[Maikl_Polani]_Lichnostnoe_znanie_na_puti_k_postk(BookZZ.org)

Даже самые деракие по своей оригинальности открытия следуют той же закономерности: они обязательно соверша­

ются на основе допущения, что в них ничего нового не вы­

думано, но лишь выявляется то, что уже имеяось. Их три­ умф подтверждает это допущение, ибо открываемое всегда

чревато своими непредвиденными последствиями и тем

самым удостоверяет свою реальность. Математическая эвристика, стремясь к концептуальной реорганизации без­ относительно к новому опыту, также (на своем собствен­ ном языке) дает пример того, как из интеллектуальной

устремленности вытекает и ее уверенность в предчувство­

вании реальности, а также пример того, как эта увврвнность

находит свое подтверждение в окончательном решенви..ко­

торое и «решает» именно потому, что успешно претендует на раскрытие определенного аспекта действительности. Здесь мы снова видим, что весь процесс открытияи его под­

тверждения основан в конечном счете на нашем же дове­ рии к собственному видению действительности.

Приступая к разработке математической проблемы, мы беремся за карандаш и бумагу, и на стадии подготовки прикидываем на бумаге наши идеи посредством .свмволи­ чесних операций. Если это сразу не ведет к успеху, мы :\10- жвмзаново обдуматьвесь вопрос; возможнои то, что реше­

пивоткроется неожиданно, гораздо позже, в' момент <<оза~

рению}. На деле же обычно такого рода проблескине цают окончательногорешения. Они лишь намечают возможный путь к нему, который еще должен быть проверен. При вгой проверке или выработке окончательногорешения мы

опять-таки должны основываться на экспяицитвых симво­

лических операциях. Следовательно,как первые активные шаги в решении векоторой проблемы, так и решение в за­ конченной форме ощутимо зависят от вычислений и про­ чих операций с символами, в то время как между ЭТИМи двумя формальнымипроцедурамилежит более неформаль­ вый акт, посредством которого преодолеваетсялогический разрыв. Однако интуиция исследователя всегда остается доминирующейи решающей. Хорошие математики обычно умеют выполнять вычисления быстро и надежно, посколь­ [\У". не освоив этой техники, они не могли бы эффективно реализоватьсвои творческие способности,которые сами по себе, однако, проявляются в генерировании идей. Адамар говорит, что он обычно делал в вычислениях больше оши­ бок, чем его же ученики, но зато и быстрее обнаруживал эти ошибки, потому что замечал, что результаты не выгля-

191

Глава 6

СТРАСТНОСТЬ НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ

1. Постановка пробаем

Глава 5 представляла собой отступление от основной темы. Признав в части 1 участие личности ученого в фор­ мировании всех утверждений науки, я хотел исследовать

происхожденив 3'1'01'0 личностного компонента, прослежи­

вая его связь с речевой деятельностью.Чтобы вскрыть эту связь, мы должны в своем исследованиивыйти за ее грани­

цы, проникнув К невргинулированнымуровням интеллек­

та ребенкаи животного,где первоначально преформируется личностный компонент изреченного знания. Исследуя ге­ незис этой формы скрытого интеллекта, мы выявили, что в ее основе лежит активное начало. Рассматриваяпримитив­ пые формы жизни (червя или даже амебу), мы увидели проявление той общей активности, свойственпой всем жн­

вотным, которая направлена не на удовлетворение опреде­

ленпой потребности, а просто на исследование среды, сво­ его рода стремление осмыслить ситуацию. В логической

структуре этого исследования среды, которое сопровожда­

ется визуальным восприятием, мы обнаружили ИСТОНИ соединения активного формирования знания с принятием

этого знания в качестве заместителя реальности; это соеди­ нение является отличительнойчертой всякого личностного.

знания, оно направляет всякое умение или мастерство и

служит основой любого артикулированногознания, кото­ рое всегда содержит неявный компонент, на КОТОрЫЙ опи­

раются явные высказывания.

