Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

[Maikl_Polani]_Lichnostnoe_znanie_na_puti_k_postk(BookZZ.org)

.pdf
Скачиваний:
11
Добавлен:
11.03.2016
Размер:
16.76 Mб
Скачать

выступает по контрасту в тех случаях, когда понимание

является лишь частичным. Если шимпанзе громоздит одив ящик на другой, создавая совершенно неустойчивую КОН­ струкцию, например ставит его на "ребро, то отсюда видно, что обезьяна схватила прввцип поднимания на высоту пу­ тем построения башни и залезания на нее, но не знает условий устойчивости конструкции. Эта ошибка - «хоро­ шая ошибка», как называет ее Rёлер J, потому, что она свидетельствует об аутентичном изобретательном процессе умозаключения, которое становится ошибочным потому, что частично опирается на ошибочные допущения. Итак, само появление способности умозаключения влечет за со­ бой связанную с ней способность делать ошибочные выво­ ДЫ. RaK 31'01' факт проявляется, мы увидим при рассмотре­ нии процессапереводапрактическихпроблемв вербальные. Развитие неартикулированногоповедения вплотьдо момен­ та, где оно приближаетсяк артикулированнымформам и в

конечном счете достигает их, можно проследить на пропес­

се варооления ребенка. Пиаже, проведший множество та­ кого рода наблюдевий, анализировалих применительно к

тем логическим операциям, которые, по его мнению, во­

площены в поведении ребенка на последовательныхстади­ ях онтогенеза2.

На самой ранней стадии развития, еще более примитив­ ной, чем та, которую обычно изучают при помощи тестов на понимание у животных, можно наблюдать, как ребенок строит для себя образ пространства. IIервоначально он не распознает объекты как нечто постоянное, отказываясь от всякой попытки их обнаружить, как только их закроют от него. Так, если спрятать часы под носовым платком, ребе­ нок уберет свою руку, вместо того чтобы сдернуть платок. Однако по мере своего развития ребенок усваивает, что

предметы продолжают существовать и тогда, когда они не

находятся в поле зрения. Он усваивает также, что предме­

ты, появляясь на различных расстояниях и под разными

углами, тем не менее обладают постоянными размерами и формами 3. Дальнейшее развитие способности к ориентации

I

К о h 1 е r W. The

Mentality of Apes. London, 1927, 2nd

ed.,

р. 123, 194.

 

 

2

Р i а g е t J. Psychology of inteНigence. London, 1950.

 

3

Пиаже описывает

способ, посредством которого самые

ма­

ленькие дети, по-видимому, исследуют предмет в различных его

внешних проявлениях на разных расстояниях: они поочередно то приближают его к своим глазам, то удаляют на расстояние вытяну­ той руки (там же, с. 130).

1])

в пространстве можно анализировать, например, в вкспери­

менте, где три куклы разных цветов, нанизанные на одну

проводоку. движутся, скрываясь за экраном, а детям пред­

лагается, во-первых, предсказать последовательность, в которой они снова появятся на противоположной стороие

экрана; во-вторых, порядок, в котором они появятся, если

их двигать в обратном направлении. Этот обратный поря­ док дети угадывали только начиная приблиавтельно с 4- ;) лет, то есть с конца того периода, который Пиаже 1 назы­

вает предконцептуальным.

Прогресс, достигаемый ребенком в этом плане, Пиаже

описывал как развитие его интеллекта, но, возможно, пра­

вильнее было бы связывать его с ростом умственной дис­ циплины. Умозаключения, полученные на основе фиксиро­ ванной структуры, всегда можно проследить вплоть до их исходных посылок, а такая еобратямостъв, указывает Пиа­

же, может рассматриваться как характерная черта дисцип­

линированного мышления 2.

Обратимости можно противопоставить необратимые

процессы, которые составляют значительную часть интел­

лектуального поведения. В каждом из трех рассмотренных типов научения, то есть (А) в научении приемам действия, (Б) научении знакам и (В) латентном научвнии, мы мо­ жем отличить необратииый процесс от сравнительно обра­

тимых результатов научевия.

