[Maikl_Polani]_Lichnostnoe_znanie_na_puti_k_postk(BookZZ.org)

давным внимание удавось (и с большим трудом) только двумя столетиями позже, когда они были в конечном сче..

те приананы за проявления гипвотиама.

Нромв того, философы, стремившнеся обосновать нау­

Ry путем приписывавия досговервости одному лишь ин..

цукгвввому методу 1, упускают из виду целую область весьма обычных фактов, Постоянпая конъюнкция при­ водит К абсурдным предскааавиям применигеяьно к ог­ ромной сфере процеесов, протекание которых определяет­ ся угасанием или насыщением. Наша ожидаемая продол­

жигельностъ жизни не воврастает по мере увеличения числа прожитых нами дней. Наоборот, «прожить еще сут­

кш - это опыт, вероятность повторения которого гораздо

меньше после того, как он повторился 30000 раз подряд, чем если он повторился всего лишь 1000 раз. Попытки научить лошадь обходиться без пищи герпят неудачу как рае после самой длинной серив успехов; уверенность, что аудитория придет в восторг от вашей любимой шутки, не возрастает в сколь угодно большей мере с воврастанием числа ее повторевий. В экспериментах с выработкой ус­ ловных рефлексов животные ожидают (действительно, эта тенденция у них наблюдается), что событие, которое мно­

го раз следовало за сигналом, повторится, когда этот сиг­

налбудет снова дан; но когда детям покавывают два па­ раллельных ряда огней (красных и зеленых) и просят, угадать, в каком ряду аажжется следующий огонь, дети, обычно ожидают, что это будет огонь того цвета, который до момента угадывания аажигался реже 2. Легко вообра­ апть такую вселенную, в которой число возможных ВОС­ произведений было бы ограниченным, так что новые по­ вгорения события неиаменно онавывались бы все менее

вероятными, по мере того как число предыдущих повто­

рений возрастало бы.

Решающая причина, почему явно неадекватвые фор­ мулировки оснований науки, подобные рассмотренным выше, были приняты выдающимвся мыслителями, ааклю-

Н а n s е 1 С. Е. М. Risk and Gambling. London, N. У., Toronto, 1956,

р. 10-36).

242

чена в их настойчивом стремлении представить знание как безличное. Мы видели, что это достигается двумя аль­ тернативными приемами: (1) путем описания науки с упором на какую-либо вторичную ее черту - просготу,

экономию мышления, практичесную применимостъ, пользу

и т. Д.; (2) путем построения нековй формальной модели науки в языке теории вероятностей или логики конъюн­ кций. В обоих случаях личность ученого остается не вовлеченной в исследование: в первом случае потому, что ему приходится говорить от себя не больше, чем телефон­

ному сшравочнику; во втором потому, что вместо него

все могла бы безлично выразить машина. Покольку при втором варианте вее же остается личностный акт доверия к машине, этот а:КТ может быть перепоручен первому ва­ рианту путем описания доверия как простого выбора «стратегию>. Но оправдывать научную процедуру ссылкой

на ее практическое првимущество как стратегии - значит

скрывать тот факт, что возрастания этого преимущества

можно ожидать ТОЛЬ:Ко потому, что мы придврживаемся определенных мнений о природе вещей, - мнений, кото­

рые делают такое ожидание разумным.

Я хочу разъяснить, каким образом предельная жажда безличного знания могла привести к тому, что правдопо­ добными стали каааться такие вопиюшие непригодные оп­ ределения науки, как те, которые задаются приемаии (1) или (2). Эта колоссальная способность н самообманувоз­ никает в результате действия вевдесущего скрытого :КОМ­ понента познания, который есть необходимое условие того, что мы вообще можем применять артикуявроваввые термины к описываемойэтими терминами предметной об­ ласти. Возможностьгакого применекияповволяетнам вы­ зывать в своем сознании понятие сложной и неартикули­ рованной предметной области, янакомой нам, как только перед нами предстанет хотя бы грубейший набросок той или иной специфической черты этой области. Поэтому ученый может (не понимая даже, о чем говорит) принять самую неацекватную и обманчивую формулировку своих собственных научных принципов, потому что он автома­ тическн дополняет эту формулировку неявным знанием того, что в действительности представляет собой наука. Благодаря такому дополнению формулировка и звучит

ДЛrя него как истинная.

