[Maikl_Polani]_Lichnostnoe_znanie_na_puti_k_postk(BookZZ.org)
.pdf4. Сила артикулированной мысли
Рассмотрим теперь примеры. иллюстрирующие то ог ромное усиление умственных способностей, которое порож дает простой механизм обозначения, реорганизации и счи тывания, и в то же время покавывающие, что, сколь бы ни были усилены наши мыслительные способности примене нием символов, тем не менее их действие совершается в конечном счете в той же (общей для нас с животными) сре де неформализованного интеллекта.
Воаьмем простой пример использования географической карты для нахождения дороги и попытаемоя хотя бы гру бо количественно оценить тот рост способности к умоза ключению, который вытекает из надлежащим образом упо рядоченной перестройки опыта. Обозначив точками на листе бумаги географическое местоположение 200 крупных английских городов, мы получим схематическую карту Англии. При этом декартовы координаты каждой точки вы берем в постоянном отношении к долготе и широте какого либо одного города и присвоим каждой точке наименова ние соответствующего города, написав под ней это наиме нование. Взглянув на эту карту, мы можем считывать с нее маршруты, ведущие из одного города в другой: тогда из заданных первоначально 400 позиционных данных (200
долгот и 200 широт) получится |
200х200 |
= 20000 маршру- |
2 |
тов. В действительности, однако, картографирование дает нам куда более обширную информацию. Каждый маршрут пройдет в среднем приблизительночерез 50 городов, а это уже даст миллион элементарных сведений, то есть в 2500 раз больше тех, которые были заданы вначале.
В то же время исходный список в 200 городов с пере числением их долготы и широты в сравнении с картой бес полезен, поскольку не дает такого изображения взаимного положения городов, чтобы глаз мог легко его воспринять. Преобрааование списка в карту мы можем рассматривать как формальную операцию над данными списка, сопровож дающуюся неформальной операцией считывания с карты множества маршрутов. Известно, что уже простое нанесе ние серии числовых данных на бумагу в форме графика может раскрыть функциональные отношения, о которых
In: R е v е в z G. Thinking |
and speaking. |
Amsterdam, 1954, р. 51; |
L е о р о 1 d W. F. Semantic |
learning in |
infant language. "Word", |
1948,4, р, 173-180. |
|
|
12!i
мы и не подозревали бы на основании нашего знания об исходных данных. Примером может служить графическое изображение расписаний в целях регуляции движения по ездов: на таком графике наглядно видно место и время,
где и когда составы встречаются или догоняют друг друга,
то есть даются сведения, которые, как правило, трудно
вывести из обычных расписаний.
Все эти случаи усиления наших интеллектуальных спо собностей с помощью удачно выбранной символики убеди
тельно покавывают, что простое манипулирование симво
лами само по себе никакой новой информации не дает. Оно эффективно лишь постольку, поскольку содействует реа лизации неартикулированных мыслительных способно стей, считывая результаты их применевия. В случае извле чения новой информации посредством математических вычислений это выглядит не столь очевидным. ОДНа!<О в действительности и здесь все обстоит точно так же. Допустим, мы знаем, что возраст Поля на год мвнь ше удвоенного возраста Питера, а разница между ними обоими по возрасту - четыре года; и нам надо опре делить, сколько лет каждому. Запишем сначала ситуацню символически: возраст Поля будет х, возраст Питера - у, причем х=2у-1; х-у=4. Оперируя затем символами, по лучаем х=9, у=5 и наконец считываем результат: Полю девять лет, а Питеру - пять. Какой бы чисто механиче ской ни была эта процедура, для ее выполнения требуется определенная степень интеллектуального контроля. Надо понять условие, касающееся соотношения возрастов Пите ра и Поля, четко представить себе задачу, вытекающую из этого условия; далее необходимо точно выполнить симво
лизацию и последующие операции и правильно интерпре
тировать результат. Все это требует понимания, и именно в ходе этих неявных актов понимания обретают смысл ис польаованные в процессе решения задачи формальные опв
рации, а их результат принимавтся лицом, которое их вы
полняет.
