§ 6. Неопозитивизм

Неопозитивизм как третий этап в эволюции позитивизма стал складываться в 20-е годы ХХ столетия. Он известен как «логический позитивизм», «логический атомизм», «логический эмпиризм», «аналитическая философия», «лингвистическая философия». Близок к нему по духу операционализм П. Бриджмена, который появился на свет в это же время. Обычно неопозитивизм в узком смысле слова понимается как логический позитивизм, который зародился в «Венском кружке». Наиболее яркими представителями его были М. Шлик, Р. Карнап, Г. Рейхенбах, Ф. Франк. Огромное влияние на становление и эволюцию неопозитивизма оказали Б. Рассел и Л. Витгенштейн.

Переход от махизма к неопозитивизму был тесно связан с необходимостью философского осмысления результатов революции в физике, связанных с построением теории относительности и квантовой механики. Продолжая позитивизм О. Конта и Э. Маха, неопозитивисты обратили внимание на роль логики и математики в научном познании. Разделяя с предшествующим позитивизмом боязнь метафизики, логический позитивизм учитывает математическую логику Б. Рассела и А. Уайтхеда и естественно-научный конвенционализм А. Пуанкаре в построении своей концепции философии науки. Важно подчеркнуть, что родоначальники неопозитивизма были в основном профессиональными учеными либо в сфере математики и логики, либо в сфере естествознания. В этом кроется сила и слабость их учения. Невежество в философии проявлялось в их наивной и самоуверенной критике классического философского наследия, в частности, в нативистской трактовке гносеологии Канта. Представители логического позитивизма признают авторитет Юма, философию которого они пытаются развить, учитывая достижения математической логики. Отличное владение наукой, виртуозное использование языка математической логики дало возможность именно логическому позитивизму впервые в истории человеческой мысли построить целостную концепцию науки, тогда как у его предшественников Маха и Пуанкаре их методологические идеи были вплетены либо в контекст философской системы, либо в контекст самой науки. О методологии научного познания как самостоятельной научной дисциплине мы сегодня говорим благодаря именно неопозитивизму.

Доктрину неопозитивизма можно резюмировать в следующих принципах:

1. Предметом философии являются не вещи и не ощущения, а язык, прежде всего, язык науки. О внешнем мире говорит наука, а не философия. Философия не дает знания о мире. Она имеет дело не с внешним миром, а с языком, то есть с тем, что о нем говорят. Язык ― подлинный предмет философии. Все философские проблемы ― это языковые проблемы. Наука имеет дело с объектами, философия ― с утверждениями об этих объектах. Если традиционная метафизика сравнивала предложения с реальным миром, то наука с точки зрения неопозитивизма сравнивает одно предложение с другим, поскольку только знание соизмеримо со знанием. Таким образом, неопозитивизм не против философии, а против метафизики как знании о мире, качественно отличном от научного знания о мире. Такое переопределение предмета философии стало возможным лишь благодаря усложнению самой науки и ее языка.

2. Основной вопрос неопозитивизма ― критерий отличия научных высказываний от ненаучных. В качестве такого критерия выступает принцип верификации: только и только то предложение научно, если его истинность может быть установлена наблюдением; если же это невозможно сделать, то предложение не научно. В науке существуют два класса высказываний:

1) предложения логики и математики, которые носят аналитический характер и не дают нового знания, определяя лишь форму, а не содержание знания;

2) предложения науки, носящие содержательный характер и дающие новое знание, так как непосредственно связаны с чувственным содержанием. Содержательные высказывания, непосредственно выражающие чувственные данные называются атомарными (протокольными) предложениями, а их комбинация ― молекулярными предложениями. Таким образом, неопозитивизм возвращается к точке зрения Юма на существование двух классов высказываний, игнорируя более тонкую классификацию априоризма Канта.

