Глава 9

„Все дело в людях**

правление и руководство — это не что иное, как управ­ление и руководство людьми. Эффективность любого на­чинания, предпринимаемого менеджером или руководи­телем, зависит от понимания этой проблемы людьми. Какоя смысл и почему люди вкладывают в то или иное понятие или явление, как и почему этот смысл меняется, как и почему этот смысл и деятельность людей взаи­мосвязаны, — все это должно являться предметом вни­мания менеджера. Но, к сожалению, этого не происходит, во всяком случае, это имеет место не так часто и не на должном уровне. Данная глава посвящена этой про­блеме, а также некоторым соображениям, с помощью ко­торых хотелось бы восстановить старую истину о том, что „все дело в людях".

Может быть, кому-то покажется слишком банальным заявление, что „все дело в людях": и так ясно, что без людей ничего невозможно сделать. Решающее значение человеческого фактора всегда признавалось менеджера­ми. Наверное, многим из моих коллег тоже приходилось слышать сожаления бывших однокурсников по поводу того, что они в свое время не использовали возможность получить побольше знаний в области человеческого по­ведения. Специалист по стратегическому планированию, которого я цитировал в 1-й главе, говоря о роли людей, собственно выражает весьма распространенное мнение. Питере и Остин (Peters and Austin, 1985) более шести­десяти страниц своей книги непосредственно посвятили проблеме людей, а косвенно вся работа — это гимн че­ловеческому фактору. Популярность книг Питерса, а так­же таких авторов, как Вейсборд (Weisbord, 1987), Кантер (Kanter, 1983), Беннис и Нанус (Bennis and Nanus, 1985), Брэдфорд и Коэн (Bradford and Cohen, 1984), и многих

130

других свидетельствует о постоянном интересе к про­ блеме и о „спросе" на новые идеи в этой области. Одним из ярких общественных проявлений идеи человеческого фактора, пожалуй, можно считать спортивные соревно­ вания, особенно на профессиональном уровне. Все дру­ гие факторы, влияющие на качество результатов, отно­ сительно постоянны: объем финансирования команды, качество инвентаря, применяемые правила игры, обра­ зование и опыт тренеров и игроков. Даже частота травм равным образом отражается на игре. И остается глав­ ное — руководство командой и сыгранность членов ко­ манды, иными словами — человеческий фактор. Состя­ зательный спорт ярко демонстрирует бесплодность на­ дежды достичь высоких результатов более легким и дей­ ственным путем, минуя человеческий фактор. Пожалуй, еще никому не удалось более убедительно и ярко по­ казать приоритетность роли человека в организации, чем это сделал Гарднер в своей книге по „совершенству": „Мы исходим из того, что каждый общественный ин­ ститут должен способствовать реализации личности. Без­ условно, общественные институты имеют свои цели и обязанности, но на первом месте должна быть готовность ответить на вопрос общества: Jjvojtpj№ercfi_ данным уч­ реждением для развития личности своих сотрудников?" (Gardner, 1961, стр. 142): - ~

Так в чем же существо проблемы? Мы убеждены более чем когда-либо в значении человеческого фактора в ор­ганизационной эффективности. И вряд ли необходимо это обсуждать, но в данной главе я как раз это и делаю.

Неоднократно на протяжении предыдущих глав я вы­ражал неудовлетворенность тем, что мы говорили на лек­циях о роли людей в управлении и руководстве. В этой главе я хотел бы свести воедино свои соображения и в целом привлечь внимание к этой проблеме. Вторую главу, например, я закончил несколько загадочным за­мечанием об „оскудении идей, о природе духовности", которое я наблюдаю в движении за компетентное ру­ководство, и считаю необходимым развить свою мысль.