Действия, основанные на этих нескольких проиллюстри рованных здесь простых принципах, фактически ведут к
развитию человеческого интеллекта от основных типов
невербального научения, наблюдаемых у животных, до та ких рациональных сфер, как техника, естествознание и
чистая математика.
Воаьмем прежде всего естественные науки, как точные, так и описательные. Обозначение опыта с помощью чисел
123
11 затем вычисления, дающие новую информацию, могу'! быть расширены до логического аппарата точных наук ну.. тем включения в наши расчеты формулы, соответствующей тому или иному закону природы. В части 1 я уже довольно подробно рассматривал точные эмпирические науки как си стему формализмов, а в следующей главе я снова вернусь к
атому вопросу.
R описательным наукам, таким, как зоология и ботани на, мы можем перейти (выше уже было вкратце об этом упомянуто) от более примитивного уровня выражения ана
аия, основанного на всего лишь зачаточных, во всяком
случае совершенно не формальных, логических операциях. В таких науках расширение обычной речи происходит по
средством добавления к ней научной терминологии; сим волизация же, на которой они главным образом основыва ются, заключается в систематическом накоплении фикси
рованного знания, а также в перегруппировке и пересмотре
этого знания с новых позиций.
Однако и в этой области процесс артикуляции ока зал колоссальную по своей эффективности помощь вашим врожденным мнемоническим способностям. В уме нии выбираться из лабиринта человек не намного пре
восходит крысу, и не ясно, намного ли превоскодит он
животных также и в реорганизации опыта с помощью
памяти. Однако животные с помощью одной лишь своей лишенной поддержки со стороны других психических спо собностей памяти могут только подбирать крохи несистема тиаировавной информации. Человек тоже не далеко бы от этого ушел, если бы не обладал основанной на речи способ ностью к систематизации. Но и с этой способностью описа тельные зоология и ботаника вплоть до изобретения книго
печатания, невероятно ускорившего воспроизведение зна
ния и сделавшего его гораздо более компактным, не могли подняться от естественной истории арисготедевского и сред
невекового типа, включавшей всего лишь несколько сот ти пологических групп, до современной научной таксономии
с ее миллионами видов.
Составление компактных документов оказывает сущест венное содействие памяти также и в таких обширных об
ластях гуманитарного знания, как иетория, литература и
право.
Способность этих же факторов поддерживать воображе ние изобретателя близка по своей природе той мвемониче ской помощи, которую дает артикулированность вна-
124
нил. Записная книжка изобретателя-это его лаборатория. Существует стандартный тест для измерения изобретатель
ности, когда человену покааывают две свисающие с
потолка почти до пола веревки, причем подвешены они так
далеко друг от друга, что, взяв в руну конец одной веревки, человек не может достать до другой, пока она висит вер тикально. Задача состоит в том, чтобы связать концы вере вон. Люди, которым не удавалось сделать это непосредст ввнцо, быстро находили решение после того, как рисовали на бумаге схему расположения веревок. Для отчетливости выражения существенные моменты ситуации должны быть изображены в уменьшенном виде, позволяющем манипу лировать с нею в воображении. Отсюда становится возмож ной и инженерная наука.
Итак, совместное применение обоих операциональных
принцилов языка можно рассматривать как расширение
речи до включения в нее научных и технических текстов.
Однако изобретение подходящих символов и манипулиро вание ими в соответствии с фиксированными правилами
может и вовсе вывести за пределы исследования эмпириче
ских объектов. Осуществляемые посредством символиче ских операций умоааключения могут выполняться без упо минаний о реально сосчитанных или измеренных величи
нах, и такие умозаключения могут првдставлятъ интерес.
Отсюда вытекает возможность чистой математики.
