Глава 2. Философия и наука § 1. Соотношение философии и науки в становлении науки

Вопрос о соотношении философии и науки неразрывно связан с пониманием природы как философии, так и науки. Различное понимание последних неизбежно ведет к различным ответам на данный вопрос. В самом общем смысле науку можно определить как одну из форм культуры, тогда как философию считают «живой душой культуры», интегрирующей все формы культуры. Если основным вопросом философии является проблема человека вообще, то наука имеет дело с человеком как субъектом познания. Науке присуща аналитическая ориентация, тогда как философии ― синтетическая: «Наука стала развиваться, когда люди стали удерживать себя от общих вопросов, таких как: ″″Из чего состоит материя? Как возникла Вселенная? В чем сущность жизни?″. Они стали задавать вопросы частного характера, например: ″Как падает камень? Как вода течет по трубе?″ и т. д.»¹.

Философия (любовь к мудрости) возникает в VI веке до н. э. в Древней Греции. Это уникальное время во всемирной истории. К. Ясперс называет его «осевым временем». Именно в это время возникает восточная философия, мировые религии (исключая ислам). «Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день»². Основным достижением древнегреческой философии была разработка такой структуры философских категорий, которая остается справедливой и сегодня. Эти категории были плодом философской рефлексии над универсалиями культуры, содержащими антропоморфные элементы (чувства, эмоции, переживания, наглядные образы и т.д.). Элиминация последних посредством логико-понятийного анализа привела к формированию категориальной матрицы, окольным образом связанной с чувственно-эмпирическим контекстом. Изучая древнегреческую философию, мы с удивлением обнаруживаем, как человеческий разум проигрывает все возможные ответы на свои собственные вопросы, поставленные им с помощью построенной им категориальной сетки. При этом важно, что имеет место не только различные вариации ответов на один и тот же вопрос, но и изменение смысла самих вопросов. Так, например, милетская школа дает различные ответы на вопрос о первоматерии, подразумевая одно начало, тогда как Эмпедокл исходит из четырех начал (земля, вода, огонь и воздух). Другой пример: если милетская школа в постановке проблем онтологии исходит из понятия пространства, то Гераклит в качестве фундаментальной категории использует понятие времени (идея становления, всеобщего изменения). Построение различных возможных миров на основе разума, связанное с преобразованием неявных структур категорий культуры в явные структуры категорий философии, доказало суверенность теоретического философского разума, его несводимость к чувственно воспринимаемому миру. А без открытия мира вечных идей Платона нет и не может быть мира науки.

Существует две основные точки зрения на возникновение науки. В соответствии с одной из них наука возникает в Древней Греции одновременно с философией в VI веке до н. э., поскольку в это время происходит освобождение сознания человека от пут мифологического мировоззрения, что необходимо для возникновения древнегреческой математики, астрономии, механики. Другая концепция становления науки связывает ее возникновение с XVI―XVII веками. Именно работы Коперника, Кеплера, Галилея и Ньютона привели к построению экспериментально-математического естествознания.

Обе точки зрения имеют право на существование. Древнегреческие философия и математика настолько связаны, что различать их мы можем только ретроспективно: в рамках древнегреческой культуры они органически связаны. Но экспериментально-математическое естествознание древние греки построить не могли в принципе. Во-первых, эксперимент был для них не умозрительным исследованием («теория» в переводе с греческого языка означает «умозрение»). Эмпирические знания считались «делом низким и неблагодарным», достойным раба, а не свободного грека, который лишь под давлением внешних обстоятельств вынужден был заниматься изобретением военной техники и оборонительных сооружений. Науку и практику греки противопоставляли с точки зрения целей: в практике – польза, в науке – истина, знание ради знания. Практика не способствует познанию естественной природы, поскольку создает технику, то есть искусственные орудия, которых нет в природе. Труд раба и действия Архимеда с рычагами по сути не отличаются друг от друга: и там и тут мы имеем дело лишь с полезной «хитростью», искусственным обманом природы, но вовсе не с познанием природы как таковой. В основе науки лежат созерцание, умозрение, а не опыт, эксперимент. Природа, Космос для древнего грека был живым организмом, гармонически целым, совершенным и поэтому обнаружение этой гармонии возможно на пути умозрительного созерцания, тогда как всякое экспериментирование есть насильственное испытание (сравни слово «естествоиспытатель»), искажение, нарушение космической гармонии, уводящее от истины, а не приближающее к ней.