3. Неопозитивизм ― это комбинация эмпиризма и конвенционализма. Осознав, прежде всего благодаря работам Пуанкаре, необходимость использования языка математики в построении науки, неопозитивизм поставил проблему соотношения формы и содержания научного знания. С точки зрения принципа верификации математическое знание оказывается онтологически бессмысленным, так как математика сама по себе ничего не говорит о внешнем мире. Ее знание аналитично, а ее суждения тавтологичны. Математические и логические законы не являются истинами, полученными с помощью опыта. Выход, который находит неопозитивизм, сводится к следующему. Содержание научной теории составляют элементарные (атомарные) высказывания и высказывания выводимые, а тем самым и сводимые к ним. Поскольку процесс выведения и сведения регулируется с помощью математики и логики, которые не прибавляют ничего нового к содержанию научного знания, то содержание предложений теории остается тем же самым, что и содержание атомарных высказываний. Сам же язык математики и логики является результатом условных соглашений и инструментом обработки, преобразования опытного знания и поэтому необходимо входит в каркас науки. Таким образом, принцип верификации решает проблему демаркации науки и не-науки (метафизики, религии, искусства, этики, эстетики), утверждая нейтральный характер протокольных высказываний науки по отношению к ее теоретическому уровню. Это учение о нейтральных предложениях напоминает учение Маха о нейтральных элементах.

4. Если субъективный идеализм определяет вещь через комплекс ощущений, а объективный идеализм ― через систему философских категорий, то неопозитивизм определяет объект как теорию объекта. Изучение микромира и мира околосветовых скоростей связано с изучением экзотических объектов, далеких от наших обыденных представлений. Умение говорить о том, что невозможно чувственно наглядно представить, построение ненаглядной физики связано с усложнением теоретического языка науки, вне отношения к которому невозможно говорить о микро- и мегамирах. О существовании объектов в этих мирах мы можем говорить только с точки зрения теории этих миров. Более сложный язык этих теорий позволяет передать более сложную информацию об этих объектах. Ведь совершенно ясно, что для того чтобы понять, например, что такое электрон, недостаточно ввести в наш язык слово «электрон». Суть понимания заключается в нашей способности выработать такой язык, на котором мы можем говорить о непредставимом. В науке вопрос о том, что существует, решает теория, а не чувственные данные, не психология. Таким образом, проблема существования становится не только эмпирической, но и теоретической проблемой, а тем самым и проблемой языка.

5. Принцип физикализма ― это принцип, обеспечивающий единство науки с точки зрения построения универсальной науки как упорядоченной однородной структуры предложений, основанной на протокольных высказываниях, охватывающих все явления природы и человеческой жизни. Всеобщим языком такой науки является язык физики, который охватывает содержание всех других научных языков. Именно нейтральный характер протокольных высказываний позволяет осуществить перевод языков всех наук на язык физики. Биологические и социальные феномены выражаются на языке протокольных высказываний столь же успешно, как и собственно физические феномены. Как классическая философия материализма XVIII века пыталась на языке механики говорить обо всем на свете, так и неопозитивизм стремился редуцировать все научные языки к языку физики. Широко известно знаменитое высказывание Б. Рассела о том, что все происходящее в нашем мире закодировано в структуре электронных оболочек атомов. Таким образом, воистину «физика ― соль, остальное все ноль».

Таковы основные принципы доктрины неопозитивизма.

Ограниченность философии неопозитивизма особенно ярко проявляется в его определении всех традиционных философских проблем как псевдопроблем. Ведь нелепо думать, что метафизические проблемы, которыми занималась философия более двух с половиной тысяч лет, являются бессмысленными. Даже здравый смысл подсказывает, что мы скорее согласимся с бессмысленностью такого суждения, чем примем его за основу. Удивительно и то, что в своей критике метафизики неопозитивизм исходит из философии Юма и критикует философию Канта, которого, как известно, Юм разбудил от «догматической дремоты».

