§ 4. Теория познания Иммануила Канта

По словам Шиллера, Кант ― одно из величайших явлений человечества. Как философы, так и классики естествознания XIX и XX веков учитывали философию основоположника немецкой классической философии в своей деятельности. Можно быть за или против Канта, но нельзя обойтись без Канта. Его философия ― это первая в истории философии непопулярная философия. «Критику, ― писал Кант, ― следует рассматривать только с позиции здравого рассудка, достаточно развитого для абстрактного мышления»¹. Кант как-то назвал себя систематизатором Ньютона, понявшим классическую механику глубже, чем сам Ньютон. Из уст Г.А. Соколика я однажды услышал, что Эйнштейн не понимал общую теорию относительности, так как он не понимал Канта, в чем, кстати, и сам великий физик неоднократно признавался. Следует со всей определенностью подчеркнуть, что без эвклидовой геометрии и механики Ньютона не было бы и критической философии Канта. Как анатомия человека ― ключ к анатомии обезьяны (Маркс), так и научное познание является для Канта ключом к пониманию познания вообще. Немецкий философ первым в истории философии четко разделяет реальный процесс познания, его результат (математика, естествознание) и теорию познания. Поэтому нет ничего более далекого от истины, чем утверждение Гегеля о том, что Кант хочет научиться плавать, не прыгая в воду. Как освоение языка предшествует освоению его грамматики, так и познание мира предшествует теории познания. Кант признавался, что ему не дан дар популярного изложения критической философии. Но сегодня он нам более понятен, если мы учтем уровень науки XIX и XX веков. Конечно, следует остерегаться модернизации философии Канта, но как Эвклид небесполезен для Лобачевского, так и Кант ― для современной философии естествознания. Поэтому, излагая гносеологию критической философии, мы будем обращаться к современной науке. Общеизвестно, что в эволюции философских взглядов Канта выделяют докритический и критический периоды. Докритическую философию Кант называл догматической, объединяя эмпиризм и рационализм. Колеблясь между этими учениями, никогда не разделяя их целиком, он в конце концов понял, что их полярная противоположность иллюзорна, тогда как в своей основе они являются глубоко родственными учениями. Без осознания этого обстоятельства критическая философия была бы не возможна. Поэтому имеет смысл подчеркнуть эту общность:

1. Догматическая философия исходила из активности объекта и пассивности субъекта. Это очевидно как в эмпиризме (причиной ощущений является материальный объект у Локка, Бог ― у Беркли), так и в рационализме (врожденные идеи заложены Богом, «очи разума» их созерцают). Такое понимание объекта и субъекта соответствовало этимологии слов «объект» (активный) и «субъект» (пассивный, страдающий, брошенный к ногам). Таким образом, докантовская философия оставалась в плену идолов площади (Бэкон).

2. Противопоставление материи и сознания, объекта и субъекта осознавалось как предметное противопоставление: сознание ― это нечто, подобное чистой доске, белому листу, это зеркало. Отсюда следовало представление о познании как процессе материального взаимодействия отдельного субъекта и единичного объекта (гносеологическая робинзонада).

3. Предметное противопоставление субъекта и объекта ведет к путанице между вещью, ощущением и понятием. Эмпиризм смешивал ощущение и вещь, рационализм ― понятие и вещь. Даже рационализм Лейбница рассматривал чувственность как источник смутного знания о мире, которое разум проясняет. Граница между чувственностью и мышлением оставалась расплывчатой. Чувственность как биологическое свойство считалось источником познания.

4. Теория познания догматической философии ― это теория отражения. Основной вопрос ее ― вопрос о происхождении представлений. Само представление отлично от объекта, который воспроизводится (представляется) субъектом. Даже на уровне здравого смысла мы различаем объект представления и представление объекта. Предметное противопоставление субъекта и объекта вело к представлению самого представляющего сознания как вещи среди вещей (зеркало, доска…), как части мира вещей, в котором действуют пространственные отношения. Сам процесс познания рассматривался как процесс возникновения представлений под воздействием вещей, как процесс их отражения. Выделяя в человеке чувства и разум, догматическая философия отличала чувственный мир и интеллигибельный мир. Первый ― это мир явлений, второй ― мир сам по себе, мир сущностей.