В первых двух случаях различие достаточно ясно. В случае А имеет место необратимый акт усвоения приема

в отличие от последующих актов его применевия, которые

не влекут за собой никаких изменений в самом приеме и в этом смысле могут считаться обратимыми. В случае Б про­ исходит необратимый акт установления связи «знак-со­ бытие», отличный от последующего обратимого действия,

которое заключается в реакции на знак, уже распознанный как таковой. В случае В различие, возможно, не всегда столь ясно. Первая, необратимая фаза здесь может быть фазой систематического исследования, ведущего к посте­ пенному формированию объяснительной схемы, но может быть и просто фазой удивленного созерцания ситуа­ ции, ведущего к решению путем вспышки озарения. И сно­ ва степень изобретательности, посредством которой «коэф­ фициент необратвмостиа привносится в концептуальные

1Там же, с. 161-162.

2Там же, с. 62; Р i а g е t 1. ludgement and Reasoning in tbe

Child. London, 1928, р, 173, 176.

112

операции второй фазы, может сильно варьировать. Однако, несмотря на это, и в случае В мы с достаточной определен­ ностью можем различать необратимый акт озарения и дей­ ствия, основанные на этом акте, которые относительно об­

ратимы.

В каждом из этих случаев подлинный процесс научения происходит в первой фазе, в то время как вторая заключа­ ется во внешнем проявлении знаний, приобретенных в ходе научения. Первую фазу можно назвать эвристической в отличие от второй, носящей более или менее рутинный характер. Для типа А эвристический акт - это нахожде­ ние приема, для Б - наблюдение, а для В - понимание. Рутинные же акты - это для А - повторение приема, для Б - повторное реагирование на знак, а для В - решение задачи, которая стала уже тривиальной. Способность изо­ бретения, наблюдения или понимания чего-либо впервые

нельзя расценивать в ивтеялектуальнои отношении ниже,

чем способность действовать на основе знания, приобре­ тенного в этом первом акте. Поэтому мы считаем, что уже

на этом примитивном уровне существует два вида ингел­

лента: один, осуществляющий инновации и действующий необратимо, и другой - оперирующий (обратимо) с фик­ сированной структурой внания. Хотя может покаватъся, что на неартинулвровавном уровне интеллектуальной жиз­

ни такое различение сомнительно, тем не менее здесь с до­

'Статочной ясностью предвосхищены его более ярко выра­ женные проявления в соответствующих областях артику­

лированного интеллекта.

Эти три типа научения животных - зачаточные формы трех способностей, более высоко развитых у человека. На· учение приемам можно рассматривать как акт изобрете­ ния; научение знакам - как акт наблюдения, а латентное иаучение - как акт интерпретации. Использование яаыка развивает каждую из этих способностей в некую особую научную деятельность, в которую обе другие способности дополнительно вносят свой вклад.

Так, изобретение в своем высшем развитии будет вклю­ чать целый набор тонких и плодотворных операций, напо­ добие тех, что излагаются в патентах и образуют предмет инженерии и технологии. Наблюдение, даже если оно огра­

ничено такого же рода предметами, с которыми имеют дело животные в экспериментах на научение, может быть раз­ вито до такой степени, что включит (на высшем, артику­ лированном уровне) все естествознание. Выработка усяов-

8 Заказ М 218

113

3. Операциовальпые привципы яеыка

Теперь я попытаюсь определить основные принципы, 'lIосредством которых язык становится чрезвычайно эффек­

тивным инструментом артикулированного интеллекта.

Сушествует три основных вида речевого выскааыва­ ния: (1) выражение чувства, (2) обращение к другим ли­ цам, (3) утверждение фактического характера. Каждому из них соответствует определенная функция языка. Рас­ сматриваемый мной здесь переход от нвявного знания к артикулированному ограничен изъявительными формами речи, то есть теми, которые используются для фактиче­ сних утверждений.

Считается, что язык прежде всего и всегда межличнос­ тен и до определенной степени выражает чувства. Эта по­ следняя функция становится единственной в случае ;)МО­ ционального выражения (взволнованное сообщение) и по­ велительной речи (действие посредством речи). В то же время даже в декларативных утверждениях о факте содер­ жится векоторая цель сообщить что-то и эмоция (выра­ жение убежденности). Фактически мое рассуждение ведет именно к тому, чтобы обнаружить компонент личностной эмоции, присущий и необходимый даже наименее личност­ ным формам речи. Однако мы яснее сможем понять

интеллектуальную силу, придаваемую человеку артикули­ рованностью, если оставим эту возможность в данный мо­ мент в стороне и обратим внимание в основном только на чисто обозначающую способность языка. Но и тогда мы

должны с самого начала включать в язык письменность,

математику, графики и карты, диаграммы и изображения, короче говоря, все формы символического представления, которые используются в качестве языка (понимая его в

смысле, определяемом данным ниже описанием лингвисти­

ческого процесса) 1.