Традиционная философия имела дело с двумя классами суждений: истинными и ложными. Неопозитивизм дает более сложную и тонкую классификацию суждений. Он выделяет четыре типа предложений: истинные, ложные, абсурдные и псевдовысказывания. Если первые два класса высказываний удовлетворяют принципу верификации, то вторые два ― нет. Абсурдные высказывания, по определению, не верифицируются, в принципе не верифицируются, хотя и поддаются грамматическому анализу. Высказывание «Цезарь есть простое число» качественно отлично от высказывания «Цезарь не перешел через Рубикон». Второе высказывание ложно, первое ― в принципе не сопоставимо ни с одной из возможных ситуаций, в которой оно могло бы быть истинным или ложным. В абсурдных высказываниях субъект и предикат несоизмеримы и поэтому само высказывание нелепо с точки зрения семантики, хотя и поддается синтаксическому анализу: «метр красивее килограмма», «снег горячее кварка» и т.д. Псевдовысказывания ― это наиболее широкий класс высказываний, которыми человек пользуется в своей жизни. В число этих высказываний попадают базисные принципы материализма и идеализма: «материя первична», «сознание первично» и т.д.; основные положения религии: «Бог существует», «рай существует», «существует загробная жизнь» и т.д.; исходные принципы этики: «существует добро, справедливость, совесть, достоинство» и т.д.; и, наконец, эстетические высказывания типа «закат солнца красивый». Все эти высказывания не верифицируемы в принципе, так как несравнимы, несоизмеримы, несопоставимы с чувственными данными и не могут быть выведены из протокольных суждений.

Отрицая за всеми высказываниями, которые не верифицируемы, научный смысл, неопозитивисты вынуждены придать им ненаучный смысл. Метафизика, религия, этика, эстетика оказываются за пределами науки, так как выражают субъективное отношение человека к окружающему миру, выражают чувство жизни, эмоции, настроения. Таким образом, метафизика, мораль, религия, искусство оказываются существенно важными сферами жизни человека, где не работает принцип верификации.

Но если в сфере искусства мы говорим о выражении чувства жизни, то метафизика, теология, этика и эстетика претендуют на всеобщность и необходимость своих положений. Поэтому неопозитивистская трактовка традиционных ценностей человека вступает в конфликт с их привычным пониманием. Противопоставление науки всей остальной культуре не может быть признано удовлетворительным даже с исторической точки зрения, так как противоречит самому факту происхождения науки в контексте культуры: если бы наука была чужда культуре, то последняя не допустила бы ее возникновения как инородного тела. Сам факт укорененности ненаучных сфер духовной культуры в жизни общества является серьезным аргументом против искусственной трактовки науки в рамках неопозитивизма.

Даже в работах самих физиков, которые в основном анализируют неопозитивисты, показывается тесная связь науки с метафизикой и культурой. Эйнштейн, например, писал о принципиальной неустранимости метафизики из физики, об огромном значении влияния религиозных, нравственных и эстетических идей на научное творчество. Бор и Гейзенберг подчеркивали тесную связь естествознания с этикой. Таким образом, физика верифицируется не только в опыте, но и в культуре.

Но наиболее ярко ограниченность неопозитивизма проявляется с точки зрения историко-философского подхода. В основе гносеологической концепции логического позитивизма лежит юмистское деление всех суждений на аналитические и синтетические. Как однажды заметил М. Шлик, неопозитивизм можно определить как учение, отрицающее априорное синтетическое знание. Отсюда вытекает нативистская трактовка априоризма как учения о врожденности априорных синтетических суждений. Но ведь при таком понимании априоризма стирается грань между ним и концепцией врожденных идей классического рационализма, становится непонятной сама сущность коперниковского переворота в философии.

