется и в том, что в процессе очеловечива - ния политики приходится решать прямо противоположные за - дачи. Если говорить о профессиональных политиках, то гума - низация их деятельности связана с введением ряда огранич е- ний морального или правового характера, с обузданием чело - веческой воли. Что же касается рядовых граждан, эпизодиче ски участвующих в политическом процессе, то гуманизация чаще связывается здесь с расширением возможностей влияния на представителей, со стимулированием политической активн ости. Перед нами своеобразное встречное движение властвующих и подвластных, управляющих и управляемых, в основе которого все та же универсальность человеческой природы, стремлен ие к полноте бытия, сталкивающееся с однозначной заданностью политической организации.

493

РАЗДЕЛ III

Таким образом, модель ассоциированной индивидуальности фиксирует оптимум в отношениях человека и политически х институтов, когда меру включения в них каждый индивид опр е- деляет самостоятельно, а устройство самих институтов, вес ь политический порядок позволяют ему это сделать. Возникающи е при этом противоречия разрешаются, не разрушая природы вз а- имодействующих сторон. В этом случае можно говорить лишь о мере гуманизации политических институтов, мере смягчени я политического отчуждения.

Обратимся теперь к тому, как представленные выше теоретические конструкты согласуются с реальностью российск ой политики, как они «работают», будучи опредмечены в простран - стве отечественных политических институтов. В современн ых политологических исследованиях стало общим местом призна ние фрагментарного характера институциональной системы Рос сии, а также неэффективности сложившихся в последние десятил е- тия форм институциональной организации политической жи зни. Одной из главных причин этого является не столько социаль нокультурный «раскол» российского общества, сколько хрони ческое отсутствие устойчивого согласия внутри его политиче ской элиты. Как отмечают В.И. Пантин и В.В. Лапкин, « “пакт элит”, долгие годы пребывавший в стадии формирования, так и не обрел легитимных форм, не воплотился в систему политическ их институтов» (Пантин, Лапкин, 1999, с. 153).

Однако главную причину следует искать в способе конструирования политических институтов, избранном политиче ской элитой России после кризиса 1993 г., который можно назвать сугубо идеократическим. Если с конца 1980-х гг. стопы «антикоммунистической демократии», движимые идеями либерали з- ма, должны были в какой-то мере учитывать стихийно формирующуюся практику обновления советской системы, то после «полной и окончательной» победы над ней положение измени - лось. Страх потери власти у части тогдашней политической элиты оказался настолько силен, что либеральному политико-ид еологическому проекту пришлось серьезно потесниться, дав м есто авторитарному традиционализму и имперскому консерватиз му в духе «Основных законов Российской Империи» образца 1906 г. Возникший либерально-консервативный идеологический гиб рид

494

Человек в институтах современного общества

так и не смог «опуститься на грешную землю»: конструирова ние институтов по-прежнему плохо согласовывалось со сложивш и- мися социальными практиками. Даже в научной среде вплоть до последних лет глубоких и оригинальных исследований росс ийской социальной и политической практики было крайне мало, по сравнению с потоком работ, посвященных анализу массового политического сознания, ценностей, общественного мнения или политико-правовых аспектов институциональных проблем 1.

Анализ специфических особенностей социально-политичес- кой практики позволит выделить типичные формы реализаци и социально значимых функций, то есть описать институции, к о- торые не могут игнорироваться в процессе государственно го строительства. Прежде всего, следует указать на оторванность социальной практики микро- и макроуровней, на что обращают вни - мание ее исследователи (Власть и народ..., 2003, с. 58). Эмпири- чески это проявляется в том, что адаптация к новым условия м на уровне семьи и ближайшего окружения происходит значи- тельно быстрее и безболезненнее, чем на уровне общества в целом. Не случайно негативная оценка респондентами ситуаци и в стране является гораздо более сильной, чем в своих семьях (Левада, 2000, с. 9). Можно предположить, что большинство населения, придерживающееся умеренно прагматических ориентац ий, синтезирующих традиционные и западные ценности, — по некоторым данным до 50 % населения — приспосабливается к новой социальной организации именно на микроуровне. Средст вами такой адаптации выступают соглашения и компромиссы на основе денег или личных связей. При этом достаточно типич ным является вариант, когда утилитарные отношения экономиче ской автономности (независимости) постепенно трансформируют ся в неутилитарные отношения личной взаимозависимости.

Уже на микроуровне, особенно в ситуациях социального риска, возникают «крышевание» и патронат как первичные эл е- менты институционализации. Тот факт, что эти элементы нос ят теневой характер, обусловлен многими причинами. Среди них и массовая «мода» на «блатной» стиль жизни, и прагматически й расчет, показывающий, что издержки легального, «законопос - лушного» поведения существенно превосходят риски прямы х, но нормативно сомнительных контрактов, и естественное ст рем-

495

РАЗДЕЛ III

ление людей удовлетворить посредством персональных свя зей свою потребность в доверии. Теневой характер первичных эл е- ментов институционализации, возникающих в среде повседн евных практик, отражает достаточно все еще нечеткую динамик у повышения эффективности институтов российского обществ а. «Социальная среда, — признает О.Н. Яницкий, — активно уча- ствует в процессах социальной селекции. Под [ее] воздейств ием постепенно изменяется качественный состав населения: ух одят (эмигрируют, дисквалифицируются, болеют, умирают) его луч- шие элементы и остаются жить и плодиться худшие» (Яницкий , 2004, с. 13). Риск гибели людей, ориентирующихся на следование долгу и закону, существенно возрастает по сравнению с теми, кто приносит их в жертву выживанию или преуспеванию . Отмеченная негативная тенденция непосредственно обусло вливает отбор людей в институциональные структуры политики и качество их функционирования.