Существует, по-видимому, два рода операциональных принцилов языка, объясняющих все интеллектуальное превосходство человека перед животными. Первые управ­ ляют пропессом лингвистического пребстеления, вторые­ оперированием символами для обеспечения мыслительного процесса. Действие принципов каждого типа можно пока-

1 Разграничительную линию между ними я провожу здесь в значительной мере иначе, чем это обычно делают психологи, кото­ рые, начиная с Вюрцбуржской школы, стремвлись к различению вербализованной и «бессловесной» мысли.

115

аать, развив их до крайнего и явно абсурдного предела со­ ввршенства, после чего становится очевидной ранее пе припятая во внимание необходимость как-то их ограни­

чить.

(1) Допустим, что вы стремитесь улучшить язык, без­ гранично его обогащая. Сколь огромное число напечатан­ ных или написанных слов можно образовать путем раз­ личных комбинаций фонем или букв, можно себе предста­ вить, если учесть тот факт, что с помощью алфавита из 23 букв можно построить 238, то есть около ста тысяч мил­ лионов условных восьмибуквенных слов. Это позволило бы вам заменить каждую отдельную фразу, когда-либо напв­ чатанную по-авгаийски, на отдельное печатное слово, так,

чтобы это слово в качестве единицы кодирования означало бы то, что утверждается соответствующей фразой. Англий­

ский язык тем самым «обогатияся» бы в миллион раз - u был бы разрушен полностью не только потому, что никто не смог бы запомнить так много слов, но и потому (а это важнее), что слова эти были бы бессмысленны. Ибо вначе­ пие слова формируется и проявляется в его многократном употреблении, а подавляющее большинство наших восьми­ буквенных кодовых слов употреблялось бы только по одно­ му разу или по крайней мере слишком редко, чтобы они успели приобрести и выразить определенное значение. От­ сюда следует, что язык должен быть настолько беден, что­ бы можно было достаточное число раз употреблять одни и те же слова. Это мы можем назвать «законом бедности» 1.

Нонвчно, если десяти тысячам слов приходится справ­ ляться с задачей составления десяти тысяч миллионов вы­ сназываний, то это может быть выполнено лишь при усло­ вии, что мы можем комбивировать слова таним образом, чтобы вместе они выражали необходимое нам содержание. Поэтому финсированный, достаточно бедный словарь дол­

жен использоваться в рамках определенных и всегда име­ ющих одно и то же значение способов комбинирования. Только грамматически упорядоченные группы слов могут выразить с помощью ограниченного словаря безмерное разнообразие вещей, соответствующих известному опыту 2.

1 ер.: л о к к Дж. Опыт о человеческом пови:мавии, ка, 3, гл. 3, разд. 2-4, где существование общих терявков выводится шало­ гичным образом; Л о к к Дж. Избранные философские проивведе­ вия в 2-х томах. Т. 1. М., Иад-во соп-экон, лат., 1960, с. 408-409;

ер. также: S а р i r Е. Language, N. У., 1921, р. 11.

2 Ibid., р. 39.

116

«Закон бедности» и «закон грамматики» не исчерпыва­ ют первого операционального принципа языка. Они каса­

ются слов, но слова не станут словами до тех пор, пока их нельзя узнать при воспроизведении и пока они не употреб­ ляются согласованно. Итак, в основе «закона бедности» ]f

«закона граммагикит лежат еще два закона: «закон повто­

рению> и «закон постоянства».