В 3-й главе я высказываюсь о том, что уточнение Ценностей — это процесс, протекающий в пяти измере­ниях. И по крайней мере два из них — общественное и трансцендентальное — непосредственно связаны с чув­ствами людей и должны учитываться при дальнейшем разговоре. В 4-й главе я высказался несколько подробнее о том, что меня беспокоит в движении за совершенство исполнения. Многое из этого связано с точкой зрения

131

на человека как на орудие, инструмент, который следует побуждать, программировать и подстегивать. Собствен­но, это тоталитарный подход, другого слова не подберешь, так как, несмотря на благие намерения, человек рас­сматривается как некий объект, которым можно мани­пулировать во благо его самого и организации (см. Scott and Hart, 1979).

Я также упомянул в 4-й главе, что идеями в мире „постоянно бурлящей воды" так же трудно управлять, как и организациями. Это означает, что наши суждения об идеях не свободны от бурных изменений. Мы живем в век визгливого великолепия, где знакомая ярмарка идей становится до неприличия шумным местом, а борьба за успех как никогда жестокой. В этом контексте нам приходится все время думать о том, как развивается „образ" человека в организации, и постоянно задаваться вопросом, остаемся ли мы верны человеческой природе в полном объеме или стремимся к привлекательным и престижным образам. Никто из нас не застрахован от техномании, описанной в 6-й 1главе, но это может стать сущим бедствием, если мы допустим, чтобы она влияла или, более того, определяла наши представления о че­ловеке. Учитывая, что величайшие умы так и не смогли дать окончательного определения человека, нам также следует придерживаться слишком узких характеристик, как бы ни требовали от нас прожекты организационного развития, „системные структуры" или „организационные преобразования" такого ортодоксального подхода.

Наука о поведении, занимаясь такими вопросами, как объяснение организационного поведения, управление им, направление и изменение его, выработала несколько ос­новных понятий о человеке. В их числе „экономический человек", „социальный человек", „самоосуществляющий­ся человек", „командно-групповой человек", „социаль­но-технический человек", „комплексный человек", „чело- , век — безукоризненный исполнитель", „постиндустри­альный человек", „человек — сгусток нервов" и т. д. Несмотря на серьезность подобных попыток, я иногда задаюсь вопросом, а не идем ли мы к довольно поверх­ностному пониманию человека как „поверхностного че-_, ловека", если хотите.

Поверхностный человек

Кто же такой „поверхностный человек"? До недавнего времени мы считали, что это североамериканец, пред-

132

ставитель среднего класса, белый, мужчина и что все эти характристики могут быть применимы и к другим. Поведение Поверхностного человека поддается наблю­дению и классификации. Он не делает ничего неизве­данного, ранее не имевшего места, поэтому его поведение или, по крайней мере, тенденции его поведения пред­сказуемы. Его поведение можно определить независимо от того, что он сам об этом думает, то есть фактически его мнение никогда не принимался во внимание. Можно сказать, что те, кто изучает его поведение, разбираются в нем больше, чем он сам. Возможен, между прочим, такой вариант, что в изучении Поверхностного человека используются характеристики, которые он сам себе дает, иногда не совпадающие с теми, которые изучаются. То есть вы можете, как любят говорить специалисты, „слиш­ком близко подойти к предмету изучения". Этот своео­бразный вызов исследовательской методологии бывает труден, но не непреодолим. Понимание внешнего мира Поверхностным человеком, включая его отношения с другими Поверхностными людьми, существует на ато­мистическом уровне идей, так сказать, дискретных еди­ниц сознания. Поверхностный человек может убедитель­но и точно рассказать об этом, и в этом проявится его словесное поведение. Он демонстрирует также несловес­ное поведение, но оно проявляется в форме шуток, ку­рьезов, анекдотов и в целом не имеет самостоятельного системного существования. Словесное и несловесное по­ведение, взятые вместе, охватывают все основные спо­собы его самовыражения. Поверхностный человек не имеет детства, то есть неосознанного существования. В принципе все к нему относящееся имеет наименование и может быть объяснено. Более того, считается, что пси­хологические характеристики Поверхностного человека полностью отражают его проявления во всех случаях жизни. Хотя любая абстракция подразумевает упроще­ние и дробление характеристик, считается, что это не влечет к искажениям. Есть только одно белое пятно от­носительно Поверхностного человека, а именно то, что наука о поведении еще не все исследовала, что можно было исследовать.