5. Математика отражает мир идеальных сущностей, то есть мир сам по себе. Цель науки, по Декарту, «раздеть» мир, обнажив его математическую структуру. Лейбниц считал, что в основе геометрии лежат динамические отношения вещей, то есть разделял основной предрассудок догматической философии: вещи определяют понятия.

Становление критической философии связано с осознанием амбивалентности представления объекта. Действительно, основной вопрос догматической философии о происхождении представления предмета уже неявно предполагает деление на предмет и представление: без деления нет вопроса о связи между ними. Но предметное противопоставление предмета и представления означало, что вопрос о происхождении представления может быть выражен в терминах материальных объектов и отношений между ними (принцип причинности). Иначе говоря, редукция двух миров к одному не решает вопроса о природе представления. Кант понял, что вопрос о происхождении представления не дает ответа на вопрос о его сущности. Представление по самому своему определению имеет необходимое отношение не только к объекту, но и к субъекту: человек не только имеет представление о мире, но и относит это представление к себе, тогда как весь остальной мир неорганической и органической природы не обладает этой способностью. Сознание, по определению Канта, и есть представление о том, что во мне есть представление о другом. Короче, только человек чувствителен к миру вещей и к представлению об этом мире. Эта способность связана с языком. Если догматическая философия под представлением понимала чувственно-наглядный образ предмета, то критическая философия определяет представление как суждение о мире. Чтобы говорить о мире нужен язык, хотя само существование мира совершенно не зависит от языка. Поэтому Кант осознал основной вопрос догматической философии как псевдовопрос. Язык по самой своей сути не в состоянии решить проблему происхождения чувственно-наглядного представления, которое непосредственно связывает субъект с объектом, тогда как сам язык устанавливает окольную связь между ними. Переопределив представление, Кант формулирует зрелый вопрос: «На чем основано отношение того, что называют в нас представлением, к предмету?»¹. Короче, Кант ищет основание суждения о мире в сфере языка, исключая основной вопрос догматической философии.

Кант сравнивал себя с Коперником. Если в рамках догматической философии считалось очевидным, что познание соответствует предметам (теория отражения), то Кант доказывает обратное положение: предметы соответствуют познанию. Если в догматической философии понятия соответствуют объекту (объект активен, а субъект пассивен), то в критической философии представление объекта есть продукт активности субъекта: суждение об объекте ― это произведение чувственности и рассудка. Посредством чувственности предметы даются, посредством рассудка они мыслятся. Понятия без ощущений пусты, ощущения без понятий слепы. Чувственное представление непосредственно связывает нас с внешним миром, то есть в нем нет деления на субъект и объект и тем самым нет познания как окольной связи субъекта с объектом. Но представление как суждение о мире уже содержит деление: вербальная конструкция суждения ― это плод активности субъекта, чувственно-наглядный образ ― плод активности объекта.

Ответ Канта на свой основной вопрос связан с разделением понятий на два класса. Одни понятия создаются посредством сравнения и абстрагирования из опыта и носят эмпирический характер. Другие ― это чистые понятия (категории), которые не зависят от опыта и не могут быть выражены в терминах материальных объектов и отношений между ними, они образуют каркас знания о мире и сами по себе ничего не отражают. Категории являются результатом рефлексии над деятельностью мышления в опыте, отражая акты познания, а не факты природы. Материальный мир побуждает, но не принуждает к их построению. Они формируются вне чувственно-эмпирического контекста, обладая логической всеобщностью и необходимостью и мыслимы сами по себе (несут в себе свое основание), тогда как материальные объекты и отношения между ними не мыслимы вне отношения к категориям.

