Заключение

Философский анализ науки, осуществленный постпозитивизмом, основывается на историческом понимании разума, начало которому было положено Гегелем и Контом. Отказ от предшествующего рационализма, исходящего из убеждения о том, что разум мыслит природное бытие, обеспечивая объективность, всеобщность и необходимость научного знания, привел к герменевтическому изучению науки в системе культуры, к пониманию эволюции науки в контексте истории культуры. Установка на научную деятельность как разновидность культурной деятельности сблизила естественные и гуманитарные науки, преодолевая дуализм этих двух сфер. Но с другой стороны, это сближение постепенно привело к проблеме специфики наук о природе и наук о человеке. Особенно явно это обстоятельство проявляется в рассмотрении постпозитивизмом проблемы истины как псевдопроблемы. Конечный вывод из герменевтического анализа природы науки, сделанный Фейерабендом, заключается в невозможности построения философии науки.

Этот радикальный вывод указывает на ограниченность, узость тех предпосылок, на которые он опирается. Природа, существующая до человека, и человек, существующий до науки, должны быть явно учтены для более корректного понимания самой природы науки. Интровертное понимание науки должно быть дополнено экстравертным. Разделение этих двух точек зрения является абсолютным, исключая редукцию к одной из них. Напряжение между ними не может быть устранено, что гарантирует жизнеспособность науки. Взаимно ограничивая друг друга, эти два подхода к природе науки исключают возможность исчерпывающего, окончательного понимания как природы субъекта, так и внешней природы, сохраняя при этом саму возможность понимания.

Герменевтический подход к науке как разновидности культурной деятельности привел к релятивизму, плюрализму и субъективизму. Наука, рассматриваемая только как элемент культуры, вписывается в тело культуры, растворяясь в нем. Если классическая наука выносила за скобки все субъективное, то интровертная трактовка науки выносит за скобки все объективное. Крайности логицистского и герменевтического подходов к природе науки ведут к проблеме переосмысления соотношения субъекта и объекта в научном познании. Необходима более тонкая, глубокая и сложная трактовка этой гносеологической проблемы. Короче, требуется анализ принципа объективизма.

В данный принцип обычно вкладывается два разных смысла. С одной стороны, под научным знанием понимается его независимость от мнений, школ, направлений в науке. С другой ― независимость объекта от процесса познания. Кант, определяя принцип объективности, указывает на всеобщий и необходимый характер научного знания. Эта идея лежит в основе инвариантной концепции физической реальности, сформулированной М. Борном, который считал ее ключом к рациональному понятию реальности не только в физике, но и в каждом аспекте мира. При таком подходе к реальности примат отдается инвариантным характеристикам теории, непосредственно выражающим свойства объекта, о существовании которого мы можем говорить только в контексте этой теории. Отсюда следует, что электрон существует в современной физике в том же смысле, что и механический эфир в дорелятивистской физике.

Подобное одномерное понимание принципа объективности тесно связано с герметической трактовкой науки, но оно оставляет в тени другое свойство: независимость объекта от процесса познания. Кант, как известно, считал, что существование не есть предикат и тем самым не может быть выражено на языке инвариантов.

Позитивизм считал проблему существования эмпирической проблемой. Теория волновой функции в квантовой механике сохраняет эту установку в решении проблемы существования объекта. Эмпирические наблюдения решают вопрос о том, что существует, определяя выбор из тех состояний, которые описываются на языке волновой функции. Именно поэтому Э. Шредингер назвал теорию волновой функции психологической теорией. Отсюда становится понятной критика Эйнштейном квантовой механики как феноменологической теории. В общей теории относительности вопрос о существовании гравитационного поля ставится уже на теоретическом уровне, а наблюдения лишь дают ответ на вопрос о том, с фиктивной или реальной гравитацией физик имеет дело в опыте. Критикуя квантовую механику, Эйнштейн постоянно подчеркивал, что теория решает, что именно мы наблюдаем и что существует. Таким образом, чтобы учесть амбивалентный характер принципа объективности, теория должна содержать в себе представление о субъекте как актере и зрителе, деятеле и наблюдателе. Только на этом пути можно корректно преодолеть непосредственную зависимость теоретического описания от актов эмпирических наблюдений, в чем усматривал Эйнштейн основной порок квантовой теории.