Время от времени с Поверхностным человеком про­исходят явления относительно редкие среди таких, как он. Люди, с которыми это происходит, рассматриваются как подозрительные аутсайдеры, к которым должны при­меняться строгие доказательные тесты. Примерами вы­шеупомянутых явлений могут быть необъяснимые

V

133

в сплески творческой активности, дурацкие разглаголь­ствования о сложных вещах, желание лезть на рожон, удивительные проявления силы или памяти, разговоры с Богом, парение в небесах, различные формы экстра­сенсорного восприятия, чудесное избавление от неизле­чимых болезней, умение мысленно манипулировать ог­ромным количеством данных и различные внетелесные явления. Существующая нулевая гипотеза исходит из того, что Поверхностный человек как вид~нё~ подвержен этому. Правдоподобие этой гипотезы подкрепляется дру­гими характеристиками Поверхностного человека. Все в общем-то понимают, что Поверхностный человек ду­мает, что он обладает упомянутыми качествами, но, как уже указывалось, все, что он думает о себе или других, имеет подчиненный характер по отношению к внешним объективным тестам.

Если не считать особых обстоятельств, Поверхност­ный человек, похоже, не имеет ничего против подобного к себе отношения. Это сугубо эмпирическое заявление. Вопрос, почему Поверхностный человек способен отно­сительно равнодушно относиться к теориям о себе самом, никогда не занимал ученых, специализирующихся на во­просах поведения. Поверхностный человек начинает ста­вить их под сомнение, только когда они затрагивают его интересы. Его поведение при этом описывается спе­циалистами как „сопротивление переменам", проявление „отсутствия терпимости к двусмысленности" или усмо­трение „угрозы своему представлению о себе самом". Кон­кретный человек может сделать очень мало или почти ничего для изменения созданной для него модели По­верхностного человека. В группах или организациях По­верхностный человек со своими коллегами составляет нечто, называемое „структурой". Этот феномен можно адекватно смоделировать, нарисовав квадратики и круж­ки и соединив их линиями. Мысль о том, что эти связи могут носить более глубокий характер, чем предписы­вается структурными отношениями, хотя изредка и рас­сматриваются, но в основном считаются неким роман- \ тическим понятием, и уж, во всяком случае, считается, J что эти связи можно легко изменить вдохновенным ру- \ ководством, которое заставит Поверхностного человека^/ поменять свою „культуру". И последнее: изложенная те­ория Поверхностного человека не относится к тем, кто

изучает Поверхностного человека, или jk тем_гjcoro мы

знаем и любим.

Возникает вопрос, насколько карикатурно и безответ-

134

ственно вышеприведенное утверждение. Я тут же со­глашусь, что многие психологи и другие исследователи полностью осознают абсурдность того или иного из вы­шеупомянутых утверждений и что многое делается для развития и изучения человеческой природы. Другие найдут долю истины в этих утверждениях. Мое личное мнение тем не менее таково, что приведенный образ от­ражает доминирующее представление о человеке в об­ласти организационного развития, организационного по­ведения, на факультетах управления в школах менед­жеров, в наших учебниках и в нашей системе ценностей и приоритетов, которые мы передаем нашим студентам, включая наиболее талантливых. Этот образ, безусловно, наводит тоску. Я намеренно сформулировал фразы, от­ражающие ошибочные положения, неправильное пони­мание науки и научной философии, ложные ценности, замаскированные под объективные принципы и прямое извращение фактов. Я сознательно рисую отталкиваю­щую картину, но боюсь что, если бы я написал более мягко, многие из нас, включая меня самого, одобрили бы кое-какие предложения по изучению Поверхностного человека и управлению им.