Чтобы слова можно было узнать при их воспроизведе­ нии в составе различныхустных или письменныхфраз, фо­ немы и буквы должны повторяться. Они должны быть ото­ браны и определеныпо веноторомупривнаку, обладающе­ му отчетливостью того типа, который в гештальтпсихоло­ гии описан как прегнавтностьи на который (как и на дру­ гив типы упорядоченности) я выше, в части 1, специально­ указал, противопоставив его случайным конфигурациям. Процесс повторения или узнавания слов в речи или на письме, конечно, не бывает полностью лишен помех, в ре­ зультате чего возникают речевые ошибки, которые могут

исказить историю или привести к аакрепившвмся сдвигам

в словоупотреблении. До сих пор, или по крайней мере­

совсем до недавнего времени, не очень взыскательных

зрителей артисты мювик-хоялов смешили, коверкая иди путая сходные слова. Фонемы, графемы и слова хороши только в том случае, если они благодаря своим четко от­ личным друг от друга формам уменьшают подобного рода­

опасности.

С одной стороны, их специфическая форма позволяет отличить слова от бесформенных антов выражения, таких, кан стон или писк; с другой - их устойчивое употребле­ ние отличает их от выражений, явно допускающих повто­ рение, воспроизведение, например от мелодий, которые не­ употребляются постоянно с целью передать какое-то зна­ чение, призыв или утверждение. Воспроизводимые выра­ жения могут обладать определенным смыслом только во том случае, когда их употребление становится постоян­ ным, а выражения без определенного смысла - это Н&' яаык, Язык со своей бедностью может выполнять обозна­ чающие функции только в том случае, если входящие во

него выражения повторимы и вместе с тем постоянны.

«Постоянство» - это сознательно выбранный неточ­ НЫЙ термин, обозначающий векоторое далее неуточняемое­ качество. Поскольку ни одна ситуация в мире, как ни одна' нартинка в калейдосвопе, никогда не повторяет какую­ либо из предыдущих (ведь если бы таков повторение-

117

и случилось, мы бы о нем не узнали, не имея средств определить, прошло ли время между двумя повторами), то

мы можем достичь постоянства, лишь отождествляя явно

различимые по какой-нибудь одной частной особенности ситуации. Но для этого требуется ряд личностных сужде­ ний. Во-первых, мы должны определить, какие вариации нашего опыта нерелевантны для определения этой частной особенности, поскольку они не ЯВЛЯЮТСя ее компонентами. Другими словами, мы должны отделить ее от всех случай­ ностей как ее фона. Во-вторых, мы должны судить о том,

fiакие вариации следует принять в качестве ноvмальны~ изменений в проявлении этой изучаемой нами черты, а ка­ нив, напротив, исключают представление о ней как о вос­ производимом элементе опыта. Таким образом, из «закона бедности» и «закона постоянетва» следует, что каждый раз, когда мы используем слово для обозначения чего-либо, мы 'совершаем нвкоторый акт обобщения и одновременно удо­ стоверяем совершение нами этого акта. Отсюда следует

соответственно и то, что использование того или иного сло­ ва позволяет дать наименование классу, которому мы при­

писываем определенную существенную черту.

Кроме того, тем, что мы готовы говорить на нашем язы­

ке и в ситуациях, которые еще возникнут, мы антиципи­

руем его применамость также и к будущему опыту, ожи­ дая, что и его можно будет описать с помощью общеприня­ тых в нашем языке обозначений естественных классов. Такие антиципации образуют некую теорию универсума, которую мы непрерывно проввряем, используя язык. Пока мы чувствуем, что наш язык успешно классифицирует объ­

-екты, мы удовлетворены его правильностью и продолжаем

принимать ту теорию универсума, которая имплицируется аашим языком в качестве истинной.

Природу этой универсальной теории, принимаемой на­

ми вместе с использованием языка, можно пояснить следу­

ющим образом. Каждое из двух или трех тысяч общеупо­ требительных английских слов в среднем около ста милли­ -онов раз встречается в Англии и США ежедневно в разго­

ворах людей. В библиотеке из миллиона томов, использую­ щих словарь в 30 тыс. слов, одно И то же слово встретится

в среднем более миллиона раз. Итак, некоторый данный словарь, включающий имена существительные и прилага­ тельные, глаголы и наречия, по-видимому, образует своего рода теорию всех предметов, о которых вообще можно го­

ворить, и в том смысле, что этот словарь постулирует, что

11.18

все предметы состоят из сравнительно немногих повторяю­

щихся в них прианаков: к этим приянанам И относятся

существительные, прилагательные, глаголы и наречия'. Такая теория до некоторой степени сходна с теорией

химических соединений. Химия утверждает, что миллионы различных соединений составлены из небольшого числа, приблизительно сотни устойчивых и сохраняющих свою индивидуальность химических элементов. Поскольку у каждого элемента есть название и присвоенвый ему сим­ вол, мы можем записать состав любого соединения с помо­ щью обозначений входящих в него элементов. Это соответ­

ствует записи предложения с помощью слов определенного

языка. Данную параллель можно продолжить. Систему скобок, используемых для уточнения внутренней структу­

ры соединения с данным химическим составом, мы можем рассматривать как аналог грамматических конструкций.

