[Maikl_Polani]_Lichnostnoe_znanie_na_puti_k_postk(BookZZ.org)

Обычно все начинается с того, что студент-медик за­ учивает наизусть названия различных органов и тканей, составляющих человеческий организм. Это требует боль­ шой работы памяти, но с точки зрения понимания ивучае­ мого материала особых трудностей не составляет, посколь­

ку, как правило, характерные части человеческого тела

можно распознать по соответствующим схемам. Главная

трудность для понимания анатомии, а значит, и для ее пре­

подавания возникает в связи с тем, что ни одна из этих

двухмерных схем не может дать адекватного представке­ нця о сложной, трехмерной картине органов челсвече­ ского организма. Даже вскрытие трупов, при котором об­ нажается какая-нибудь внутренняя область с ее органами, позволяет увидеть лишь одну часть этой области. Вообра­ женив же должно на этой основе реконструировать объем. пую, трехмерную картину демонстрируемой области в том

шще, в каком она существовала до вскрытия, и мысленно

представить ее связи с соседними не вскрытыми облас­

тями.

Поэтому то знание топографии, которым обладает опыт­ ный хирург в отношении тех участков тела, которые оп

оперирует, есть невыразимое знание.

Предположим, что все человеческие тела абсолютно

пдентичны, и допустим, что у нас достаточно времени и

терпения для составления схем внутренних органов. Пусть с этой целью тело будет рассечено на тысячу тонких срезов 11 каждый из них подробно описан. Допустим даже, что

студент, сделав сверхчеловеческие усилия, окажется в со­

стоянии точно запомнить вид каждого из тысячи срезов.

Тем самым он узнает множество данных, полностью опре­

деляющих пространствевнов расположение органов тела.

И все же самого этого пространственного расположения он не постигнет. Все эти известные ему срезы будут для него непонятны и бесполезны до тех пор, пока он не научится

их распознавать в свете этого пока еще неизвестного ему пространственного расположения. Вместе с тем если он достигнет такого топографического понимавия, то оможет павлекать из него неограниченное количество новой осмыс­ ленной информации, подобно тому как на карте можно про­ читать множество маршрутов. Такого рода процессы пред­ ставляют собой умозаключения, основанные на мысленных действиях, которые сами по себе не могут быть выражены в словах. Здесь мы огалкиваемся также с ограниченностыо наших способностей к интеграции схем. И эта ограничен-

ностъ проявляется уже тогда, когда мы от схемы объектов, лежащих в плоскости, переходим к объектам, расположен­ ным на искривленной поверхности. IJtapTY всей земной по­ верхности мы можем начертить на плоском листе бумаги, лишь прибегнув к искажающей провкции, а объемно на глобусе - только в такой форме, которая позволяет одно­ временно видеть лишь одно полушарие. Еще в большей степени эта ограниченность обнаруживается, когда мы пы­ таемся осмыслить некоторую сложную объемную конфигу­ рацию тесно связанных между собой непроарачных объек­ тов. В этом случае схемы или изображения важных в

дидактическом отношении аспектов данного целого дают всего лишь ключи к его пониманию, в 1'0 время как само

понимание, достигаемое в результате напряженных инте­ гральных актов личностного оаарения, с необходимостыо

оказывается не поддающимсядетализации.

Итан, мы видим два различныхи Б то же время взаимо­

связанных проявления недостаточности язьшового выра­

жения, знания. Когда я еду на велосипеде или выбираю

свое пальто из нескольких,я не знаю, из какихконкретных

элементов складываетсямое знание, и не могу сказать, иа­ ковы они сами по себе. С другой стороны, я знаю и могу описать конкретные элементы топографии сложного трех­

мерного целого, но я не могу описать их пространственные взаимоотношения. При этом ограничения на возможность артикулированного.выражения знания в обоих случаях различны. Когда тот или иной навык или умение разъяс­ ияЮТСЯ с помощью общих принципов, наше знание их кон­ кретных элементов на периферичвскомуровне не раскры­ вается полностью, так что уже на этой стадии возможно­ сти выражения знания ограничены. Подобное ограничение

отсутствует в случае выражения знания конкретных эле­

ментов объемной структуры, поскольку их расположение в пространстве вполне обозримо. Основная трудность состоит .в необходимости интеграции этих элементов в единое целое при отсутствии формальных ориентиров для такой интеграции. Мерой ограниченности артикулирован­

ного знания здесь может служить степень умственных

усилий, необходимых для срабатывания озарения, посред­ ством которого достигается молчаливое понимание всей

картины в целом.