Изучение Поверхностного человека

Подробно критиковавшийся мной подход с позиций перечня функций (см. предыдущую главу) являетсяГЯГря=— мером описания работы менеджера, выполняемой По­верхностным человеком. Ни одно живое существо не держит в голове перечень функций, время от времени „отсылая" каждой функции порцию соответствующих действий. Те, кто говорит о личностных характеристи­ках, как о вещах („потребности", „чувства", „в6спрВЛ=~ тия"), упрощают реальную сложность сознания. Простей­ший набор диаграмм, показывающих связи организаций, управляемых по командной цепочке, имеет какой-либо смысл лишь в том случае, если мы сделаем допущение, что эти организации населены ко всему глухими, за­висимыми Поверхностными людьми. Тот, кто имеет хоть какое-то представление о функционировании организа­ций, прекрасно представляет, что схема на листке бумаги не в состоянии отразить что-либо знач^адь¥ое^ Только Поверхностный человек с автоматической радостью от­зовется на любую „усложненную" работу и не будет тре­бовать, чтобы его хотя бы проконсультировали. Только Поверхностный человек легко вписывается в необходи-

135

мую иерархию. Только он может соответствовать тесту Майерса-Бриггса (Myers, 1980), отражающему все его вос­приятия, суждения, направленность сознания.

Я пытаюсь заставить нас поискать в наших любимых теориях и методах управления и руководства те оче­видные оценки, которые мы можем дать самим себе, лю­дям, с которыми работаем, и тем, на кого мы стараемся повлиять. Невозможно говорить о таком сложном суще-стве, как человек, не ссылаясь на теории о нем. Моя~ позиция заключается в том, что при сравнении с нашими предчувствиями, интуицией, нашими мечтами о человеке все теории кажутся хрупкими и неосновательными, тре­бующими постоянной корректировки, критики и макси­мального творческого развития. Я предлагаю, чтобы в качестве нормы для интеллекта наши представления о человеке никогда не были застыщпими^ поскольку че­ловек как явление неисчерпаем. """^^ ■

Недостатки утилитарности

Проблема заключается не столько в том, что наши теории человеческой природы неправильны, сколько в том, что мы создаем и оцениваем их исключительно кри­териями утилитарности. Каждый выпускник универси­тета знает старую поговорку о том, что теория прове­ряется практикой. Во-вторых, большую часть из нас учили ценить экономику и изящную словесную элегант­ность, но не ставить их выше полезности. Тут же вспо­минается Оккам и его совет выбирать ту теорию, которая основывается на как можно меньшем числе как можно лучше обоснованных положений. Но осмелюсь предпо­ложить, что не многим, если вообще кому-либо из чи­тателей советовали выбирать теории одновременно с точки зрения деловых оценок и соображений утилитар­ности и изящной словесности. Деловые оценки — это этический критерий, позволяющий определить, таков ли человек, как нам хотелось бы о нем думать, хорошо ли так о нем думать и действительно ли данная теория ценит, а не просто описывает человеческую личность. Прямолинейный ответ на этот вопрос, пожалуй, прозву­чит так, что самой верной теорией в конечном счете будет та теория, которая лучше всего отражает нашу веру в будущее человечества. Само по себе это положение может быть совершенно правильным, но определение са­мая верная весьма обманчиво. Если принять узкое, эм­пирическое, объективистское понятие правды, которое

136

является, по сути дела, естественно-научным понятием, то мы придем к тому, что придется выбросить боль­шинство теорий о человеческой природе и те немно­гие сохранившиеся гуманистические ценности, присущие философии исследования. Мы будем тогда отброшены назад к механистическим моделям, рассматривающим человека как нейрофизиологическое целое или управ­ляемый запрограммированный организм.