, Я должен остановиться на этом процессе несколько подробнее, потому что он существен для механизма псев-

ревы, например, в законе 'тяготения, вы можете с успехом

скрыть от себя, назвав его просто рабочей гипотезой, со­ кращенным описанием фактов и т. п. Ибо убеждение, на которое мы не можвм бросить и тени сомненпя, не будет

аадето такими скромными оценюами, а потому их вполне можно приводить для умиротворения чувствительной со­ вести ампирива. Только если мы столкнемся с беспокой­ ной дилеммой в живой научной проблема, станет очевид­ ной неоцноаначностъ формальных процедур и разных сходных критериев научной истины, которые не окажут нам действенной помощи 1.

Эти Формальные критерии, конечно, могут законно функционировать как принцилы научной ценности и на­ учной процедуры. Любому изменению в научных ценно­ стях от Rеплеipа, до Лапласа и от Лапласа до Эйнштейна

соответствовало изменение в научном методе, которое

можно сформулировать как изменение в принципах про­ цедуры. Мы видели, что в прошлом такие формулировки появлялись в итоге великих споров и революций в науке. Они создавали научную традицию, а на нашу долю выпа­

ло в конечном счете ивтерпрвтвроватъ ее в контексте на­

ших собственных спорных проблем.

Вэтом-то, по существу, и заключаются эяконпгя цель

исмысл исследования логических антецедентов науки. Но этот смысл аагемнявтся любой попыткой сформулировать

эти антецеденты как аксиоматические предпосылки эмпи­

рического вывода. То, что может быть определено такими постулатами, само по себе не убедительно, а в сущности, и не бывает вполне понятно. Свое значение и убеждаю­ щую силу они черпают из нашей предшествующей веры в естествознание в целом, как будто бы подразумевающей достоверность этих постулатов. И холько потому, что 'мы

теперь пропитаны естественнонаучными сведениями и

научились применять естественнонаучные методы к но­

вым проблемам, мы можем приучить себя принимать спи

постулаты в качестве руководящих принципов, на кото­

рые мы полагаемоя.

1 Есть вариант ошибки с «Умным Гансом», который можно' назвать иллюзией «Мимо вы не пройдете». Те, кто хорошо знает местность, хуже всех объясняют дорогу посторонним. Они вамска­ жут «просто идите прямо и прямо», забыв все развилки, на кого­ рых вам придется решать, куда свернуть. Они вообще не могут­

понять, что их указания двузначны, поскольку для них они не та­ ковы, поэтому они И говорят уверенно: «Мимо вы не пройдете».

245.

Бели мы не придем к соананию, что логические анте­

цеденты науки являются внутренними по отношению к

науке, то мы неизбежно будем воспринимать их как суж­

дения, признаваемые еще до начала научного исследова­

ния. Если мы при таком восприятии будем размышлять по их поводу и обнаружим, что логически они неизбеж­ ны, то перед нами будет нерварешимая проблема их оп­ равдания. Проблема эта нераарешима потому, что требует объяскенвя несуществующего положения дел. Никто ни­ когда не утверждал предпосылок науки самих по себе. Научные открытия достигались страстными и напряжен­ ными усилиями сменявших друг друга поколений великих людей: эти люди сумели покоригь все современное чело­ вечество силой своих убеждений. Так образовался наш научный взгляд на вещи, а логические правила дают лишь весьма худосочное резюме этого взгляда. Если мы спро­

сим, почему мы принимаем это резюме, то ответ на этот

вопрос лежит в самой совокупности того знания, которое "Этими правилами ревюмируется. Для ответа мы должны вспомнить, каким путем каждый из нас пришел к приня­

тию этого знания и каковы причины, по которым мы про­

должаем его принимать. Тогда наука предстанет перед нами как обширная система убеждений, глубоко укоре­ ненных в нашей истории и культивируемых сегодня спе­ циально организованной частью нашего общества. Мы

увидим, что наука не устанавливается путем принятия

некогорой формулы, По есть часть нашей духовной жизни, обособившаяся как поле, возделываемое по всему миру

тысячами ученых-специалистов; причем косвенно к этому

полю причастны еще многие миллионы людей.

Наука есть система убеждений, к которой мы приоб­ щены. Такую систему нельзя объяснить ни на основе опы­ та (как нечто видимое из другой системы), ни на основе чуждого какому-либо опыту разума. Однако это не озна­ чает, что мы свободны принять или не принять эту си­ стему; это просто отражает тот факт, что наука есть си­ -сгема убеждений, к которой мы приобщены и которая поэтому не может быть представлена в иных терминах. Доведя нас до данной точки зрения, логический анализ науки явно обнаруживает свою ограниченность и выходит ва свои пределы в направлении формулировки науки на основе принципа доверия, который должен будет рас­ сматриваться на более поздней стадии настоящего иссле­

дования.