Вопрос о природе рациональности является ключевым вопросом в решении вопроса о природе науки. Вплоть до возникновения постпозитивизма в философии науки рационализм рассматривался со знаком плюс, хотя уже Руссо и Гете критиковали парадигму рационализма, обращая внимание на негативные последствия применения науки, основанной на установке рационализма. Иррационализм XIX века продолжил эту критику. Но в самой философии науки классический рационализм уступает место концепции относительной рациональности в работах Т. Куна. В нашей философской литературе выделяют открытую рациональность (В.С. Швырев), связанную с возможностью критического подхода и пересмотра общепринятой рациональности, и коммуникативную рациональность (Р.М. Нугаев), явно учитывающую социокультурный контекст истории науки, в рамках которого отдается преимущество таким представлениям о рациональности, которые обеспечивают совместимость, согласованность, возможность более широкого диалога научных практик, взаимно поддерживающих и усиливающих друг друга, расширяя и углубляя наши знания о мире.

С другой стороны, кризис оснований математики, открытие разных логических систем, построение неклассической физики, интерес к восточной культуре ― все это ставило проблему переосмысления привычных представлений о рациональности. Вывод Фейерабенда о принципиальной иррациональности науки в свете всего сказанного является неприемлемым.

Проблема рациональности тесно связана с проблемой соотношения рассудка и разума, физики и метафизики, с проблемой кризиса понимания, который сегодня переживает особенно остро физика. Чего стоит откровенное высказывание Р. Фейнмана, что квантовую механику никто не понимает. Это высказывание можно распространить в более мягкой форме и на теорию относительности Эйнштейна, поскольку и сегодня типичны среди физиков попытки переформулировать как специальную, так и общую теории относительности.

Само понятие разума весьма многозначно. Можно выделить следующие его трактовки:

1. Разум ― это способность к абстрактному мышлению, противостоящая чувственному представлению.

2. Разум ― это основа взаимоотношения между людьми, противоположная культу силы.

3. Разум ― это способность действовать обдуманно, взвешенно в противоположность эмоциям, страстям («не плакать, не смеяться, а понимать»).

4. Разум противостоит биологическим инстинктам.

5. Разум противопоставляется интуиции как размышление, рассуждение, доказательство, тогда как интуитивное знание понимается как непосредственное усмотрение истины.

6. Разум ― синоним науки и противоположен мистике, фантазии. Конечно, противопоставление разума чувственному представлению, силе, эмоциям, инстинктам, интуиции и мистике не является абсолютным, поскольку у человека ни одна из этих способностей не существует в чистом виде, и поэтому мы говорим о рациональной интуиции, разумной страсти и т.д.

Поскольку смысл слова связан с контекстом, то в каждой философской системе категория разума определяется по-разному. Для наших целей больше подходит кантовское понимание разума и рассудка, поскольку оно дает возможность более глубоко осмыслить проблему рациональности и ее место в культуре. Следует сделать существенную оговорку относительно соотношения философии Канта и постпозитивизма. Между ними есть то общее, что амбивалентность науки исследуется в контексте проблемы соотношения субъекта и объекта.

Априоризм Канта и неопозитивистская трактовка природы науки исключают друг друга прежде всего потому, что неопозитивисты не признают существование априорных синтетических суждений, а тем самым и метафизики. Постпозитивисты, осуществляя герменевтический анализ науки, убедительно доказывают, что без метафизики нет физики. Но и они считают, что физика ХХ века опровергла априоризм Канта. Конечно, было бы наивно философию науки Канта рассматривать как истину в последней инстанции. Его философия ― это философия опыта его времени, когда еще не было неевклидовых геометрий и релятивистской физики. Но с другой стороны, немецкий философ при построении своей гносеологии учел первую опытно-математическую физическую теорию Ньютона, без которой дальнейшее развитие науки было бы невозможно. Поэтому как без Ньютона невозможно понять Эйнштейна и Бора, так и без философии априоризма ― современную философию науки.

Подобно тому, как евклидов анализ землемерия привел к построению геометрии, так и гносеологический анализ классической механики привел Канта к открытию априорных элементов познания, без которых невозможно построение классической механики. Расхождение между Кантом и современной физикой заключается в том, что он не знал о неевклидовых геометриях и поэтому связал евклидову геометрию с абсолютным пространством Ньютона. Подобная участь постигла и кантово понимание принципа причинности.

Современная физика, отрицая абсолютное априори, основывается на относительном априори. Теория относительности и квантовая механика дают рациональное обобщение пространства, времени и причинности. Но они сохраняют амбивалентное понимание научного познания. Сознательный учет вопроса о том, что значит понимать, является априорной предпосылкой построения физической теории. Гносеология существенным образом входит в физическое познание, но не в физические законы. Пространство, время, категории рассудка относятся к определению понятий, а не существованию вещей. Без них мы не можем познавать, как дышать в безвоздушном пространстве (Эйнштейн). Априорные предпосылки как знание о знании, как модель понимания делает возможным построение знания о мире. Эволюция науки включает в себя не только эволюцию физики, но и эволюцию схем понимания; это две стороны эволюции современной науки.