Я думаю, нам необходимо значительно усилить роль деловых оценок наших теорий о человеческой природе. Смертоносные силы технического прогресса XX века за­хватили нас до того, как нам удалось выработать до­статочно убедительные теории о ценности человечества и предотвратить гибель сотен миллионов человеческих жизней. Теперь, при приближении к концу века, про­блема ценности человеческой жизни все так же далека от решения. Тем временем перед человечеством встали новые глобальные угрозы. Мы переживаем фармаколо­гическую революцию и эпидемию наркомании, которая повсюду подвергает сомнению ценность человеческого сознания и роль самоконтроля. Второе место в ряду опас­ностей отводится революции в области искусственного интеллекта, угрожающей трансформировать то, что мы привыкли считать разумом. Во в е более раздражен­ных дискуссиях требуют слова инженеры поведенческих структур, обещая решение проблемы путем выработки инструкций, основанных на критериях и поведенчески обоснованных, а также подкрепленных четко составлен­ными графиками, причем все это должен спроектировать и всем этим должен управлять некто, к кому не при­менима теория подопытного кролика.

Я не представляю, как можно говорить о надежности нашего понимания человеческой природы, когда разра­батываются и осуществляются такие сложные техноло­гии и амбициозные социально-политические программы. В каждую такую программу встроено собственное пред­ставление о человечестве, которое не отражает деловую сторону вопроса, а скорее служит оправданием целей и методик конкретной программы направления действия. Где же тогда взять представление о человечестве с де­ловой точки зрения? Как сделать его предметом обсуж­дения ценностей данной программы? Кто это должен де­лать? Вопросы, о которых я говорю, уже стучатся в дверь каждого управляющего и руководителя. Это отнюдь не неясные, отдаленные „социальные тенденции", просачи­вающиеся без стресса и напряжения в нашу повседнев-

137

p

Д

pj

ВС

ка ба.

381

гае

ную организационную практику. Я не одинок в своей озабоченности этими проблемами. Критиков „технологи­ческого", „массового" или „организационного" общества предостаточно. Главным вкладом всех обсуждений долж­но стать привлечение внимания к этой проблеме тех, кто создает и использует на практике теории руководства и управления в применении к определенным людям, а именно служащим, партнерам и заинтересованным ли­цам.

За здоровый деловой подход

Что необходимо, чтобы нашу убежденность в том, что „все дело в людях" сделать более действенной и гибкой? Думаю, что ответ достаточно прост, хотя и революционен в том плане, что он требует довольно значительных из­менений нашего сознания и образа действия. Я говорю в первую очередь о тех и для тех, кто, возможно, скажет, что он и так делает все возможное для сохранения гу­манистического взгляда на человеческую природу среди всех этих механических систем, навязчивых идей, ца­рящих в современных организациях. Я не слишком удов­летворен существующим положением вещей, что и от­ражено в данной главе, но, с другой стороны, я могу с уверенностью сказать, что, как могу, стараюсь отстаи­вать просвещенную концепцию человеческой природы и донести ее до моих коллег, студентов, читателей и менеджеров.

Прямолинейная и неудобоваримая реакция на нападки на наше представление о человечестве означает порвать с теми, кого человеческая природа интересует только в целях эксплуатации, манипулирования и превосход­ства. Это одна из форм истинного здорового делового подхода. Однако, я не совсем понимаю, кто же становится эксплуататором, манипулятором и т.д. Миллионам ра­ботающих мужчин и женщин приходится „по долгу служ­бы" эксплуатировать, манипулировать, подчинять, и они мучаются от этого и ищут альтернативы. Им хотелось бы лучше относиться к людям и иметь соответствующее отношение к себе. Они чувствуют себя загнанными в ловушку подобного поведения, поскольку не смогли сами выработать альтернативы, не уверены, что кто-то другой тоже сумел ее выработать, и боятся рисковать, так как чувствуют, что окружены людьми, которые могут их об­мануть, хотя в действительности страдают ничуть не меньше их. Как и во многих других вопросах, Погоу

138

(Pogo) был прав. Вообще говоря, „они" — это „мы". Ко­нечно, есть такне, кто не сможет перестроиться (Kelly, 1988), но даже к ним придется применять новую стра­тегию. В конце главы я приведу цитату, которая под­скажет, какая это может быть стратегия.