Проследив в очерченных здесь направлениях формиро­ вание личностного знания (посредством словесных выска­ зываний) из свойственныхживотной жизни принципов ак­ тивности, мы показали, что уже на основе общих нам с жи­

вотными и детьми вевртинулировавныхсил мы в первом приближенииможем разъяснитьколоссальноерасширение сферы знания благодаря обретению человеком дара речи. Преимущество 3'1'01'0 приближенного разъяснения, во вен": ком случае, в том, что оно позволяетпорозвь отобразить те

аспекты артикулированного мышления, для которых не

требуется большого расширения цоречевых психических способностей по сравнению с их уровнем, присущим жи­ вотным. Однако, помимо этих аспектов, мысль и даже нау­

ка кан таковая содержат и другие компоненты, которые регулируются далеко превосходящими животный интел­ лект доречевыми способностями. Теперь я должен перейти

к их рассмотрению.

ЭТИ компоненты уже раньше неизбежно попали бы в сферу нашего внимания, если бы я не огравичивался до

сих пор по отношению к языку только анализом утверди­ тельных высказываний. Очевидно, что экспрессивное и ком­ муникативное употребление языка заставляет нас иметь дело с доречевыми способностями, недосягаемыми ни для животных, ни для ребенка. Произведения искусства или культурные нормы явно несут в себе эмоциональные силы, порождаемые артикулированной культурой, недоступной ни для какого лашенаого дара речи существа. Даже в ходе

анализа утвердительных высказываний мы столкнулись С этими силами. Акт утверждения крупной научной теории

вкакой-то мере уже выражает радость. Теория содержит

всебе неартикулированный компонент, утверждающий ее

красоту и существенный для убеждения в истинности этой теории. Ни одно животное не может оценить интеллекту­

альной красоты науки.

Правда, эмоциональная нота звучит уже в активном uринципе животной жизни, предвосхищающей, как я об­

наружил это выше, интеллектуальные устремления челове­

ка. Нёлер отчетливо показал, что шимпанзе, открывая но­ I~ЫЙ остроумный прием, получают удовольствие, веаавиои­ мое от той прангической выгоды, которую они извлекают из этого приема. Он писал о том, что они воспроизводят

затем этот прием ради самого воспроизведения, как своего

рода игру. Супруги Неллогт нашли, что молодой шимпанзе, в той же мере как ребенок того же возраста, склонен повто­

рять в своих играх манипуляции с использованием орудия,

которое он первоначальво изобрел для определенной прак­ тической цели. С таким же удовольствием, как и ребенок, шимпанзе аабирался на площадку, где перед ним стави­ лись для решения различные задачи. Нет сомнения, что все

эти интеллектуальные удовольствия животных предвосхи­ щают ту радость открытия, которую артикулированные способности доставляют человеку, но удовольствия живот­ ных даже отдаленно не приближаются к этой радости пи по разнообразию, ни по интенсивности. Кан явык расширя-

194

ет сферу нашей мысли, так и удовольствие, получаемое обезьяной от игры с палкой, расширяется у человека до сложной системы эмоциональных реакций, посредством ко­ торых во всей области естествознания, техники и матема­

тики производится оценка научного достоинства и новизны различных достижений.

Прежде чем перейти к дальнейшему анализу, позволю себе подчеркнуть, что, перенося свое внимание на данный аспект науки, мы ставим ее рассмотрение в новый кон­ текст. Привлекательностъ научной теории, обусловленная ее красотой и частично основывающая на ней свои притя­ зания на соответствие эмпирической реальности, подобна

произведению искусства, которое привпекает внимание красотой как аваком художественной реальности, ее можно уподобить мистическому созерцанию природы. Историче­

СНИ это родство проявилось В происхождении теоретиче­

ской науки из пифагорейства. Благодаря наличию эмоцио­ нальной составляющей мы можем рассматривать науку в одном ряду велиних систем человеческого познания. Вы­ двигая свои спецвфические требования формального совер­

шенства, наука делает то же, что искуссгво, религия, мо­

раль, право и другие компоненты культуры.