Связав категории с познанием мира (они, по Канту, являются основой познания мира), критическая философия освободила их от онтологической трактовки: логическая функция категорий исключает их физический статус. Чистые понятия существуют ни до (мир идей объективного идеализма), ни после (как продукт абстракции от опыта в смысле эмпиризма), а вместе с представлением предмета, так как являются не формой объекта, а формой представления объекта. Эта форма реальна, но идеальна, так как она определяет закон построения суждений о мире. Категории не делают более ясным, а делают возможным построение знаний о мире. Конечно, содержание суждения о мире заимствовано из опыта, но форма суждения есть плод активности субъекта познания. Так, например, суждения «солнце плавит воск» и «солнце сушит глину» тождественны с точки зрения «причины», хотя с точки зрения эмпирического содержания они противоположны. Категории делают возможным построение потенциально осмысленных суждений, поскольку они определяют правила их построений.

Кант критикует объективный идеализм, который ищет истоки категорий в идеальном мире, подчеркивая, что мы знаем только один разум ― разум человека. Категории с точки зрения критической философии эмпирически реальны, но трансцендентально идеальны. Их свобода от эмпирического содержания означает, что они не есть ничто, а есть нечто, совместимое с любым эмпирическим содержанием, так как они определяют логическую общность и необходимость суждений о мире. Категории туманны, неопределенны с точки зрения онтологии, но ясны и определенны как основа познания: их отношение к объектам неясно, отношение к суждениям об объектах ясно. Таким образом, на место предметного противопоставления материи и сознания Кант ставит логическое деление на два класса понятий.

Натуралистическая гносеология эмпиризма и рационализма путала онтологию и гносеологию, так как на языке онтологии пыталась ставить и решать гносеологические проблемы. Основной вопрос Канта выделяет сферу познания как область качественно отличную от онтологии. Более того, с точки зрения критической философии не учение о природе определяет учение о познании, а наоборот, учение о познании определяет учение о природе: предмет согласуется с познанием. Мы не можем говорить об объекте, не ссылаясь на язык; мы не можем познавать мир без ссылки на познание. Любая естественно-научная теория есть результат процесса познания и может быть рассмотрена с гносеологической точки зрения.

Именно поэтому гносеология Канта существенным образом опирается на механику Ньютона. Если Ньютона интересовали законы природы, то Канта ― законы познания природы. Если для Ньютона классическая механика есть образ внешнего мира, то для Канта она является продуктом процесса познания. Первого интересует отношение механики к миру объектов, второго ― к миру субъекта. Ньютон использует понятия пространства, времени, категории субстанции, причины, взаимодействия для формулировки законов механики, тогда как Кант исследует эти мыслительные средства познания в рамках самого познания. Отвлекаясь от эмпирического содержания классической механики, Кант исследует мыслительную чистую форму, без которой эмпирическое содержание не может быть выражено. Здесь уместна пусть грубая, но оправданная для понимания следующая аналогия. Если я в своих очках вижу предметы, но не вижу стекол очков, то в чужих очках я вижу стекла, но не вижу предметы. Образно говоря, Кант исследует те стекла, сквозь призму которых Ньютон видел и понимал внешний мир.

В философии Канта исключительное место занимает его учение о пространстве и времени. Как эмпиризм, так и рационализм считали, что пространственно-временные представления навязаны нам внешним миром. В критической философии впервые в истории философии эти представления связываются с активностью субъекта, так как определяются как априорные формы чувственности. Подобно категориям рассудка представления пространства и времени, по Канту, являются плодом активности субъекта, а не объекта. Отсюда следует гениальная идея Канта, что геометрия как логическое учение о пространстве не отражает законы внешнего мира. Эта идея получила блестящее подтверждение с построением неевклидовых геометрий.

Еще до Канта Эйлер обратил внимание на сложность онтологической трактовки представлений пространства и времени. Поэтому он писал, что не важно, что такое пространство и время, важно лишь то, что без представлений пространства и времени невозможно сформулировать принцип инерции, а тем самым и законы динамики. Кант осознает, что проблема пространства и времени является не онтологической, а гносеологической. Действительно, абсурдно приписывать пространству и времени физические свойства, которые принадлежат материальным объектам и процессам в пространстве и времени, а не самим пространству и времени. Неудовлетворительна и точка зрения Лейбница, сводившего пространство к порядку сосуществования тел, а время ― к последовательности событий. При таком подходе мы имеем дело с эмпирическим обоснованием математики, поскольку пространство и время выражают структуру материального мира. Но ведь геометрия и арифметика как логические учения о пространстве и времени являются ясными и точными, если мы отвлекаемся от их связи с внешним миром (вспомним пример Платона: невозможно спутать числа 10 и 11, но в опыте мы можем принять 10 баранов за 11).