Корень расхождений между кантианством и неопозитивизмом заключается в различной трактовке категорий содержания и формы. Следуя логике Аристотеля, неопозитивисты противопоставляют эти категории. Если греческий философ под содержанием понимал материю, а под формой то, что придает материи ее качественную определенность, позволяющую отличать одну вещь от другой, то неопозитивисты под содержанием понимают чувственные данные, которые непосредственно выражаются в протокольных суждениях. Само восприятие содержания этих предложений является гарантией их истинности. Таким образом, информацию о внешнем мире несут только синтетические апостериорные суждения, поскольку они и только они заключают в себе содержательное знание о мире.

Математика и логика с точки зрения неопозитивизма ― это аналитическое знание, которое не несет в себе никакой информации о внешнем мире. Они содержат в себе конвенционально устанавливаемые определения и правила построений и преобразований предложений. Это чисто формальное, а не содержательное знание, оно аналитично, а не синтетично. В отличие от классического рационализма математические и логические структуры являются не результатом интеллектуального созерцания врожденных структур, а конвенционально построенными структурами, лишенными всякого содержания, тогда как врожденные идеи содержательны. Таким образом, физика есть синтез содержания, идущего из опыта, и формы, накладываемой на это содержание сверху. Известно высказывание Карнапа, что теория строится сверху.

У Канта существенно иное понимание категорий содержания и формы. Если у неопозитивистов деление на содержание и форму неразрывно связано с их классификацией суждений на аналитические и синтетические, то само выделение априорных синтетических суждений возможно только с точки зрения пересмотра традиционного понимания соотношения этих категорий. Под содержанием Кант понимает суждения о мире, которые, с одной стороны, включают в себя чувственные данные как материю познания, а с другой стороны, они построены на основе априорных синтетических суждений (трансцендентальные предпосылки), которые делают возможным наблюдение и измерение и их последующее осмысление. Таким образом, с точки зрения критической философии деление на содержание и форму непосредственно относится к знанию о мире, а не к самому миру, как считала догматическая философия и не к соотношению языка и ощущений, как считал неопозитивизм. Это деление гносеологично, а не онтологично. Содержание не может быть ни вещью, ни ощущением, так как и то и другое уже есть следствие гносеологического деления.

Если для неопозитивизма научная истина постигается непосредственным восприятием изучаемых объектов и их свойств, а также их анализом, то критическая философия доказала, что такому восприятию всегда предшествует ряд построений, определяющих характер измерений и тем самым форму, которую примет сама истина. «Видеть» всегда означает «видеть что-то». Мы не называем видением раздражение сетчатки глаза, как не называем слушанием раздражение барабанной перепонки уха. Сама идея наблюдения является сложной идеей. Она разделяет субъект и объект: представление объекта принадлежит субъекту, но относится к объекту. С психологической точки зрения нет этого деления, так как психика непосредственно связывает субъект и объект. С гносеологической точки зрения представление объекта исключает антропоморфизм, так как получает теоретическое обоснование. Несоизмеримость объекта и его представления преодолевается критической теорией познания, в которой ощущения связываются с чувственностью, а познание ― с активностью рассудка и разума субъекта. Как человек может говорить о морали, не говоря о поступках людей, так и ученый может говорить об измерении, не говоря о его результатах, которые связаны с наблюдением. Содержательный характер априорных предпосылок при этом становится очевидным, а роль опыта и наблюдения понятной. Место всех этих элементов в научном познании оказывается вполне определенным и ясным. Априоризм Канта говорит о более тонком, сложном и богатом понимании опыта, чем неопозитивизм. Критическая гносеология утверждает своеобразие эмпирического познания и в этом своеобразии видит свою главную заслугу. Известно изречение Канта, что область его познания ― «плодотворный пафос опыта».

Неопозитивистская классификация суждений неизбежно ставит вопрос о типе самого главного принципа верификации в системе исходных принципов неопозитивистской парадигмы. Этот принцип относится к классу принципов, без которых построение научной теории невозможно. Так, например, принципы эмпиризма, рационализма, операционализма, наблюдаемости, экономии мышления ― это требования к построению научного знания о мире, а не требования к самому миру; их нельзя выразить на языке вещей и отношений между ними, как это имеет место относительно физических законов. Поэтому очевидно, что они сами по себе неверифицируемы, поскольку непосредственно относятся к суждениям о мире, а не к самому миру высказываний о фактах.