ЭТО сопоставление расширяет перспентиву нашего ис­ следования. Хотя, как мы отметили выше, наука стремится

оценить порядок и вероятность, опираясь на ИСRУССТВО и знания исследователей, тем не менее эти ее черты эмоцио­ нально бесцветны по сравнению с интеллектуальными эмо­ циями, с помощью которых она оценивает свою собствен­ ную красоту. Если для обоснования научной истины мм:

должны оправдать такие эмоциональные оценки, то наша

задача неизбежно расширяется и вилючает также оправ­ дание тех равным образом эмоциональных оценок, на 1\0- торых основываютсяутвержденияв ряде других областей культуры, Наука не может выжить на острове позитивных фаRТОВ в ОRружении океана интеллеRтуального наследия человека, обесцененного до уровня всего лишь субъектив­ ных эмоциональныхреакций, Наука должна признатьпра­ вильностъ определенных эмоций, и, если ей это удастся. она не только «спасет» сама себя, но своим примером под­ ведет базу и под всю систему культурной жизни, частью которой является.

Тождественностьв этом смысле науки с другимиоблас­ тями культурыя освещатьбуду ниже, васнолькоэто позво­ лит мне объем данной книги. Хотя в Конечном счете, обо'-

J95

.сновывая более полную истину на более широкой базе, мы,

.возможно, и облегчили бы себе задачу, я не могу здесь в полной мере пойти по этому пути. Поэтому я намерен сле­ довать своим путем и продолжатьапаливировать вопрос об истинности в науке, лишь время от времени отмечая более широкие аспекты этой проблемы.

2. Ценность в науке

Начиная с первых страниц этой книги, я неоднократно в различных контекстах подчеркивал тот потрясающий подъем, который испытывают ученые в момент откры­ тия, - подъем, который может ощутить только ученый и только в связи с наукой. Еще в первой главе я цитировал знаменитые слова Кеплера об открытии им третьего зако­

на: «... меня ничто не сдерживает, я отдамся священному

неистовству». Хорошо известно, что 11 процессе открытия

вспыхивают такие эмоции, но считается, что на результат

открытия они не влияют. Науку считают чем-то устанавли­ ваемым объентивно, независимо от ее эмоциональных кор­ пей. Здесь необходимо подчеркнуть, что с этим мнением я не согласен. Теперь подошел момент, когда я хочу сфоку­ сировать свое внимание на страстности в науке. Мне хо­

чется покавагь, что страстность в науке - это не просто

субъективно-психологический побочный эффект, но логи­ чески неотъемлемый элемент науки. Она присуща всякому научному утверждению и тем самым может быть оценена

Бак истинная или ложная в зависимости от того, признаем мы или отрицаем присутствие в ней этого качества.

В чем оно заключено? Страстность делает сами объек­

ты эмоционально окрашенными; они становятся для нас

притягательными или отталкивающими; если эмоции пози­

тивны, то объект приобретает в наших глазах исключи­ тельность. Страстность ученого, делающего открытие, име­ 081' инз-еллека-иаяьный характер, который свидетельствует о наличии ина-елленгиальной, и в частности научной, ценно­ (:Tи.~· тверждение этой ценности составляет неотъемлемую часть науки. Приведенные выше СЛова НеПJtера не являют­ ся ни утверждением факта, ни самоотчетом о его пережи­ ваниях. Поэтому не утверждение факта, а утверждение значимости определенных, только что открытых Кеплером фактов составляет суть его слов. Кеплер приписывает этим фактам непреходящую научную ценность: интерес к ним будет жить, пока жива наука. и это предчувствие не' обма-

196

нуло Неплера. Прошедшие столетия воздали должное про­ зрению Неплера. Я думаю, что они будут приковывать н себе внимание и в грядущие времена.

Функция, которую я здесь прииисываю научной страст­ пости, состоит в возможности различения фактов, имеющих или не имеющих научный интерес. Лишь нвбольшая часть известных фактов представляет интерес для ученых; и на­

учные эмоции служат, в частности, ориентиром для оцен­

ки, что представляет больший интерес, а что - меньший, что имеет для науки огромное значение, а что - относи­ тельно небольшое. Я хочу покааать, что оценка эта зависит

вконечном счете от чувства интеллектуально прекрасного

ипредставляет собой эмоциональную реакцию, не поддаю­ щуюся бесстрастной оценке (так же как мы не можем бес­

страстно определять красоту произведения искусства или

достоинство благородного поступка).