Рассмотренный случай молчаливой интеграции в про­

цессе специализированного познания, по сути дела, не 01'-- яичается с точки зрения веартинулироваввости своей

132

структуры от познания, свойственного животным и детям, которые, как мы видели, также обладают способностью ре­

органиаовыватъ свое ввартинулировавное знание и исполь­

яовать его в качестве интерпретативной схемы. Анатом, изучающий сложную топографию органов путем рассече­ шгя, фактически использует свой интеллект во многом ана­ логично тому способу, которым крыса ищет путь в лаби­ ринте; не очень много по сравнению с ней он может нам сообщитъ в отношении своего понимания виденного, ибо его молчаливое понимание анатомии в общем мало отлича­ ется от латентного научения крыс в лабиринте. В принциле можно сказать, что, приобретая моторный или интеллекту­ альный навык, мы достигнем молчаливого понимания, род­

ственного тому внеязыковому пониманию, с которым мы

гталкиваемся у животных.

То, что я при этом понимаю, имеет для меня некое ЗЮ1­ чение, причем это значение оно имеет само по себе, а не в 'том смысле, в каком знак имеет значение, обозначая какой­ нибудь объект. Такого типа значение я выше назвал экви­ сгенциальным. Поскольку животные не обладают языком, который бы мог нечто обозначать, всякое понятное для животных значение МОЖно назвать экзистенциальным. Тог­ да научение знакам, представляющее собой первый шаг на пути к обозначению, будет всего лишь особым случаем формирования экзистенциального значения. Но если мы переходим к анализу намеренно выбранной системы ана­ ков, образующей язык, то должны допустить, что их сов­ местное девотативное значение лежит вне контекста, обра­ Зованного осязаемыми вещами и действиями с ними 1.

Теперь, когда я довольно подробно охарактеризовал прпроду молчаливого знания, легче будет увидеть, почему

то, что я делал, не является ни невозможным, ни противо­ речивым. Утверждение о наличии у меня такого рода ана­ ния вовсе не означает, что я вообще не могу о нем гово­

рить; оно означает лишь, что я не могу говорить о нем

аденвазно, причем самое утверждение о наличии невыра-

1 Слово «понимание» используется здесь в расширенном смыс­ ле, охватывающем область как «концептов», так и «схем». Этим ПОследним термином Клапарец и Пиаже обозначали сложные ио­ ТОрные способности. Я же буду употреблять эти слова в качестве синонимов, обозначающих некоторый тип или аспект «невидимо­ го» знания в противоположность основанным на этом знании ви­ димым действиям. Ниже для описания акта понимания, в особен­ ([ости акта понимания в математике, будет использоваться термин «Интуицию) или «инсайт».

133

жавмого в словах знания уже есть свидетельство этой не­ адекватности. Представленные мною выше соображения по

поводу того, что конкретное содержание нашего знания.

как правило, не поддается членораздельному язьшовому

выражению, помогают уяснить истоки недостаточности на­

шей способности к артикуляции того, что мы знаем. В то же время вполне очевидно, что подобные рассуждения

апеллируют в конечном счете к тому самому чувству Н8­

адекватности, которое они предназначены оправдать.

И цель моих рассуждений заключалась вовсе не в том, что­ бы устранить ощущение недостаточности артикулирован­ ного выражения того, что мы знаем. Цель моих рассужде­ ний состояла в том, чтобы это ощущение неадекватносги обострить посредством попыток сделать их все более точ­

ными и размышления о том, почему эти попытки в КОИ8'!­

ном счете оказываются неудачными.

Я полагаю, что мы обязаны признать за собой способ­ ность оценивать степень артикулированности нашего соб­ ственного мышления. В самом деле, само стремление к точности предполагает такого рода способность. Отрицать или хотя бы сомневаться в ней было бы равнозначно пол­ ному отказу в доверии всякой претендующей на достовер­ ность попытке самовыражения. Без подтверждения этой способности утрачивается всякий смысл представления о том, что, используя слова в нашей речи, чтении или пись­ ме, мы действительно выражаем наши мысли. Это значит не то, что данная способность сама по себе непогрешима.

но лишь то, что нам следует ее упражнять и в конечном

счете мы должны положиться на результаты этого упраж­

нения. Если вообще мы хотим говорить, то это допущение необходимо, а говорить, я считаю - наше приаванив.