Одно дело сказать, что пора прекратить мудрствовать лукаво отноеательно образа Поверхностного человека, а другое — выработать более позитивный подход. К счастью, я думаю, что составляющие позитивного под­хода налицо. Это образ человека, воплощающего теоре­тически ответственное отношение к службе и здравое руководство. Быстрое развитие этой сферы, условия „по­стоянно бурлящей воды", появление массы специфиче­ских организационных проблем, общий взрыв интереса к человеческому фактору в организации — все это вместе способствовало размыванвю положительного образа и от­влекало сотрудников от необходимой творческой работы. Мы всецело полагались на гуманистическую философию первопроходцев в области прикладной науки о поведе­нии, часто толком не понимая эту философию, не про­слеживая ее корней в более широком и глубоком исто­рическом плане и не представляя себе, сколько потре­бовалось знаний и усилий для выработки этих идей. Мы мало знаем о том, сколько усилий приложили в этой области такие личности, как Мэйо, Маслоу, Левин, Джанг, Роджерс, Байон и Пьяже. Мы мало этим интересовались. Ученики тех, кто сам учился у основоположников данной дисциплины, теперь возглавили эту область знаний, а через каких-нибудь несколько лет придет уже следую­щее поколение. Но с тех пор область менеджмента и руководства впитала очень много нового.

Многочисленные формы делового подхода

Что, если мы попробуем составить вопросы к "любой новой теории о человеке с тем, чтобы выявить, какую форму делового подхода предусматривает данная тео­рия? Какими будут эти вопросы? Что нас интересует в лучших теориях (в понятие лучший в данном случае вкладывается более широкое, нежели просто утилитар­ное значение)?

В оставшейся части главы я предлагаю несколько_те_г_ стов на качественность теории человеческой природы.

Собственно, эти тесты приставляют" собой~экспери-

139

_ф

мент, и их основная цель скорее начать дискуссию, чем решить вопрос. В. приводимых ниже соображениях много знакомых отголосков, что вполне естественно. Приклад­ная наука о поведении, возникшая в недрах теории управления и руководства, стремилась быть гуманисти­ческой, и ей принадлежит выдающийся вклад в иссле­дование природы человека. Мне хотелось бы, чтобы этот процесс продолжался. Я яе знаю другого способа вы-разить свои соображения, кроме как перечислить их. На практике они будут выглядеть скорее как уточне­ния определенных теорий.

До какой степеяя а теорян присутствует ощущение, что это действительно теория? Может быть, этот вопрос покажется несколько странным, но это один яз ключевых вопросов, поскольку существует догматическое убежде­ние, что теория — это не просто теория, но и истина. Возьмите любые пять самых популярных книг по ме­неджменту и посмотрите, насколько они некатегоричны, неамбициозны и неповторимы, или насколько они созна­ют собственные недостатки. Я думаю, они окажутся не на высоте. Ответственному управлению требуется как смелое творческое мышление, так и полная готовность быть опровергнутым, то есть „предположения и опро­вержения", как удачно озаглавил одну из своих книг Поппер (1965).

До какой степени теория придерживается „процес­суального взгляда" на человека? Взгляд на человека как на „постоянно развивающееся существо" с самого начала был частью прикладной науки о поведении, Ол-порт (Олпорт, 1955; Вейлл, 1984). Но в последние несколь­ко лет стали преобладать более статичные взгляды, ча­стично, по-видимому, связанные со взрывом в высшем образовании. Я не хотел бы показаться циничным, но нам просто было необходимо иметь „картинки" для сту­дентов и слушателей. „Картинки" неизбежно становились схемами и диаграммами, и хотя мы говорили, что наша модель в действительности „динамична", все равно за­писывались в тетради и запоминались статичные пере­чни и аккуратные диаграммы. Как донести „процессу­альный" взгляд, то есть взгляд на человека в процес­се развития, до студентов и руководящих сотрудни­ков, по-прежнему остается нерешенной проблемой обра­зования. Так называемое экспериментальное образова­ние знакомо с этой проблемой, по оно не „ударило палец о палец" для ее разрешения.