В средневековой философии наука, как и сама философия, была служанкой религии. Природа считалась зашифрованным текстом, написанным Богом, который поддается разгадке, расшифровывающей в ней скрытые божественные смыслы. Интимное знание природы доступно человеку, который в иерархии Бог ― Природа занимает место посредника. Но господство человека над природой в этот период определяется не столько разумом, сколько волей и верой. Последняя, по Августину, управляет разумом. Такое расширенное представление о человеке, сближение его с Богом, освобождало от космического контекста греков, человек отныне уже не мог рассматриваться как совершенный. Вместе с тем логико-символическое описание природы, использование количественных математических методов познания было еще невозможно. Поиск «скрытых качеств», «тайных форм» лежал в основе алхимии и астрологии.

Было бы грубой ошибкой считать, что алхимия и астрология ― это антинаука. Как Птолемей небесполезен для Коперника, так и без алхимии и астрологии невозможно возникновение химии и астрономии. Хотя алхимики проводили качественные опыты (весами, например, они почти не пользовались), но именно им принадлежит честь открытия ряда соединений серы и ртути, они открыли фосфорную и азотную кислоты. Поиск чудодейственных средств превращения неблагородных металлов в золото привел их к изобретению краски, стекла, эмали, к разработке некоторых приемов лабораторной техники (перегонка, возгонка). Но даже не в этом заключается их основное достижение. Алхимии и астрологии принадлежит изобретение языка, без которого химия и астрономия немыслимы.

Парадигма средневекового мышления живет и в эпоху Возрождения. Творчество Коперника и Кеплера существенным образом опирается на нее. Без религиозных убеждений последних невозможно понять направление и результаты научной деятельности эпохи Возрождения. Коперника и Кеплера в основном беспокоила не проблема соответствия их построений опыту, а соответствие этих построений культуре своего времени. Поэтому теизм и гилозоизм были руководящими идеями их творчества. Будучи глубоко уверенным в том, что мир сотворен Богом, Коперник считал простоту гелиоцентрической системы аргументом в пользу ее божественного творения: «Солнце, как бы восседая на царском троне, правит обходящей вокруг него семьей светил… Земля зачинает от Солнца и беременеет каждый год… В середине всего находится Солнце. Действительно, в таком великолепнейшем Храме кто мог бы поместить этот светильник в другом и лучшем месте, как не в том, откуда он может все освещать»¹. Кеплер считал трехмерную сферу воплощения сущности самого Бога: «Образ триединого бога есть сферическая поверхность, а именно: бог-отец в центре, бог-сын ― на поверхности и святой дух ― в симметричном отношении между центром и описанной вокруг него сферической поверхностью»².

Вера Кеплера в гелиоцентрическую систему, опираясь на символический образ троицы, предшествовала сознательной (рациональной) формулировке законов Солнечной системы, ориентируя сам поиск гармонии мироздания. Первоначально Кеплер разделял «очарование округленностью» Аристотеля и Коперника. Религиозное обоснование окружности исключало вопрос о причине движения планет по окружности, но противоречило результатам наблюдений учителя Кеплера астронома Тихо Браге. Убедившись, что учет наблюдений обязывает говорить о действительной траектории планет на языке эллипса, Кеплер критикует идею совершенного кругового движения планет с позиции гилозоизма: «Если бы небесные движения были произведением разума, можно было бы с основанием заключить, что орбиты планет совершенные круги…, однако небесные движения ― произведения не разума, а природы, то есть природной способности тел или души, действующей в полном согласии с этими телесными способностями… даже если допустить, что мы наделили планеты сознанием, это сознание не было бы в состоянии достичь того, что хочет, то есть абсолютного совершенства круга, ибо… поскольку для осуществления движений необходимы, помимо разума, природные и животные качества, последние следовали бы своим собственным склонностям; они не все делали бы согласно велениям разума, которых они не воспринимали бы, и многое делали бы в согласии с природной необходимостью»¹. Именно гилозоизм Кеплера помешал ему перейти от понимания движения как процесса к пониманию движения как состояния, что необходимо для формулировки принципа инерции как исходного принципа классической механики. У Кеплера, как и у Аристотеля, был предрассудок здравого смысла ― причиной движения может быть только живое начало, то есть цель.