'246

7.Индивидуальные и социальные эмоции

Яуже описывал тот страстный I интерес к проблеме, который является необходимым условием открытия, а ганже затяжной харангер борьбы против сомнений в ана­

чпмости и достоверности открытия после того, как оно

обнародовано. Эта борьба, в ходе которой стремление сде­ лать открытие превращается в жажду убедить, очевидно, представляет собой процесс верификации, объединяющий в себе акт осознания собственных притязаний с усилиями

заставить других принять эти притязания.

Однако если проследить судьбу научных открытий по­ сле того, как они опубликованы и затем попадают в учеб­ ники (что в конечном счете и обеспечивает их принятие как части фиксированного знания последующими покояе­ виями студентов, а через них и широкой публикой), то

можно заметить, как вызванные этими открытиями интел­

лентуальвыв страсти постепенно затухают и остаются'

лишь как слабое эхо исходной радости автора этих откры­ тий в момент его озарения. Концепция, подобная теории

относительности, процояжает привяекать интерес все по­

вых и новых студентов и неслециалистов благодаря тому,

что они, не понимая ее в целом, улавливают тем не менее ее красоту, вновь раскрываемую каждый раз, когда тео­ рия воспринимается сознанием нового ипдивидуума. Тео­ рию относительности продолжают и сейчас расценивать

как торжество разума, принимать ее как великую истину

именно вследствие этой ее отдаленной и недоступной кра­ соты, а не ради немногих практически полезных фор­ мул этой теории, которые можно за минуту выучить на­

изусть.

Любая искренняя оценка науки со стороны веспелиали­ став зависела и зависит от оценки такой красоты, хотя бы и воспринятой лишь из вторых рук, и представляет собой

отголосок тех ценностных норм, установление которых

(как тому учат в обшеобрааовательных школах) является прерогативой группы прианаввых культурных лидеров. Поток, вливающийся в океан, расширяет спое русло, хотя уже не прокладывает новых путей; так же и интеллекту­ альные страсти, когда-то бушевавшие у автора открытия, все еще пульсируют в расширввшемоя русле всеобщей

оценки науни,

В процессв перехода от эвристичеекого акта к рутин­ ному преподаванию его результатов, а в конечном счете

24/

IИ Н простому их првнятию В качестве иавестных и верных, 'полному преобрааовавию подвергается личностное уча­ стие познающего в акте познания. Импульс, содержав­ шийся в первоначальном эвристическом акте, был страст­ ным инеобратимым преобравовавием, которому открыва­ тель подверг свои собственные концепции; за этим преобрааованием мог последовать столь же бурный про­ цесс обращения других. После этого тот же процесс вос­ производится в смягченной версии: сначала как оконча­ тельное признание публикой данного огнрытия и наконец в такой форме, в которой все его динамическое качество утрачено. Личностное участие при этом изменяет свой характер: сначала оно представляет собой как бы выход

личности через каналы ранее не учитывавшихся постула­ тов к определенным выводам, включаемым затем в при­ 'надлежащую той же личвости интерпретационную струк­ туру. Затем энергия оригинальности редуцируется до уровня статичной личностной поляризации знания; интел­

лектуальное усилие, приведшее к открытию и руководив­

шее его верификацией, преобрааувтся в энергию убежде­

ния, утверждающую истинность этого открытия: 'в точно­

сти таким образом, как усилие, направленное на приобретение навыка, преобразуется в чувство овладения этим навыком. Такого рода (если иметь в виду параллель­ ную направленность) перепад эмоциональных уровней МОЖно обнаружить во многих и разных областях знания, пврвоначаяьно формируемых их открывателями и затем удерживаемых их последователями. Однако я пока отложу анализ такого рода ученичества и обращусь к сопоставле­ нию аффирмативных функций, присущих, с одной сторо­ ны, нашим чувствам, связанным с физиологией, а с дру­ гой - интеллектуальным страстям.

Не всяков чувство в достаточной мере заостренно ука­ зывает на нечто нахоцящееся вне личности, побуждаемой этим чувством 1\ фиксации этого нечто. Скука, оживление, нвтерпение, беспокойство (в отличие от страха), пьянов

веселье - все это сдвиги в личности, охватывающие ее всю, но не подразумевающие со стороны охваченной ими

личности никакого утверждения по поводу чего-то для нее

внешнего, Однако ту же самую заостренность, которая неизменно свойственна нашей интеллектуальной страст­ ности, мы находим в энергии влечений, в вожцелениях, в' приступах страха. "Уже раньше мы признали подобные импульсы наиболее примитивкыми проявлениями актив-

248

вого привципа, с помощью которого мы овладеваем зна­

нием и удерживаем его.