Еще одна потенциальная теоретическая ошибка —

140

классификация людей по категориям и последующее от­ношение к ним как обладателям предполагаемых харак­теристик. При этом забывают, что природа отдельного человека не определяется совокупными качествами ка­тегории, к которой он принадлежит, хотя сами по себе исследования среди людей, принадлежащих данной ка­тегории, могут быть весьма успешными. В этом одна из самых сложных сторон философии развития: реаль­ный человек не укладывается в рамки категорий.

В какой степени теория применима к самому тео-ретику с его точки зрения? Одна из старых шуток гласит, что эксперты в области менеджмента не умеют управлять, да и консультанты испытывают трудности в вопросах, по которым выставляют счета своим кли­ентам. Это очень мудрая шутка, настолько мудрая, что нам остается только смеяться. Интересно было бы знать, сколько преподавателей и консультантов честно и ре­гулярно применяют к себе свои любимые теории и идею о том, как эффективно работать; о том, как надо себя вести, чтобы справиться с возникающими проблемами; о мотивации и составлящих эффективного общения. Ду­маю, что это вполне справедливый вопрос, но если мы зададим его, боюсь, что быстро обнаружим, что боль­шинство общепризнанных и распространенных понятий отнюдь не воспринимаются серьезно людьми, изобрет­шими их.

Три основные характеристики — честность теории по отношению к себе самой; восприимчивость к переменам в области, с которой она имеет дела и готовность ее сторонников применять теорию к себе являются клю^ чевыми факторами, обеспечивающими эффективность теории ответственного: управления. Я приведу еще не­сколько дополнительных характеристик и одну послед­нюю, которую постараюсь сформулировать как можно мягче.

До какой степени теория воспринимается теми, к кому она адресована, как разумное и действенное от-ражение их мира? Манипулированию я даю следующее определение. Это подтасовывающие действия, когда сто­ящие за ними истинные мотивы не разделяются "теми, к кому они адресованы, поэтому они могут быть" не одо­брены (или им может быть оказано" сопротивлениёуГ^Су-Ществующие теории и исследовательские методы изо­билуют подобными тенденциями, подпадающими под это определение. Даже за такими примитивными формами, как спросы, стоят теории, которые не выдерживают ни-

141

какой проверки. Меня могут тогда спросить, а что же станет с нашими поисками истины относительно чело­вечества, если придется сверять нашу мотивацию с дан­ной темой на каждом шагу исследования? Неужели поз­нания о человечестве должны ограничиваться темой исследования? В какой-то степени, безусловно, да, по­скольку необходимо ослабить безответственное вмеша­тельство в жизнь людей, беспричинное „подсматривание" за ними. Но на более глубоком уровне эта проблема не закрывает дорогу тем исследованиям, этика которых вы­держивает проверку такими органами, как комитеты, ко­миссии, союзы представляющие интересы потенциаль­ных опрашиваемых. Руководители промышленных пред­приятий санкционируют слишком много исследований среди рабочих, которые могут и не иметь корыстных мотивов, но гораздо чаще все-таки имеют. В области же консультирования ключевым является вопрос: „Кто клиент?". Я думаю, его следовало бы заменить вопросом: „Кто клиент, и в каком мере моя квалифицированная помощь в удовлетворении потребностей клиента ущем­ляет интересы подчиненных клиента?"

Согласование любой теории с мнениями тех, к кому она применяется, имеет целью создание таких теорий,, которые не только описывают людей в окружающем мире, но и помогают им лучше понять себя в нем. Для нас всегда было главным: „Сначала факты; и только затем помощь людям". B_jBjr^HHjL3a_opraH|r3a^PHHoe развитие это называют „диагностированием". Подобное отделение фактов и ценностей может сработать в фи- зических науках, в социальных же оно превращает че­ловека в объект манипулирования. Слишком часто по­мощь так и не приходит, или приходит не к тем людям, которые были предметом исследований.