Макроуровень социальной практики делает невозможным преимущественно персонифицированные формы взаимодейст вия. Естественное стремление людей перенести в публичную сфе ру образцы поведения, принципы его организации и оценки, сло - жившиеся на уровне бытовой повседневности, как правило, з а- канчиваются неудачей, вызывая к жизни негативные настрое - ния и разочарование. С другой стороны, сложившийся «архет ип поведения» не может быть отброшен, мгновенно «выбит» из с о- циокультурного кода. В такой ситуации естественной и наиб олее распространенной моделью институционального поведения в политике становится кланово-корпоративная модель, отношен ия патроната и клиентелы, вырастающие из повседневного сугу бо прагматического «крышевания». Функция представительств а вырождается в лоббизм, управления и руководства — в самовла с- тие, гражданства — в верноподданство. Доминирующий сценарий политической институционализации человека в россий ском социуме воспроизводит отношения антропоморфной гармони и и политическую культуру традиционализма, порой со значите льным элементом грубой архаики.

Поскольку инсталлироваться в политизированную клано- во-корпоративную структуру, найти себе «отца-патрона» (гр ажданского или военного чиновника, крупного собственника и ли

496

Человек в институтах современного общества

менеджера, наконец, криминального авторитета) может дале ко не каждый, ощущение отсутствия политического порядка, нор - мативного хаоса, дополняемое переживанием одиночества и от- чужденности от власти, в той или иной мере присутствует в сознании большей части населения. Исследования ИСП РАН св и- детельствуют, что социетальный порядок в современной Рос - сии, по мнению респондентов (от 86 % до 49 %), основан на выгоде и личном успехе, которые поддерживаются силой и со б- ственностью. Роль свободы, закона и прав человека оценива ется гораздо ниже: соответственно 19, 9 и 5 %. Доверие, мораль и уважение к чужому мнению прочно занимают место среди аутсайдеров влияния (3—5 %) (Власть и народ..., 2003, с. 59).

Можно предположить, что среди мотивов, побуждающих граждан участвовать в выборах, поддерживать политически е партии и движения, отдельных политиков или независимых ка н- дидатов, то есть так или иначе идентифицировать себя в про - странстве политических организаций, значительную роль и грает стремление найти «политического патрона», обладающего в глазах общественного мнения силой или имиджем силы. С возмож - ностями такого патрона, с доверием к нему связывается пот енциал реализации собственных надежд и интересов. Возникаю щее здесь смешение отношений антропоморфной гармонии и инст рументальной индивидуальности позволяет выйти за рамки по литического традиционализма, ориентироваться не столько н а локальные нормы, сколько на универсальные правовые стандар ты и процедуры. Однако и здесь (что подтверждает практика рос - сийских выборов) нет никаких гарантий от активного вмеша - тельства теневых и даже криминальных сил и структур.

Резюмируя данную характеристику социальной практики как среды формирования институций, можно согласиться с М.Н. Афанасьевым в его оценке стереотипов социального поведения и взаимодействия: «Ведь коренящееся в них “внутренн ее варварство” и представляет собой главную угрозу становя щейся российской государственности. Тем самым мы выявляем соци - альный механизм порчи политических институтов» (Афанась ев, 1999, с. 93). Важно подчеркнуть, что если истоки этого «внутреннего варварства» определяются «дурной наследственность ю», особенностями социокультурного кода общества, то способы ег о

497

РАЗДЕЛ III

социального бытия, формы реализации накопленного потенц иала коренятся в современной практике мышления, общения, вз а- имодействия, хозяйствования. Вследствие этого эффективн ое функционирование политических институтов невозможно при с лепом, неадаптированном к социальным реалиям копировании к ак современного, но чужеродного в институциональном плане, т ак

èсобственного, но исторически преодоленного опыта. Непри я- тие единого нормативно-правового пространства и универс альных правовых процедур, приоритет локальных и неформальны х норм (жизнь не по закону, а «по понятиям»), упование на культ силы и прямое, персонифицированное социально-политическ ое действие — вот те немногие проявления «внутреннего варва р- ства», которые объясняют одну из главных особенностей фун к- ционирования современных российских социальных, в том чи с- ле и политических, институтов — их превращение в субститу ты

èсуррогаты порядка, выхолащивающие и имитирующие его реальное функциональное содержание.

Анализ политических институтов в современной России показывает, что налицо известная конституционно закреплен ная система функциональных организаций, работающая, как прав и- ло, в соответствии с определенной технической процедурой , но, увы, не формирующая у членов общества, политических акторов социально значимых программ действий. Ее формировани е становится невозможным ввиду того, что произвол чиновник ов

èдолжностных лиц, как показали исследования В.В. Радаева, «выступает не продуктом “недоработок”, а способом воспроизведения всеобщей зависимости от властных структур» (Рада ев, 1998,с.95).

Терпимость подвластных к «капризам» и злоупотреблениям в любой властной организации, помимо прочего, основываетс я на удачно описанной О.В. Мартышиным русской ментальной ус - тановке иметь «юридически бесформенное государство, гос ударство по душе» (выражение А.Д. Градовского) (Мартышкин, 2003, с. 25, 28—29). Границей такой терпимости является невмешательство политических институтов в повседневные социальные практики, в способность людей привычными способами обеспечит ь свое самосохранение. При этом, по данным социологов, гражд а- не прекрасно осознают, что стремящиеся к власти, как, впро-

498