Спор между Эйнштейном и Бором относительно понимания квантовой механики непосредственно связан с проблемой реальности в физике, которую неопозитивисты и постпозитивисты решить не в состоянии. Этот вопрос для Эйнштейна является ключевым, тогда как его знаменитые мысленные эксперименты и апелляция к Богу, который «не играет в кости», были исходными, но несущественными в его критике квантовой механики. Для понимания подлинной позиции великого физика необходимо сравнение квантовой механики и теории относительности.

Как квантовая механика, так и специальная теория относительности обобщают понятие физической реальности. Но в общей теории относительности проблема физической реальности решена качественно иначе, чем во всей предшествующей физике. Бор писал, что субъективность в квантовой теории исключается, так как нет ссылки на индивидуального наблюдателя, а есть ссылка на прибор. Иначе, понятие физической реальности расширяется, поскольку микрообъект и макроприбор составляют целостную неделимую систему. Поэтому явление определяется как наблюдение, произведенное в определенных условиях, то есть условиях, созданных приборами.

Эйнштейн усматривал в ссылке на прибор феноменологический характер квантово-механического описания, удовлетворяющего, по словам физика, «лавочников и инженеров». Блестяще описывая внешний мир, квантовая теория, по Эйнштейну, сохраняет логическую зависимость от эксперимента, то есть является гносеологически неудовлетворительной. Как и в квантовой теории, в общей теории относительности отсутствует деление на прибор и объект. Но теория Эйнштейна является суверенной и несет в себе свое основание, не нуждаясь в ссылках на эксперимент. Общая теория относительности совмещает релятивизм и реализм, вводя теоретический критерий реальности (кривизна пространства-времени отлична от нуля). Тем самым требование существования вводится независимо от исправности прибора, тогда как в квантовой механике ссылка на прибор для решения проблемы существования является неизбежной.

Здесь уместно провести такую аналогию. Если летчик по прибору видит, что самолет теряет высоту, то на основе показаний прибора он не может сделать однозначный вывод о потере самолетом высоты, так как сам прибор может быть неисправен. В данном случае мы имеем выход за пределы априоризма Канта, исключающего теоретическое представление о существовании (существование не предикат, поскольку сто талеров в кошельке и в воображении различны). Способность на теоретическом уровне различать фиктивную и реальную гравитацию делает общую теорию относительности свободной от эмпирического обоснования, что позволяет корректно сравнивать теорию и опыт, не приходя к тавтологии, то есть позволяет исключать редукцию. Таким образом, парадигма Эйнштейна является обобщением априоризма Канта, совмещая релятивизм и существование.

Вся физика есть метафизика. Это высказывание Эйнштейна носит гораздо более тонкий, глубокий и богатый смысл, чем соответствующие высказывания постпозитивистов о тесной связи физики и метафизики. Поппер, формулируя свой гипотетико-дедуктивный метод, дает наивную трактовку регулятивных идей Канта как суждений о мире, а не как предпосылок, предписаний, определяющих характер, направление, цель познания. Целесообразность, связанная с разумом человека, не навязывает цели природе, как это имело место в догматической философии, а направляет мягко научное исследование в поисках истины. Сама по себе рассудочная деятельность, связанная с формулировкой физических законов, суха, неинтересна, но необходима. Она определяет механизм построения научного знания и осуществляется в специально-научном контексте. Рассудочная деятельность как таковая имеет дело с действующими причинами и является лишь стороной научной деятельности, которая как разновидность человеческой деятельности всегда содержит представление о цели, вводимое разумом. Понимание как цель познания учитывает ценностное измерение физики, одухотворяя научное исследование. Таким образом, догматический, наивный антропоморфизм уступает место более тонкому символическому антропоморфизму, стимулирующему развитие науки.

Физика в силу своего собственного имманентного развития пришла к ограниченности традиционного со времен Ф. Бэкона понимания соотношения субъекта и объекта. Осознание несамостоятельности причинного метода объяснения, установка на построение бессиловой механики, примат гносеологической установки над собственно физическими соображениями, приоритет вопроса о том, что значит понимать, перед вопросом о структуре объекта понимания, явный учет ценностного измерения в научном познании ― все это вступает в противоречие с парадигмой Бэкона, исходящей из понимания знания как силы, посредством которой человек подчиняет себе природу.