Размышляя над природой принципа верификации, неопозитивисты предложили считать его предписанием, рецептом, правилом, посредством которого определяется форма научного знания. Но такое решение противоречит самой доктрине неопозитивизма, исключающей априорные синтетические суждения, каковым является принцип верификации, рассматриваемый как предписание, как метасуждение. Критикуя неопозитивистский принцип верификации, Эйнштейн подчеркивал, что научная теория ― это не совокупность верифицируемых суждений, а нечто связное целое, которое именно в таком качестве и сравнивается с опытом. Внутренняя связность научного знания, обеспечиваемая трансцендентальными предпосылками (априорными синтетическими суждениями), важнее для зрелой науки его эмпирической верифицируемости, поскольку в ней проявляется свобода научного творчества, тогда как в принципе верификации явно формулируется зависимость знания от природы. Критика Эйнштейном принципа верификации неопозитивистов близка идее Канта о том, что главным в науке является исходная структура как совокупность априорных синтетических суждений, тогда как физические законы вне отношения к структуре остаются неопределенными и непонятными. Таким образом, сознательно критикуя априоризм, неопозитивизм бессознательно подтверждает его справедливость: неверифицируемость принципа верификации означает существование априорных синтетических суждений.

В решении проблемы соотношения геометрии и физики неопозитивисты тоже делают шаг назад по отношению к Пуанкаре, который поставил эту проблему. Они считают возможным сепаратную проверку геометрии в опыте, хотя основоположник конвенционализма убедительно доказал невозможность опытного подтверждения или опровержения геометрии. В воображаемом Эйнштейном споре Рейхенбаха и Пуанкаре автор теории относительности встает на сторону последнего, подчеркивая, что теория в целом подтверждается опытом, а сама процедура подтверждения не является аргументом в пользу выведения теории из опыта. Подтверждается в опыте не значит вытекает из опыта. Без этой антипозитивистской установки построение общей теории относительности, которая дает геометрическую (то есть теоретическую, а не эмпирическую) трактовку гравитации, было бы невозможным. Эта теория Эйнштейна доказала не эмпирический характер геометрии, как считают неопозитивисты, а теоретический характер физики.

Правда, неопозитивисты разделяют логику открытия и логику обоснования. Если первая является с их точки зрения психологической проблемой, то вторая решается в контексте гносеологии дуализма аналитических и синтетических суждений. При таком подходе проблема существования оказывается эмпирической проблемой, поскольку динамика определяется как отклонение от кинематики. При ближайшем рассмотрении оказывается, что неопозитивизм подменяет одно из возможных определений динамики единственно возможным, исключая другие возможности. Эта подмена возможности необходимостью является следствием эмпиризма неопозитивизма, следствием его принципа верификации. Но общая теория относительности дает теоретическую (геометрическую) трактовку динамики в рамках гравитации. Такое переопределение динамики связано с теоретическим решением проблемы существования. В общей теории относительности на теоретическом уровне возможно различение фиктивной и реальной гравитации. Именно теоретическое решение проблемы существования физической реальности исключает непосредственную зависимость этой теории от актов эмпирических наблюдений, что является существенным естественно-научным аргументом как против позитивизма вообще и неопозитивизма в частности, так и против конвенционализма. Таким образом, логическая независимость теории от опыта и тем самым опыта от теории делает возможным их корректное сопоставление и позволяет рассматривать опытную проверку теории как критерий ее истинности, избегая тавтологии, которая неизбежна, если теория логически зависит от эмпирических наблюдений.