(2) Признав свою способность отличать то, что мы зна­ ем, от того, что об этом может быть сказано, мы имеем те­ перь право различить факт восприятия некоторого сообще­ ния и знание, которое нам это сообщение дает. Еще раз вспомним в этой связи то, как, прочтя письмо, я тут Ж8' забыл, на каком языке оно было написано, хотя содержа­ ние письма я знал в точности. То, что я узнал из письма. было его смыслом. Этот тип знания (смысл) по своему характеру напоминает те виды знания, которые были опи­ саны мною как молчаливые, однако он глубоко отличается от них своим вербальным происхождением, Ногда я читал

письмо, я имел сознаваемое представление как о его тек­

сте, так и о смысле этого текста. При этом мое осознание:

134

текота как такового имело инструментальный, вспомога­ -гвльный характер по отношению к осознанию его смысла, благодаря чему сам текст как таковой был для меня «про­ яраченв. Отложив письмо, я утратил сознательное пред­ ставленне о тексте, продолжая сознавать его в перифериче­

,СКОМ плане лишь постольку, поскольку располагал неарти­

нулированным знанием его содержания 1. Таким обра­

аом, можно определенно сказать, что молчаливое знание

наличествует не только тогда, когда оно не поддается адек­ ватному членораздельному языковому выражению, но и

тогда, когда такая возможность имеется, как, например, в

том случае, когда это знание приобретено нами незадолго до этого, посредством слушания или чтения текста 2.

Но И во время слушания речи или чтения текста внима­ пце фокусируется на значении слов, а не на словах как со­ четаниях звуков или значков на бумаге. В самом деле,

говоря, что мы читаем или слушаем текст, а не просто его

видим или слышим, мы и имеем в виду, что наше внимание фокусировано не на самих словах, а на том, что они обо­

значают.

Но слова несут в себе только ранее вложенное в них аиачение, и, хотя ОНО в данном акте словоупотребления может оказаться модифицированным, тем не менее оно, как правило, не открывается впервые. Во всяком случае, свое знание о вещах, обозначаемых словами, мы приобретаем главным образом на опыте, так же как животные узнают о вещах, в то время как слова приобретают свой смысл бла­ гоцаря тому, что они уже обозначали данный опыт ранее,

1 Эксперименты подтверждают тот довольно очевидный факт, что если текст попят, то его общее содержание запоминается го­ раздо быстрее, чем ero конкретные слова (М с G е о с h J. А. The

Psych010gy of Human Learning. N. У.- London, 1942, р. 166). В бо­

лее позднем эксперименте в Оксфорде, проводившемся с двумя группами испытуемых (В одной группе испытуемые, прослушав отрывок текста в 300 слов, сразу после этого записывали по памяти

ero краткое содержание, в то время КШ в другой группе они де­ дали то же самое, но глядя в текст), было обнаружено, что содержа­

цив, воспроизводимое по памяти, и резюме, непосредственно из. влеченное из текста, не отличаются друг от друга. Проводивший експерамевт .д-р Гумул:ицки делает вывод, что эти результаты укааывают на «действие бессознательно-абстрагирующей продеду­

ры, которая, по-видимому, осуществляется параллельно с процес­ 'Сом понимания -отрывка по мере ero чтения» (цит, по: F а г­

r е 11 В. А. (ed.) Ехрегипеша! Psychology, 1955, р. 14).

2 Классической иллюстрацией различия между этими двумя <случаями служит «Пе .Magistro» «(Об учитеяев) св. Августина.

135

ной области не полностью понцепз-иалиенрованных симво­ лических операций, которые могут представлять собой:

(а) поиск ощупью, результаты которого должны быть

затем снорренгироеаны в свете достигнутого нами молчали­

вого понимания;

(б) предвосхищающую догадку, которая позднее долж­

на сменизъся нашим молчаливым пониманием.

Говоря точнее, в обоих этих случаях мы, очевидно, име­ ем дело с состоянием умственного дискомфорта, вызванно­

го ощущением несогласованности нашего неречевого мыш­

ления с нашими символическими операциями, в результа­

те чего нам приходится решать, на какую из этих двух активкостей следует полагаться и какую из них надо кор­

ректировать.