Действительно, голод, сексуальное влечение и страх -

мотивы поиска, предпринимаемого эмоционально, со.

стремлением открыть средство удовлетворения путем ак­

тов их исполнения, таких, как еда, совокупление или бег­ ство. Отсюда следует также, что удовлетворение влече­ ний - это своего рода верификация; это то самое испыта­ ние пудинга, которое состоит в его поедании. Впрочем,

надо допустить и то, что пудинг может оказаться отрав­

ленным; нельвя предполагать, что все, что животное про­

глотит, будет для него подходящей пищей. Признавая, что животные компетентны выбирать свою пищу, не будем тем не менее считать их выбор непогрешимым.

Здесь очевидно и сходство с интеллектуальными эмо­ циями, и контраст по отношению к ним. Стремясь удов­

летворить свов влечения, мы предполагаем, что существу­

ют объекты, которых мы имеем основание желать или бояться; подобным же образом все эмоции, вдохновляю­ щие и формирующие открытие, подразумевают веру в воз­

можность того знания, о ценности которого сигнализируют

данные эмоции. Здесь также, доверяя 'Способности этих эмоций распознавать истину, мы не принимаем их за не­ погрешимые (потому что нет таких правил научной про­ цедуры, которые наверняка позволяли бы найти истину и избежать ошибки), но признаем их компегевтносгь. Однако наши интеллектуальные эмоции имеют существен­ ное отличие от общих нам с животными влечений и чувств. "Удовлетворение этих влечений и чувств устраняет вызвавшую их ситуацию. Равным образом открытие уст­ раняет проблему, из которой оно исходит, но оно оставля­ ет после себя знание, которое имеет способность удовлет­ ворять эмоцию, сходную с той, которая питала стремле­ ние к открытию. Итак, интеллектуальная страстность увековечивает 'Себя своим осуществяением.

Это их отличие в целом обязано их связи с артикули­ рованной структурой познания. Ученый хочет открыть

удовлетворяющую его теорию, и, 'когда он ее находит, он

уже сколь угодно долго может восхищаться ее достоинст­ вами. Интелле:ктуальная страстность, вдохновляющая сту­ дента на преодоление трудностей математической физи­

НИ, находит свое удовлетворение, когда он наконец ощу­ тит, что понимает свою проблему; но именно благодаря возникающему из этого ощущения чувству овладения

249

математической физикой его интеллектуальное удовлетво­ рение станет перманентным. В чисто интеллектуальной радости животного, изобретшего хитрый прием, уже мож­ но видеть то жекачествоперманентности, но способность человека к артикуляции может расширить сферу подоб­ ной радости, преобрааовав эту сферу в целые системы

культурного удовлетворения.

Такое расшвреввв заставляет нас вновь вспомнить о том факте, что научная ценность должна быть обоснована как часть человеческой культуры, охватывающей также человеческое искусство, право и религию - области, рав­ ным образом созданные благодаря испояьаовавию языка. Ибо все это великое артикулированное здание эмоцио­ нально насыщенной мысли ВОЗ;ДБИГНУТО силой страстей,

для которых сооружение этого здания послужило творче­

ским поприщем. Воспитанные внутри этой культуры мо­ лодые мужчины и женщины усваивают ее, включая свой интеллект в ее структуру и переживая благодаря этому эмоции, которым их учит усвоенная ими культура. В свою

очередь они передают эти эмоции следующим поколвнн­

ям, и от того, насколько энергично те их воспримут, за­

висит дальнейшее существование всего здания куль­

туры.

В противоположность удовлетворению влечений нас­ лаждение культурой не ведет к истощению дающих удов­ летворение объектов, но обеспечивает и даже расширяет доступность этих объектов другим людям. Те, кто получа­ еткультурные блага, сами увеличивают их фонд и обуча­ ют других, как наслаждаться этими благами, применяя на прангике результаты этого обучения. Ученики действуют

Б соответствии с усвоенными ими знаниями и совершенст­ вуют себя согласно нормам этого знания.

Благодаря этому социальное наследие, удовлетворив­ шее наши интеллектуальные эмоции, не просто есть объ­ ект желаний как источник удовлетворения; мы прислу­ шивавмся к этому наследию как к голосу, требующему для себя уважения. Уступая своей интеллектуальной страстности, мы желаем сами стать более полезными для других людей и приявмаем на себя обязательство сами себя воспитывать согласно нормам, предписываемым нам этой страстностью, которая в этом смысле является делом общественным, а не индивидуальным; они находят свое удовлетворение в том, что поддерживают нечто внешнее по отношению к нам, причем поддерживают ради него

'250