С точки зрения критической философии пространство и время являются не реальными основами тел и процессов и не отношениями между ними, а основами познания материального мира. Это идеальные структуры, которые сами по себе ничего не отражают, но без них невозможна формулировка физических законов. Как писал Максвелл: идея пространства существенно отлична от понятия материальной системы, но необходима для выражения ее свойств. Иначе говоря, пространство и время вводят структуру языка, на котором мы говорим о законах внешнего мира. Как биолог объясняет изменение числа микробов в опыте с помощью арифметики, но не за счет ее, так и физик объясняет деформацию стержня с помощью геометрии, но не за счет геометрии. Пространственная и временная структуры не могут быть выражены на языке материальных объектов и процессов, а наоборот, они определяют структуру этого языка. Раз пространство и время являются основой познания мира, то их отношение к материальному миру является гносеологическим, а не физическим. Иначе, в формулировку физических законов не должны входить понятия, характеризующие отношение тел и процессов к пространству и времени. Таким образом, в физической теории выделяется два класса понятий: гносеологические и собственно физические.

Широко известно высказывание Канта, что в каждой науке о природе столько науки, сколько в ней математики. Кант первый доказал, что математика ― это не разновидность физического знания, а является априорным элементом физического познания. Это открытие привело к коперниковскому перевороту в понимании физических законов. Эти законы не извлекаются из природы как некие скрытые отношения, а вносятся в нашу картину мира, будучи продуктом закономерного познавательного процесса. Не природа порождает знание о ней (она дает только материал знания, а не само знание), а познавательная деятельность субъекта является источником физических законов как общих суждений о мире. Построение физических законов лишь по содержанию детерминировано природой, тогда как по форме оно является продуктом познания мира, а не продуктом самого мира: мы знаем о мире в форме знания, но не знаем о знании в форме материи.

Критическая философия позволила понять амбивалентную природу естествознания. Кант обнаружил в знании о природе априорные гносеологические элементы, которые произведены самой познавательной деятельностью для построения образа мира. Эти элементы являются образами познания мира, а не образами самого мира. Поэтому для полного понимания физики одной экстравертной установки недостаточно: она должна быть дополнена интровертной установкой, с точки зрения которой, сама физика рассматривается как продукт познавательной деятельности. Если для Ньютона как кинематика, так и динамика классической механики имеют онтологический статус, то с точки зрения гносеологии Канта кинематика является образом познания мира, с помощью которого строится динамика. Поэтому корректно говорить, что наука является не образом мира, а образом познания мира. При этом истина не отрицается, а становится более длинным и тонким путь к ней.

Тот факт, что для построения образа мира необходим образ познания, то есть картина объекта строится с помощью картины познания, является общим местом в современной физике. Так, например, В. Гейзенберг часто подчеркивал, что современная физика говорит не о мире элементарных частиц, а о познании элементарных частиц. Хорошо известны соответствующие высказывания Н. Бора о том, что задача физики заключается не в том, чтобы узнать, какова природа тел, а в том, что мы можем сказать об этой природе, как мы говорим об этой природе. Без критического анализа понятий классической механики было бы невозможно построение современной физики. Но такой анализ является гносеологической, а не собственно физической проблемой. Если в одной из своих бесед с Бором Гейзенберг высказал сомнение в возможности понимания микромира (это было в период становления квантовой механики), то Бор ответил в стиле Канта, что для этого предварительно надо решить проблему понимания.