Первый из двух вышеизложенных варпантов несогла­ сованности имеет место, когда дети учатся говорить. Неред­

1\0 оказывается, что не вполне еще освоенное ими новое

средство членораздельногословесноговыраженияне столь­

ко помогает, сколько мешает им. Пиажв наблюдал, что дети часто никак не могут справитьсяс вербальнымизада­

чами, даже если они умеют, и давно умеют, решать соот­

ветствующиеим практическиепроблемы. Отсюда он делает вывод, что при переходе мышленияна вербальныйуровень все логические операции должны быть усвоены заново 1.

Хотя в конечном счете выигрыш от выражения наших мыслей в членораздельном виде с лихвой возмещает эти начальные неудобства, тем не менее сам факт принятия нами артикуляционной интврпретативной схемы всегда содержит в себе потенциальный риск ошибки, иногда весьма серьезной. Такая возможность коренится в самой основе функционирования всех высших форм человече­ ского разума. Животные могут делать ошибки: кролики

так что мы высказывали бы их и оперировали бы ими вообще без внимания к их значению. Такое чисто механическое обращение с символами, не руководимое никакой разумной целью, было бы пу­ стым занятием. Даже когда мы выполняем расчеты на вычисли­ тельной машине, мы пояагаемся на правилъностъ заложенных в нее олерациональных принцалов. Ничто бессмысленное не может быть приапано символом, и никакое бессмысленное манипулирование не может быть прианаво символической операцией. Отсюда неявно следует, что вснкая формализация всегда должна оставаться не­ полной. К этому выводу мы уже не раз вплотную подходили с раз­ ных сторон в более явной форме и более основательно.

1 р i а g е t J. Judgement and Reasoning in the Child, р. 92-93.

213. 215.

137

попадают в ловушки, рыбы - на удочку; и такие ошибки могут вести к гибели животных. Но у животных не бывает ошибок, обусловленных принятнем ложных ингер­ претативных схем. Подобные системы могут быть сфор­ мулированы только вербально. Например, у первобытных

племен широко распространены анимизм, вера в кол­

довство, гадания и табу; зачатки подобного рода суеверий обнаруживаются и в детском возрасте. :Когда суеверие сменяется философией или же математикой и естествозна­ нием, то мы опять попадаем в новые системы заблужде­ ний, от которых практически никогда не могут полностыо освободиться ни математика, ни естествознание, ни фило­ софия. Ум, искусно владеющий навыком оперирования

символами, получает в свое распоряжение интеллектуаль­

ное орудие почти безграничной мощи. Однако использова­

ние этого орудия чревато опасностями, по-видимому столь

же безграничными. Разрыв между речевыми и неречввым факторами познания порожцает тенденцию к размежева­ нию здравого смысла и сомнительных умозаключений;

ситуация, невовможная для животного.

Лингвистическая школа в философии стремится устра­ нить ненадежность языка путем более строгого контроля над использованием слов. Однако от формализации мысли не будет пользы, пока вы не ПОЗВО.лите принятому вами формализму функционировать в соответствии с собствен­ ными операциональными принципами. Но, вверяя се­ бя этим принципам, мы тем самым рискуем впасть в ошибку.

Вспомним, какие разнообразные новыв типы чисел­ иррациональные, отрицательные, мнимые, траисфиниг­ ные - были введены в математику в результате распро­ странения правил выполнения уже известных алгебраиче­ ских операций на еще не исследованные предметные обла­ сти; и как в конце концов было признано, что эти числа, вначале отвергаемые как бессмысленные, обозначают но­ вые важные математические концепции. Поразигельные

успехи, достигнутые с помощью умозрительного примене­ ния способов математической записи в целях, которые пер­

воначально не ставились, напоминают нам о том, что наи­ более плодотворными могут оказаться как раз те самые функции формализма, для которых оп ранее вовсе не пред­ павначался. Но в то же время именно здесь, ПО-ВИДИМОМУ. наиболее велика опасность доведения его до абсурда. К. Гёдель покавав, что сфера математических формул ив-

138

ляется неопределенной в том смысле, что мы не можем решить исходя из арифметики или подобной ей дедуктив­ ной системы, являются ли совместимыми между собой ак­ сиомы из векоторого проиавольного их множества 1. Но тог­ да, если мы вообще хотим что-то утверждать в рамках та­ кой системы, мы должны примириться С риском сказать полную бессмыслицу.