Вопрос о природе науки сегодня является не чисто теоретическим, а прежде всего жизненно-практическим. Техногенная цивилизация, основанная на парадигме Бэкона, привела к глобальному кризису, угрожающему гибели всего живого на земле. Марксистская парадигма как частный случай бэконовской парадигмы оказалась несостоятельной. Идеология Римского клуба связана с переоценкой ценностей, господствовавших и направляющих развитие общества со времен Бэкона. Новое мышление переопределяет место науки в жизни общества. Уже в который раз в истории происходит отказ от очередного абсолюта, указывающего человечеству дорогу в рай. Но именно этот отказ открывает новые перспективы в развитии общества. Человек вписывается в окружающий мир, оставаясь человеком, то есть свободным субъектом, способным критически пересматривать свое место в мире. Деление на субъект и объект остается, исключая редукцию их друг к другу, но вместе с тем сохраняется возможность пересмотра их отношения между собой. Современная физика, убедительно доказав ограниченность силовой парадигмы, вместе с тем ставит вопросы, выходящие за ее собственные рамки в сферу мировоззрения, в пределах которого может быть найдено удовлетворительное решение проблемы соотношения субъекта и объекта и тем самым пролит новый свет на природу научного познания.

Думается, что не последнюю роль в решении этой ключевой проблемы современности будет играть формирующаяся на наших глазах эволюционная парадигма. Хотя истоки ее можно найти уже в древнегреческой философии, в естествознании она была впервые использована Ч. Дарвином. Его эволюционное учение получило свое дальнейшее развитие, в частности, в синергетике, которую иногда определяют как обобщенный дарвинизм. Важно подчеркнуть, что без развития науки синергетика как наука о развитии возникнуть не могла. Линейная парадигма Бэкона и Маркса, основанная на классическом рационализме, на господстве разума, привела к глобальным проблемам современности. Иначе и быть не могло, поскольку, повторимся, всякая монополия ведет к застою. Необходим новый диалог человека с природой, переопределяющий стратегию выживания и развития человека и общества во Все-ленной.

Исследования в области эволюционного развития высокоорганизованных, сложных, самовоспроизводящихся структур привели к возникновению кибернетики, теории систем, самоорганизации, гомеостаза, спонтанных порядков и т.д. Различные концепции эволюции основываются на нелинейном мышлении, которое связано с переопределением роли разума человека и его места в мире. Как чистая спонтанность природных процессов, так и полное их подчинение разуму, ― это две крайности, которое оно избегает. Еще Сократ и Августин считали, что основной проблемой человека является самопознание и понимание им того, что он может, а что нет. Паскаль высказал мысль о том, что без знания частей нет знания целого, а без знания целого нет знания частей. В основе трансцендентальной философии лежит идея амбивалентной природы человека, живущего как в мире необходимости, так и свободы. Это нелинейное мышление привело к формулировке Бором принципа дополнительности как фундаментального принципа понимания вообще.

Как физика ХХ века явно учитывает деление на субъект и объект, разделяя процесс познания и физический процесс, так и науки об эволюции разделяют спонтанные процессы развития и процессы, в которых участвует человеческий разум. Различая специфику этих процессов, их не сводимость друг к другу и не выводимость друг из друга, можно понять тонкое и сложное их взаимоотношение. Биосфера, например, может существовать и существовала до человека, но не наоборот. Процессы в ноосфере связаны с взаимодействием человека и природы. Общество вписывается во внешний мир, оставаясь обществом, не сводимым к биосфере. Благодаря человеку в природе реализуются те возможности, которые само собой, автоматически, без усилий человека реализованы быть не могут. Парусник, например, может плыть против ветра.

«Принцип кормчего» делает возможным мягкое управление природными спонтанными процессами, делает возможным управлять, не управляя. Атомный распад или термоядерный синтез имеют место как при взрыве атомной или водородной бомб, так и на атомных электростанциях или на Солнце. Человек не создает эти процессы, а регулирует скорость их протекания. Садовник не вмешивается непосредственно в спонтанный процесс роста растения, не тянет за верхушку его, а стимулирует рост, улучшая условия роста. Бэконовская парадигма сегодня не только не верна, но и смертельно опасна. У человечества есть будущее, если оно усвоит и сохранит критическую установку на свое место в мире и на место науки в жизни человека и общества. В противном случае оно обречено на деградацию и самоубийство.

ОГЛАВЛЕНИЕ