Нан и шахматные фигуры, символы чистой математики ее являются (или не обязательно являются) выражением чего-либо ими обозначаемого, а говорят прежде всего о том, как можно их употреблять в соответствии с заданными правилами. Математический символ воплощает концепцию своей операциональности, подобно тому как в шахматах Слон или конь воплощают правило перемешеная данной фигуры на доске. Изобретение новых математических сим БОЛОВ, которые можно использовать более интересным или практически более эффективным, чем старые, способом, продолжается вот уже в течение столетий. Представление
о числах есть уже у животных, но человек, последователь
но изобретая все новые и новые символы, развил это поня
тив далеко за его первоначальные рамки, ограничивавшие
ся шестью или восемью целыми числами. Создание пози ционного счисления, арабских цифр, анака нуля и запятой Для десятичных дробей - все это облегчило изобретение арифметвческих операций, которые в свою очередь в огром ной мере обогатили наше понятие о числе и в 1'0 же время
125
сделали более мощными методы практвческого примене
ния числа для счета и измерения.
Система записи, изобретенная одним математиком, мо- жет подсказать другому какую-нибудь новую любопытную' вариацию концепции, соответствующей этой новой системе записи. Лаплас отмечал, какой удачной оказалась декарто
ва запись возведения в степень для стимулирования
исследований о возможности иных (помимо целых положи тельных) степеней 1. :к некоторым вопросам теории чисел' долгое время нельзя было подступиться по причине огром ного труда, который попадобился бы на расчеты для их решения, до тех пор пока не были созданы ЭВМ, во много тысяч раз ускорившие эти расчеты. Таким образом, про гресс математики в значительной степени зависит от изо бретения выразительных и удобных в обращении символов для представления математических концепций.
Возникновение формальной логики напоминает те ус пехи, которыми математика обязана изобретению удачных новых символов. Логические символы позволяют нам от четливо формулировать такие сложные предложения, 1\0- торые были бы совершенно немыслимы в обычном языке. Благодаря этому область пригодных для оперирования
грамматическихструктур существенно расширилась, и мы
можем теперь применительнок этим структурам доби
ваться таких успехов в дедуктивных рассуждениях, о ка
ких в ином случае не могли бы даже и мечтать. Возникла новая сфера умозаключенийстоль тонких и глубоких, что она заслуживает серьезной разработки уже ради нее са мой.
Порааительноеразнообразие способов, которыми могут быть истолкованысистемы алгебры или геометрии, доказы вает условностьприписываемыхэтим системам обозначаю щих функций. Они не относятся к конкретным вещам и могут быть пустыми категориями, хорошо определенны ми, но ни к чему не применимыми. Так, бесконечное множество N включает все числа; следующие за ним в возрастающем порядке множества NI И N2 исчисля
Ют соответственно все геометрические точки и все мысли
мые кривые; но множества Nз, N4 ... и т. д. являются беско нечно более мощными, чем любое из перечисленныхнами множеств объектов, а потому не приложимы вообще ни к
1 L а р 1а с е F. Traite de Probabilite. - Ouevres, Acad., Sc. edn"
1886, 7, р. 2.
126
чему определенному. Всякое такое приложевие упраздни ло бы их как математические объекты.
Возможно, что такие самодовлеющие чисто математиче
сние системы говорят нам о чем-то важном, и для этого
им не надо предварительно означать что-либо другое, внешнее по отношению к ним самим. Поэтому второй опе рациональный принцип артикуляции здесь всецело доми нирует над первым. В самом деле, математика раскрыва ет величайшие возможности, заключенные в этом прин
ципе, и свидетельствует о том чувстве удовлетворения,
которое мы получаем от развертывания этих возможно
стей. В следующей главе я подробнее остановлюсь на этой интеллектуальной страсти, которая в математике имеет
<существенное значение.
:Мы получили теперь следующий ряд научных дисцип
лин, расположенных в порядке снижения роли первого и
возрастания роли второго операционального принципа язы
ка: (1) описательные науки, (2) точные науки, (3) двдук тивные науки. Это последовательность, в которой возраста.
ет символизация и манипулирование с символами, а парал
лвльно уменьшается контакт с опытом. Высшие ступени формализации делают суждения науки более строгими, ее выводы - более безличностными; но каждый шаг в направ лении к этому идеалу достигается путем все большей жертвы содержанием. Неизмеримое богатство живых форм, над которым царствуют описательные науки, сужается в сфере точных наук до простого считывания указаний стрелок на приборах; а когда мы переходим R чистой математике, опыт вообще исчезает из нашего нвпо
средственного поля зрения.