Сведение объекта к теории объекта (один из принципов доктрины неопозитивизма) столь же неудовлетворительно, как и сведение его к комплексу ощущений. Ученый всегда различает физическую реальность, о которой он говорит на языке физической теории, и объективную реальность, о которой философ говорит на языке философии. Ясное понимание этого принципиального различия было дано В. Лениным в его работе «Материализм и эмпириокритицизм», что вынужден был признать даже один из наиболее ярких представителей неопозитивизма Ф. Франк.

Если понятие физического объекта соотносится с уровнем физического познания, то понятие объективной реальности носит гносеологический характер и соотносится с понятием субъективной реальности. Идея объективной реальности носит регулятивный характер и является предпосылкой для построения теории объекта. Мы не можем соотносить теорию объекта с самим объектом вне отношения к уровню развития познания. Флюиды (теплород, флогистон и др.), как и механический эфир, действительно существовали в определенные периоды в физике, но не в объективном мире. Они существовали как идеи, обобщающие опыт и делающие возможным его понимание. Так и сегодня физики не сомневаются в существовании элементарных частиц, в существовании эволюции вселенной в том смысле, в каком об этом говорит современная физика. Вместе с тем следует отдавать себе отчет, что физические представления о мире всегда остаются физическими представлениями, которые соотносятся с опытом и теорией, а не с объективной реальностью самой по себе.

Идея мира в целом (в терминологии Канта), объективной реальности ― это идея разума, а не гипотеза рассудка. Она связана с природой разума, а не внешней природой. Она есть в знании о мире, а не в самом мире. Всегда есть зазор между этой идеей и ее реализацией. Никто не может определить величину этого зазора (расстояние между относительной и абсолютной истиной в терминологии марксизма), так как познание в состоянии перешагнуть любую границу между познанным и непознанным. Осуществление идеи объективной реальности всегда ограниченно и недостаточно. Но в этом не слабость, а ее сила, так как она исключает понимание любой физической теории как абсолютного знания о мире, как знания о мире самом по себе. Идея объективной реальности гарантирует жизнеспособность физического познания, исключая как нелепый вопрос о возможности построения универсальной всеобщей физической теории, то есть вопрос о возможности завершения физического познания.

Нелепо структурировать саму идею объективной реальности, так как вопрос о структуре решает рассудок, а не разум. Идея разума ― это принцип запрета на антропоморфизм построений рассудка. Она указывает направление и определяет цель познания. Гарантируя невозможность исчерпывающего познания мира, идея объективной реальности тем самым гарантирует бесконечность познания, открывая на любой стадии познания новые перспективы. Она совмещает понимание физики как опытной науки, так и науки рассудочной. Синтез чувственности и рассудка только и дает физическое знание, которое ограничено сферой опыта, выход за рамки которого запрещает разум.

Один из критиков логического позитивизма У. Куайн дает более тонкое понимание физического объекта. Он, как и неопозитивисты, исключает наивное понимание физического объекта в абсолютном смысле, то есть вне отношения к теории и к опыту: «Как эмпирик я продолжаю считать концептуальную схему науки инструментом… для предсказания будущего опыта, исходя из прошлого опыта. Физические объекты концептуально вовлекаются в эту ситуацию в качестве удобных и привычных опосредований, причем не путем определения в терминах опыта, а просто как нередуцируемые сущности, эпистемологически сопоставимые с богами Гомера. Что касается меня, то я как "правоверный" физик верю в физические объекты, а не в гомеровских богов, было бы научной ошибкой верить иначе. Но с точки зрения эпистемологии, физические объекты и боги отличаются только в степени, а не в роде»¹.

Онтология физической реальности, по Куайну, относительна не только с точки зрения теории, которую она объясняет, но и относительно предшествующей теории, теоретический язык которой используется как идеальная составляющая эмпирического уровня новой теории. Язык же классической механики исходит из онтологии обыденного языка. Поэтому принцип соответствия, связывающий следующие друг за другом теории, не только соотносит онтологию каждой теории с ее сущностью, но и связывает теоретический уровень предшествующей теории с эмпирическим уровнем новой теории таким образом, что освобождает теоретическое познание от эмпирических элементов.