Науки открывают новое знание, однако новое видение,

которое при этом возникает, само не является этим знани­

ем. Оно менъше, чем знание, ибо оно есть догадка; но оно и больше, чем знание, ибо оно есть предвидение вещей еще неиавестных, а быть может, и непостижимых в настоящее время. Наше видение общей природы вещей - это наша путеводная нить для интерпретации всего будущего опыта. Такая путеводная нить является необходимой. Теории на­ учного метода, пыгающиеся объяснить формирование науч­ ной истины посредством какой бы то ни было чисто объек­ гивной и формальной процедуры, обречены на неудачу. Любой процесс исследования, не руноводимый интеллекту­ альными эмоциями, неизбежно потонет в тривиальностях. Для того чтобы наше видение реальности, на когоров от­ кликается наше чувство научной красоты, могло стать ра­

циональным и интересным для исследования, оно должно

подсказывать нам определенную категорию вопросов. Оно должно рекомендовать нам группу понятий и эмпириче­ ских отношений, внутренне достоверных, а потому и подле­ жащих отстаиванию, даже если какие-нибудь свидетель­ ства внешне им и противоречат. ОНО должно, с другой сто-.

роны, говорить нам и о том, какие эмпирические соотноше­

ния следует отвергнуть как мнимо наглядные, хотя бы в их пользу и можно было привести пока еще не объясняе­ мые новыми допущениями данные. ПО сути, не имея шка­ лы значимости и убедительности, основанной на определен­ Ном видении действительности, нельзя открыть ничего ценного для науки; и только наше понимание научной кра-

191

соты, отвечающее свидетельству наших чувств, может вы­

звать в нас это видение.

Данное понимание ценностной стороны науки может быть более прочно обосновано, если мы представим его как суммарный результат трех взаимодополняющих факторов. Утверждение будет приемлемо как компонент науки, если оно обладает, и будет тем более для нее ценно, чем в боль­ шей мере оно обладает:

(1) достоверностью (точностью),

(2)релевантностью для данной системы знания (глу­ биной) и

(3)самостоятельной значимостью.

Два первых из этих критериев приняты в науке, тре­ тий - по отношению к ней является внешним.

Применяются все три критерия совместно, а потому не­

достаточность по одному из них в основном компенсирует­

ся в случае хорошего выполнения остальных. Воаьмвм, на­ пример, эволюцию видов. Неодарвинизм, несмотря на бедность прямых данных в его пользу, завоевал в науке

твердое положение и высокую оценку, потому что он пре­

красно согласуется с механистической системой Вселенной и касается глубоко интересной самой по себе темы - про­ исхождения человека. В других случаях мы видим, что высокая степень фактической точности компенсирует сла­ бость в отношении самостоятельного интереса или реле­ вангности для данной системы знания. Манне 3игбану бы­ па присуждена Нобелевская првмия по физике за то, что оп

увеличил точность измерения длины волн в определенных рентгеноскопических спектрах, хотя его результаты были не слишком интересны в других отношениях. Но сущест­ вуют и определенные пределы необходимости установле­ ния точности фактов. В 1914 г. профессору Т. У. Ричардсу присудили Нобелевскую премию за высокоточное одредеве­

нив атомных весов, и с тех пор его результаты никогда не

оспаривались. Однако в 1932 г. Фридерик Содди написал об измерениях такого рода, что они, по-видимому, в наши дни «представляют интерес и значение не больше, чем если определить средний вес коллекции бутылок, из которых одни полные, а другие 11 той или иной мере опорожнены» 1. В то время было обнаружено, что величины атомных весов

являются следствиями тех или иных неааковомервых СООТ­ ношений, в которых изотопы, дающие эти величины, еду-

I S О d d у F. The Interpretation of the Аtoт. London, 1932, р, 50.

198

чайным образом входят в состав природных элементов. По­

лучилось, что величина, по видимости характеризовавшая

некую глубинную особенность Вселенной, на самом деле ничего подобного не означает. Хотя эта величина была фактически точной, она оказалась ложной, поскольку в противоположность ожиданиям не относилась ни к какой природной сущности. Когда наука утратила интерес к точ­

ному атомному весу элемента, то, что выглядело важным,

оказалось тривиальным.

Хотя научная ценность исследования не может быть определена с полной точностью, ее, как правило, можно достоверно определить. В ходе развития и распростране­ ния научных знаний необходимость такого рода определе­

ния возникает сплошь и рядом.