Этот процесс сопровождается соответствующей вариа цией в выраженности нвявного компонента речи. Чтобы описывать опыт более полно, язык должен быть менее точ ным. При этом возрастание неточности усиливает роль спо собности к скрытой оценке, которая становится необходп мой для компенсации возникшей речевой неопределенпо сти. Таким образом, богатство конкретного опыта, на кото рый может указывать наша речь, регулируется именно нашим личностным участием в этом опыте. Лишь при по мощи этого неявного компонента знания мы вообще можем что-либо высказывать относительно опыта. Это тот же
вывод, к которому я уже пришел ранее, покааав, что про цесс предметного отнесения (denotation) сам по себе яв ляется неформализуемым.
127
5. Мысль и речь. 1. Текст и еиыея
Несколько рав повторяющееся выше рассуждение по поводу роли неявного, молчаливого фактора в формирова
нии члвнораадельного, отчетливого выражения знания останется туманным до тех пор, пока мы не определим тот процесс, посредством которого неявный компонент знания взаимодействует с явным, личностный - с формальным. Однако к лобовой атаке на эту проблему мы еще не готовы. Предварительно нам нужно рассмотреть три основные области, характериаующвеся различным предельным соот
ношением речи и мысли, а именно:
(1) Область, в которой компонент молчаливого неяв ного анания доминирует в такой степени, что его артику
пировавное выражение здесь, по существу, невозможно.
Эту область можно назвать «областью невыразимого».
(2) Область, где названвый компонент существует в виде информации, которая может быть целиком передана хорошо попятной речью, так что вдесь область молчаливо го знания совпадает с генсгом, носигелем значения попо
роео оно является.
(3) Область, в которой неявное внанив и формальное анвние независимы друг от друга. Здесь возможны два прииципиально равных случая, а именно: (а) случай де фектов речи, обусловленных деструктивным воздействием артикуляции на скрытую работу мысли; (б) случай, когда
символические операции опережают наше понимание и та
ким обрааом антиципируют новые формы мышления. Как об (а), так и о (б) можно сказать, что они составляют час ти области ватрудненного понимания.
(1) Сказанное мною о невыразимом знании не следует понимать буквально или же интерпретировать как указа ние на мистический опыт, который на данной стадии я не буду рассматривать. Конечно, саму попытку сказать нечто о невыразимом можно счесть логически бессмыс левной 1 или же посягающей на картезианскую ДО1{
трину о «ясных и отчетливых идеях», переведенную ранним Л. Витгенштейном на язык семантики в его афоризме: «О чем невозможно говорить, - то есть, точнее,
невозможно говорить предложениями естествознания, - о
I Ср.: т о р i t s с h Е. |
The Sociology of Existentialism. - In: |
"Partisan Review", 1954, р. |
296. |
128
том следует молчать» 1. Ответ на оба эти возражения содер жится уже в приведенных выше соображениях по поводу границ формализации. Эти соображения покааывают, что в строгом смысле ничто из известного нам не может быть высказано с абсолютной точностью 2. Поэтому то, что я
называю «невырааимым», может означать просто нечто та
кое, что я знаю и могу описать лишь еще менее точно, чем
обычно, или вообще только очень смутно. Каждый моте'? легко вспомнить о подобных переживаниях невырааимого, что же касается философских возражений, то они происте кают из утопических требований и условиям осмысленно сти предложений, выполняя которые мы обрекли бы себя на добровольное слабоумие. Все это станет яснее впослвд ствии, когда мы будем заниматься именно тем, что с точки зрения подобных возражений должно быть осуждено как нечто бессмысленное или невозможное.