которые указывают на внутренние связи между вещами.

обозначаемыми словами данного предложения.

Как мы видим, говорить о вещах - значит применять

имплицируемую нашим языком теорию универсума к част­

ным предметам нашей речи. Речь, следовательно, тесно связана с описанным в части 1 процессом, посредством ко­ торого устанавливаются эмпирические последствия теорий, сформулированных точными науками. Но еще сильнее­ связь языка с описательными науками. Для того чтобы классифицировать вещи (как мы это делаем, говоря о них)

на основе их привнаков, для которых у нас есть наавания,

требуется мастерство того же рода, каким должен обладать натуралист для определения образцов растевий или животных. Таким образом, искусство правильной речи, точного использования богатой лексики напоминает тон­

кие приемы различения, применяемые опытным таксоно­

мистом.

Теперь мы можем обобщить сделанный нами в части I

вывод относительно применимости точных наук к опыту.

Всякое примененив формальной схемы к опыту, как мы видели, влечет за собой неопределенность, устранение 1\0-

торой производитсяна основе критериев, которые сами по себе строго не формулируются.Теперь мы можем добавить. что столь же неформализуемым,неартикулируемымявля­ ется процесс применения языка к вещам. Таким образом,

1 Мы можем оставить открытым

вопрос

о том, являются лв

наречия

«настоящими» словами или

только

псевдословами (см.:

U 11 m а n

s. The Principles of Semantics. Glasgow, 1951, р. 58-59).

1l~

обоввачевие - ЭТО искусство, и все, что бы мы ни выскавы­ tl8JIИ о вещах, несет на себе отпечаток степени овладения втим искусством. Вскоре мы вернемся (но уже в более широком контексте неречевых знаний) к этому неотъемле­ 'мому от употребления языка личностному компоненту всех !Высказываний.

(2) Второй операциональный принцип языка можно выяввть, взяв другой способ усовершенствования языка и

.доведя его до абсурда. Лучше всего это можно проиллюст­ i{Jировать на примере процесса картографирования. :Карта тем точнее, чем ближе ее масштаб к единице. Но если бы маештаб достиг единицы и представил бы нам черты ланд­ шафта в их натуральную величину, карта стала бы беспо­ лезной, ибо на ней было бы столь же трудно найти дорогу, как и на самой местности, которую эта карта изображает. Аналогично этому лингвистические символы должны быть '11е слишком общими и не слишком дробными, или, иначе говоря, они должны состоять из объектов, с которыми лег­ 'Но обращаться. Благодаря использованию мелкого шрифта '8 «Британской энциклопедию> можно на одной пол­ не, вмещающей все это издание, хранить информацию, -охватывающую объекты от самых крупных до самых мел- -ких. Язык может содействовать мысли только в той мере, 'fJ какой его символы могут воспроизводиться, храниться, первмещатъся, перестраиваться, и тем самым являются -болве легко осваиваемыми, чем вещи, которые они означа­ ют. Церкви и пирамиды - символы, но не язык, потому что

'их нельзя с легкостью воспроизвести или оперировать с 1ШМИ. Данное требование мы можем назвать «закон опери­

,рованию> .

Мы уже до пекоторой степени предвосхитили это требо­ ваввв, допустив, что в различных обстоятельствах можно повторно употреблять одно и то же обозначение и что мож­ но составить множество различных предложений, соединяя -одни и те же слова по определенным правилам. Однако -горавцо большая польза от «оперированию> заключается в 'Том' что оно увеличивает интеллектуальные возможности

'Человека.

Говоря в самой общей форме, принцип оперировавия ваключавтся в том, что, изобретая способ превенгации опы­ 'Та, мы открываем и его новые аспекты. :К этому принципу мы прибегаем уже тогда, когда записываем или хотя бы 'Иначе фиксируем описание векоторого эмпирического фе­ номена, причем таким образом, что из одного этого описа-

120