Сказанное сохраняет силу и применительно к обыден­ ному языку, когда он описывает факты нашего повседнев­ ного опыта. Язык содержит дескриптивные термины, каж­ дый из которых подразумевает обобщенное предположение об устойчивости или воспроизводимости описываемого этим термином свойства. Эти языковые свидетельства реально­ сти множества устойчивых воспроизводимых свойств обра­ зуют в своей совокупности, как мы уже видели, некую тео­ рию универсума; в дальнейшем эта теория расширяется

посредством определенных грамматических правил, в соот­

ветствии с которыми термины могут быть скомбинирова­ ны таким образом, что получаются осмысленные предложе­ ния. Пока эта универсальная теория истинна, она будет, как всякая истинная теория, предвосхищать гораздо боль­

ше Нового знания, чем могли предположить ее создатели. Вспомним в качестве простейшей модели этого процесса пример с нартой. Даже схематичная нарта тысячекратно умножает первоначально вложенную в нее информацию. Добавим к этому, что посредством такой карты фактически можно рассмотреть гораздо больше осмысленных и инте­

ресных вопросов, чем с помощью простого перечия топо­

графических пунктов. Невозможно даже предсказать Н:О­ личество таких вопросов. Но в еще меньшей степени мы можем заранее проконтролировать те бесчисленные осмыс­ ленные сочетания, в которых могут комбинироваться су­ ществительные, прилагательные. глаголы и наречия, обра­

зуя при этом новые утверждения или вопросы, в результате

чего, как мы увидим, в этих новых контекстах развивается

11 само значение слов. Словесные комбинацив могут слу­

жить неистощимым кладезем истинного знания и новых

существенных проблем; но они же могут быть и источни­ ком чистой софистики.

Как отличить одно от другого? На данной стадии мы еще не можем дать исчерпывающий ответ на этот вопрос.

1 ,G 6 d е 1 К. - Гп: "Мопшвп. Matll. Рпв.", 1931, 38, S. 173-198.

139

Однако уже сказанное ранее позволяет хотя бы в общих чертах увидеть, каким методом мы получим этот ответ. На­ до иметь в виду три момента: данный текст; концепция,

содержащаяся в нем, опыт, к которому эта концепция мо­ жет относиться. Высказывая суждение, мы делаем ПОПЫТКУ согласовать друг с другом эти три момента. Результат этой

попытки нельзя предсказать исходя из предшествовавшего

испсльвования языка, поскольку, во-первых, он может предполагать решение скорректировать или вообще как-то видоизменить способ использования языка. Во-вторых, вме­

сто этого решения мы можем принять и другое: сохранить

прежнее словоупотребление и переинтерпретировать свой опыт в терминах некогорой новой нонпепцин, содержа­ щвйся в нашем тексте, или по крайней мере рассмотреть новые проблемы, ведущие к переинтерпретации опыта. И в-третьих, мы можем решить вообще отказаться рассмат­

ривать данный текст в качестве осмысленного целого. Итак, говорить на векотором языке - значит прини­

мать двойную неопределенность, обусловленную как его формализмом, так и непрерывным пересмотром нами эгого формализма и его воздействия на опыт. Ибо вследствие

молчаливого характера нашего знания мы никогда не мо­

жем высказать все, что знаем, точно так же как по при­

чине молчаливого характера значения мы никогда не 1\10-

жем в полной мере знать всего того, что имплицировано нашими высказываниями1.

6. Формы молчаливого согласия

Прежде чем перейти к дальнейшему обсуждению, я должен вернуться к данной ранее формулировке плана частей 1 и II настоящей книги. Я предполагал там СОГ.па­ совать концепцию истины со следующими тремя фактами, когорыв в общих чертах были нам ясны с самого начала:

1) почти все знания, которыми человек превосходит жи­ вотных, приобретаются благодаря использованию языка;

1 Я сформулировал и обосновал тезис о принципиальвой смыс­ ловой неопределенности, присущей всем описаниям, и показал ис­

точник и функции этой неопределенности в отношении значения к реальности в своей книге «Наука, вера и общество» (Р о 1 а п у i М.

Science, Faith and Society. Oxford, 1946, р. 8-9). ПредложенноеВай­

сманном понятие «открытая текстура» (W а i s ш а n n F. Verifia- ЫIitу. - In: "PAS" SuppI, 1945, 19) обосновывается отчасти теми

же рассуждениями, которые, однако, проводятся им В контексте pe~ гулятивных принципов, которые я нахожу неприемлемыми,

140