Тезис об онтологической относительности Куайн обосновывает и ссылкой на принципиальную неопределенность радикального перевода с одного языка на другой. Действительно, поскольку каждое слово связано с предложением, которое, в свою очередь, связано с различной структурой разных языков, то буквальный перевод с одного языка на другой неизбежно будет неадекватным. Поэтому опытный переводчик исходит из представления о целом, из смысла целого, тогда как детали ослепляют, мешают пониманию целого («за деревьями не видим леса», «дьявол прячется в деталях», как говорят англичане). Корректный перевод ― это свободный перевод по отношению к деталям, связанный смыслом целого. Даже передача информации от одного человека другому на «родном» языке, по Куайну, сохраняет радикальную неопределенность перевода, что наглядно проявляется в суждениях восприятия: слова «теплый» и «холодный» воспринимаются разными людьми по-разному.

В решении проблемы физической реальности неопозитивизм более ограничен, чем конвенционализм. Если для Пуанкаре в язык объекта входит язык математики, без которого язык физики построен быть не может, хотя математика и не есть физика, то неопозитивисты делают шаг назад по отношению к конвенционализму, поскольку считают возможным независимую от всей остальной физики верификацию ее геометрической составляющей. Но их решение проблемы конвенционализма основывается на примитивной гносеологии. Неопозитивисты признают, что знание о мире вне отношения к гносеологии является неопределенным. Они признают и то, что нет гносеологии без психологии: их разделение логики открытия и логики обоснования доказывает это. Вместе с тем неопозитивисты упрощают природу науки, исключая для ее понимания априорные синтетические суждения.

Сама эволюция логики, математики, физики и философии доказала ограниченность неопозитивизма. Концепция аналитичности логики была опровергнута А. Черчем, который доказал, что не существует алгоритма, позволяющего решить при помощи конечного числа шагов, является ли данное предложение тождественно истинной формулой или нет. Убедительно опровергла аналитическую концепцию математики известная теорема К. Геделя о неполноте формализованной арифметики, в которой он доказал, что в «Принципах математики» Рассела и Уайтхеда, как и в любой другой формальной системе, имеются недоказуемые и неопровержимые в данной системе предложения, которые тем не менее содержательно очевидны и являются доказуемыми содержательными аксиомами и правилами вывода. Это значит, что арифметика натуральных чисел имеет содержание, которое не может быть выражено только с помощью логических правил образования и преобразования соответствующей формальной системы. Короче, в принципе невозможно построение чистой аналитической формальной структуры. Конечно, содержательный элемент формальной системы не носит эмпирический характер, но он не является аналитическим и логическим.

Логические и математические истины тем самым не являются «истинами во всех возможных мирах». В системах математики и логики содержатся онтологические предпосылки. Поэтому функция математики в науке вовсе не сводится к формальным преобразованиям. Она предполагает определенную онтологию и выступает как источник категориального аппарата познания. Именно поэтому при построении теории электромагнитного поля Максвелл использовал векторное исчисление, а Эйнштейн при построении теории относительности ― тензорное. Основная проблема в физическом познании, что неоднократно подчеркивал Эйнштейн, заключается не в формулировке физических законов, соответствующих опыту, а в решении проблемы физической реальности, которое возможно с учетом онтологического статуса математических структур. Паули, который был посредником в споре Эйнштейна и Бора о природе квантовой механики, подчеркивал, что для Эйнштейна главным в фундаментальной теории является не динамика, а структура.