Тот факт, что любая физическая теория в своих основаниях содержит решение проблемы деления на субъект и объект, то есть содержит гносеологическое измерение признается многими современными физиками. В частности, М.А. Марков писал: «Квантовая теория не внесла ничего нового в самое "деление на субъект и объект" в его общефилософском смысле, но она внесла существенно новое в вопрос взаимоотношений субъекта и объекта, раскрывая шире понятие физической реальности и макроскопическую форму нашего знания микромира»¹. Подобное высказывание есть и у Л.И. Мандельштама: «… принципы построения квантовой теории, или, если можно так выразиться, структура той рамы, которой квантовая теория обрамляется, та же, что и в любой другой физической теории. Но нельзя отрицать, что структура самой картины весьма сильно отлична от классики, и утверждение, что мы здесь имеем дело с новым физическим мировоззрением, вряд ли можно считать преувеличением»². В стиле Канта об амбивалентности квантовой теории пишут К. Вайцзеккер и Ф. Гернитц: «Квантовая теория есть наука, то есть она есть кусочек человеческого знания, но она также теория о знании или просто теория самого человеческого знания. Вы можете достичь ее, двигаясь с двух сторон, рассматривая объекты или рассматривая знание»¹.

Хорошо известно, что построение как специальной, так и общей теории относительности связано с осознанием Эйнштейном гносеологической неудовлетворительности классической механики. Ведь абсолютное пространство и время Ньютона обладали статусом объективной реальности, поскольку, в частности, пространству приписывалась способность воздействовать на тела (оно было причиной сил инерции), не испытывая обратного воздействия. Онтологизация представления об абсолютном пространстве, по Эйнштейну, скрывала несовершенство понятий Ньютона. Стремление освободиться от представления о физической предметности пространства и времени (одна из основных идей критической философии) привело в конечном счете к построению последовательной физической теории, в которой пространство и время сохраняли за собой лишь гносеологический статус: «Как известно, стремление найти общую точку зрения на различные физические явления… существует с тех пор, как существует физика. Но до нашего столетия физика, как правило, стремилась найти универсальное вещество, заполняющее все пространство, свойствами которого можно было бы объяснить все физические явления. Так появились гипотезы об универсальных жидкостях типа флогистона и об эфире. С современной точки зрения эфир ― механическая модель геометрических свойств пространства-времени. Поэтому он может быть без ущерба для теории из нее изъят и заменен аксиомами о пространственно-временных отношениях. Понимание этого обстоятельства привело, как известно, к созданию специальной, а затем общей теории относительности»².

Поэтому Эйнштейн подчеркивал неоднократно, что переход от механики Ньютона к специальной, а затем общей теории относительности связан не со свойствами вещества или поля, а с неясностью наших суждений о них. Иначе говоря, для Эйнштейна, как и для Канта, проблема понимания заключается не в переходе от суждений к миру, а в критическом пересмотре той идеальной пространственно-временной структуры, которая делает возможным формулировку корректных суждений о физической реальности. Только в общей теории относительности Эйнштейну удалось дать геометрическую трактовку гравитации, поскольку законы гравитации не содержали понятий, характеризующих отношение материи к пространству-времени. Тем самым пространственно-временные представления сохранили за собой только гносеологический статус. Поэтому общая теория относительности доказывает, что не геометрия становится эмпирической наукой, а физика становится теоретической, что полностью соответствует идее Канта о возможности построения чистого естествознания.

Конечно, не следует думать, что гносеология критической философии и современная физика гармонично связаны. Ведь, повторимся, Кант построил свою гносеологию, опираясь на науку своего времени. Революция в естествознании в XX веке требует новой гносеологии. Потребность в этом ощущают многие физики. Широко известно высказывание Р. Фейнмана, что квантовую механику никто не понимает. Не прекращаются до сих пор и споры вокруг теории относительности. Но как физика XX века возникла на базе предшествующей физики, так и новая гносеология должна быть связана с гносеологией Канта по принципу соответствия, то есть включать в себя критическую гносеологию как частный случай. Кант заложил основы гносеологии как науки, подобно тому, как Эвклид построил первую геометрию, а Ньютон ― первую механику. К сожалению, до сих пор в философской литературе распространено мнение, что Кант ― агностик, мнение, основанное на предрассудках догматической философии и ее теории отражения. Без освобождения от этого предрассудка прогресс современной науки невозможен.