В обязанности рецензентов, к которым обращаются па­

учные журналы, входит решать, оправдываются ли расхо­

ды на публикацию статьи ее научным интересом. Эксперты должны решать, стоит ли выделять субсидию на данное исследование. "Ученые обязаны уметь распознавать явную тривиальность, равно как и явные ошибки. Крупный не­ мецкий физик Фридрих Кольрауш (1840-1910) в дискус­ сии относительно целей естествознания объявил, что был бы доволен, если бы точно измерил хотя бы и скорость те­ чения воды в сточной канаве1. На мой взгляд он говорил чепуху, ибо абсолютно неверно судил о природе научной ценности: ведь точность наблюдения сама по себе еще не

делает его ценным для науки.

Конечно, Кольрауш не собирался в действительности исполнять свое дурацкое обещание. Он просто излагал оши­ бочную теорию науки с большей последовательностью, чем это делают обычно. Он полагался, несомненно, на то, что заблуждения философии смешны и не более того, а ее экс­ травагантные выводы не ВЛИЯЮт на нашу жизнь, как об этом писал Юм 2. Однако при этом Кольрауш невольно продемонстрировал, что подобного рода абсурдных выво­ дов можно избежать (если только быть последовательным)

единственно с помощью полного отказа от идеала строго объективной науки.

Часто говорят, что естествознание в отличие от истории

интересуется только закономерностями, а не отдельными

1 W а r Ь u r g Е. In: "Verhandlungen der Deutschen Phys. Gesellschaft", 1910, 12, S. 920.

2 ЮМ Д. Трактат о человеческой природе, кн, 1, ч. 1 и ч, IV,

гл. 7. - В кн.: ЮМ Д. Сочинения. В 2-х томах. М., «Мысль», 1966,

с. 379 - 390 . ' ..

199

событиями. Это верно только в той мере, в какой мы огра­

ничив~е~ся первыми двумя из приведенных мною крите­ риев. Сооытие закономерно, если его можно воспроизвести либо если его повторение можно предсказать. Воспроизво­ димость факта делает его наблюдение исключительно на­ дежным, а повторяемость факта показывает, что образует­ ся часть нвкоей естественной системы. Наблюдение новой, исключительно яркой неподвижной звезды, осуществлен­ ное Тихо Браге в 1572 г., представляло огромнейший инте­ рес для науки, ибо способствовало опровержению аристо­ гелевеной системы мира с ее неподвижным эмпиреем. Та­ ким же образом синтез мочевины Ф. Велером в 1828 г.

подорвал традиционную веру в невоспроиаводимость орга­

нической материи. А когда был открыт живой целанант, научный интерес к этому открытию зависел не от перспек­ тивы постоянной ловли новых экземпляров этой рыбы, но от огромного таксономического интереса, который пред­ ставлял этот вид в качестве общего предка всех наземных позвоночных. Такие открытия, даже если на них нельзя обосновать новых общих законов, ценятся за обширность вытекающих из них выводов. Они дают нечто менее опре­ деленное, но и более глубокое, а именно дают более верное понимание обширной области действительности. Ведь, в сущности, обобщение есть лишь один из аспектов глубины науки, а сама эта глубина, как мы увидим, есть лишь ука­ зание на то, что мы вступаем с действительностью в новый, более тесный контакт.

Кроме того, надо заметить, что различие между науч­ ной и исторической аначимостями является следствием не уникальносгв исторических событий, но их коммуникатив­ ного значения, о котором я скажу позже. Историческая значимость событий прошлого, как и научная значимость фактов, зависит от коитекста исследования, в данном слу­ чае исторического исследования 1.

Великое множество фактов единодушно рассматрива­

ются учеными как не относящиеся к науке, хотя о некото­

рых фактах мнения расходятся. Пастер в своем докладе

осамопроизвольном зарождении, представленном в париж-

1Несомненно, что изолированные факты лишены научного зна­ чения совершенно так же, как изолированное событие прошлого лишено исторического значения. Однако это лишь тавтология, по­ тому что изолированность факта логически несовместима с сущест­ венным влиянием этого факта на воззрения естествоиспытателя

или историка. Мой тезис заключается в том, что неповторимость не влечет за собой изолированности.

20Q