И, наконец, принцип физикализма как попытка преодоления солипсизма принципа верификации, как стремление выйти за рамки чувственных данных, за пределы научного анализа тоже вскоре обнаружил существенные изъяны. Очевидно, что чувственные данные не могут быть рассматриваемы как непосредственная очевидная реальность не только с точки зрения научного познания, но и с точки зрения здравого смысла. Ведь язык ощущений субъективен, а обыденный язык, а тем более язык науки, интерсубъективен. В предложении, которое мы передаем другому человеку, содержится не чувственная информация, а информация, которая связывает это предложение со всей структурой языка. Именно поэтому мы понимаем друг друга, хотя чувственно-наглядные ассоциации, которые возникают у каждого из нас в процессе общения, могут при этом существенно отличаться друг от друга.

Переход к интерсубъективной концепции верификации неопозитивисты связывают с трактовкой языка физики как универсального языка науки вообще. Конечно, результаты биологических и социальных исследований могут быть описаны на языке физики, который в конечном счете опирается на понятия, непосредственно связанные с чувственными данными. Но отсюда еще не следует, что язык физики является универсальным языком науки. Сущность биологических и социальных процессов не может быть понята с точки зрения физики, подобно тому, как невозможно понимание самой физики с точки зрения биологии или социологии. Хорошо известно знаменитое высказывание Канта, что законы Ньютона в состоянии объяснить всю Вселенную, но бессильны объяснить былинку, травинку, гусеницу. Таким образом, идея социальной физики, автором которой является родоначальник позитивизма О. Конт и которую разделяет вместе с ним неопозитивизм, не только не помогает пониманию природы науки, но и указывает ложный путь ее эволюции.

С тех пор, как возникла физика, не прекращаются попытки свести к ней все остальные науки. Но чем дольше имеют место эти стремления редуцировать все знание к физическому, тем очевиднее становится несостоятельность таких попыток. Само развитие науки все более и более убеждает нас в принципиальной несводимости многообразия наук к одной. Эволюция науки, чем дальше, тем больше, увеличивает расстояние между науками о неживой, живой и социальной природе. Это расстояние сегодня увеличилось настолько, что угрожает забвению самой проблемы, из-за которой когда-то разгорелся весь сыр-бор. Наибольших успехов биологи и социологи достигают тогда, когда осознают, что проблема понимания в этих сферах качественно отлична от проблемы понимания в сфере физики.

У крупнейшего социолога ХХ века П. Сорокина есть яркий пример. В тело человека вонзен нож. С точки зрения биологии мы можем констатировать факт смерти как инвариантный факт. Но в контексте социально-историческом этот биологический инвариант вариативен: это может быть акт жертвоприношения, акт войны, акт неудачной хирургической операции. И наоборот, использование в языке физики понятий, заимствованных из языка биологических или социальных наук, способствует не решению физических проблем, а скрывает их корректную постановку.

Конечно, в принципе физикализма содержится рациональное зерно. Дифференциация и интеграция научного знания ― это реальная тенденция эволюции науки. Но единство этих двух тенденций следует искать не в редукционизме. Кибернетика и синергетика являются примером двух наук, которые, сохраняя суверенность разных наук, устанавливают более тонкую, сложную и богатую связь между ними, чем это имеет место в принципе физикализма как разновидности редукционизма.

Итак, построение первой целостной концепции науки, отличное владение логикой, глубокое знание науки своего времени позволило неопозитивистам получить весомые серьезные результаты, относящиеся к методологии научного познания. Тот факт, что неопозитивисты пользовались всеобщим признанием в течение 30 лет в значительной степени связан и с тем существенным обстоятельством, что они имели мужество признаваться в своих ошибочных взглядах, переходить на подчас радикально отличные от предшествующих позиции. Эта самокритика определила жизнеспособность последнего этапа позитивизма. Вместе с тем, если неопозитивистская концепция методологии научного познания является неоспоримым достижением, то этого нельзя сказать о туманной, неопределенной и подчас невнятной неопозитивистской философии. Особенно явно это проявилось в отношении их к классическому философскому наследию. Наиболее глубокую, полную и всестороннюю критику неопозитивизма дали их преемники в сфере философии науки, а именно постпозитивисты.