То, что я буду говорить о невыразимом, фантически во
многом переиликается с тем, что уже говорилось мною вы
ше в связи с принципиальной неспецифицируемостью лич ностного знания. Основное отличие состоит в том, что те перь мы будем рассматривать неспецифицируемость лич ностного знания в соотнесенности с той его частью, которая остается невыраженной вследствие невоаможности его полной артикуляции. С такого рода неполной артинулиро ванностью знания мы сталкиваемся повсеместно. В самом
деле, я могу, ничего не выскааывая, ездить на велосипеде
или узнать свое пальто среди двадцати чужих. Однако ясно сказать, как именно я это делаю, я не в состоянии. Тем не
менее это не помешает мне с полным правом утверждать, что я знаю, как ездить на велосипеде и иаи найти свое пальто. Ибо я знаю, что я пренрасно умею делать это, не
смотря на то что я ничего не знаю О тех отдельных эле-
1 В И Т Г е н ш т е й н Л. Логико-философский трактат. М., ил, 1958, 6.54.7. Ниже я остановлюсь на анализе некоторых попыток
приспособить требование точности к |
обыденным |
формам рассуж |
|||
дений. |
Некоторые из |
воаввкающих |
здесь |
трудностей освещены |
|
П. Л. |
Хитом в его |
статье «Апелляция к |
обыденному яаыку |
||
(Н е а t h Р. L. ТЬе Appeal to Ordinary Language. - |
In: "Philosophi- |
||||
cal Quarterly", 1952,2, р. 1-12). |
|
|
|
2 ер. выскааывапие А. Н. Уайтхеда: «Не бывает предложений, котсрыв в точности соответствовали бы своему смыслу. Всегда есть некогорый фон, содержащийся в предложениях, и из-за своей не
определенности |
этот. фон не |
поддается анализу» |
(W h i t е h е |
а du А. N. Essays |
in Science and Philosophy. London, |
1948, р. 73). |
|
Уаитхед иллюстрирует этот |
принцип на примере высказывания |
||
«Один плюс один равняется двум» (Part Three, сЬ. 8). |
|
9 3аиаз,7l;, 218 |
129 |
|
ментах, из которых складывается это мое умение. Поэтому
я имею право утверждать, что я знаю, как это делать, хотя
в принципе и не могу скаватъ точно (или даже вообще не могу скааатъ), что же именно я знаю.
То, что выше было мною названо периферическим или
инструментальным знанием, есть знание некоторых нон
крвтных элементов, которые осознаются нами не сами по
себе, а лишь посредством их вклада в постижение (осмыс ление) того целого, на котором сосредоточено наше внима ние. И в той мере, в какой мы знаем вещи посредством чего-то другого, в той же мере мы не можем знать их в на честве самих по себе.
:Конечно, мы можем попытаться аафинсировать перифв рическое знание, сфокусировав на нем свое внимание, вы делив и явно сформулировав его в отчетливом виде. Однако подобная спецификапия, вообще говоря, не будет исчерпы вающей. Опытный врач-диагност, специалист в области систематики или проиавоцсгва хлопчатобумажных тканей могут сформулировать некоторые общие принципысвоей работы и укааать на те ключевыв (существенные) призна НИ, которыми они руководствуются В своих действиях и оценках, но знают они все же гораздо больше, чем могут
выразить в словах: они знают эти принципы и признаки
практвчески, не эксплвцитно, не кан объекты, а в начестве
инструментов, 'неразрывно связанных с их интеллектуаль
ными усилиями, направленными на достижение понимания
той ситуации, с которой они сталкиваются, И в этом своем качестве периферическое знание невыразимо в словах. Скааавнов в равной мере относится и к квалификации уче ного-специалиста (кан н искусству познания), и к мастер ству професововального исполнения во всех других облас тях человеческой деятельности (кан к искусству действия). Отсюда же следует, что во всех случаях, для того чтобы овладеть искусством познания и действия, недостаточно одних лишь предписаний и укаааний, недостаточно также научиться исполнению наних-либо их отдельных фрагмен тов - необходимо еще приобрести специальный навьш аф фентивной их коордвнацви. Последнее связано с тем, что словесно невыразимым может быть и знание отношений между отдельными конкретными деталями, образующими
всовокупности целое, даже если все они порсень могут
быть вксплицвтво определены. Примером может служить
правтика изучения анатомии человека в медицввских
учебных заведениях.
130