До какой степени теории удается избежать „нау-\Ь ) кообразности", определяемой как значительное изме­нение содержания теории, с тем чтобы она якобы со­ответствовала методологическим стандартам четкости и надежности? Раньше это не составляло проблемы для прикладной науки о поведении. С 30-х по 60-е годы ос­новной акцент делался на создание новых интересных концепций управления и руководства и новых идей о людях, с которыми приходится работать руководителям. Но приблизительно последние двадцать лет все большее значение стали приобретать методологические сообра­жения, что тормозило концептуальное мышление. В одной из своих малоизвестных критических статей Мас-

142

лоу писал, то „сосредоточивание на средствах, упор на методологии выхолащивают творчество в содержании" (Maslow, 1954, гл. 2). Недавно с опубликованием работы Уилбура „С глазу на глаз" (Wilbur, „Eye to Eye", 1983) дискуссии на тему депрессивного воздействия „науко­образности" на изучение природы человека возобнови­лись.

До какого предела теорией признается существо-ванне напряженности между подчиненностью правк-лам и свободой? Этот вопрос особенно актуален в области прикладной науки, где особую роль играет, как указы­валось в 5-й главе, интерес к вопросам изменений в вос­приятии и контроле. Выражение „обучение и развитие" весьма распространено в области управления и развития. Многие организации даже имеют отделы с таким на­званием. Существует так же национальное общество с этим названием. Это выражение часто фигурирует в на­званиях статей и книг. Но при этом никогда не уточ­няется, что это две разные, в основе своей антитезические. идеи. Обучение непосредственно связано со следованием правилам и контролем. Развитие имеет дело с ростом личного потенциала. Более широко наше непонимание этой антитезы отражается в подходах к управлению и руководству. В настоящее время существует масса те­орий, смысл которых сводится к тому, чтобы показать руководителям и управляющим, как заставить служа­щих выполнять ту или другую работу и воздерживать­ся от определенных действий. Конечно, в лице теории управления Скиннера мы имеем целую школу, посвя­щенную контролю за поведением. Удивительно, что эта школа не создала доктрины „поведенческой эмансипа­ции", которая могла бы стать противовесом подобной одержимости контролем. Как освободить человека от на­вязанной схемы — вот поистине захватывающая идея! Главная задача в том, что необходимо подвергнуть со­мнению приоритетность контроля в теории человеческой природы над свободой. Поскольку менеджеры крайне за­интересованы в контроле, а утилитарность — один из популярнейших критериев при оценке теории, нам нужно крайне осторожно отнестись к вытекающему отсюда вы­воду: хорошая теория — это теория, обеспечивающая действенный и квалифицированный контроль за пове­дением. Но боюсь^поезд уже ушелгя думаю, что тысячи профессионалов уже взяли этот вывод на вооружение. ^а приняв его, они безоговорочно отвергли роль теории ^в освобождении человеческой натуры.

143

V

Эти вопросы должны помочь нам ответственно подойти к выработке этического и просвещенного взгляда на че­ловека и теории человеческой природы. Теории, не от­вечающие этим критериям или игнорирующие их, не должны использоваться руководителями и менеджерами современных организаций. Прежде чем предложить пос­ледний вопрос, я хотел бы процитировать из полюбив­шейся мне книги размышление: „Истинными растлите­лями общества могут быть не растленные люди, а те, кто помешал праведным действиям; соль, потерявшая вкус; невинные, у которых не хватает морального му­жества показать, что они думают о бесстыдстве; рас­судительные, застенчиво отступающие перед горласты­ми наглецами; замирающие от религиозного экстаза, но страдающие от ложного стыда потерпеть поражение от какой-то грубой мирской силы", Тайлстоун (Tilestone [1884] 1934, стр. 221.).

И наконец, в какой степени теория человеческой природы помогает мне уважать, ценить и любить тех, к кому я ее применяю? Я намеренно задал вопрос от первого лица, так как считаю, что подобную личностную оценку можно сделать только для себя. Я не утверждаю, что какая-либо теория может помешать уважать, ценить и любить людей. Но я думаю, что каждый в этом вопросе отвечает только за себя. Исходя из вышеприведенной цитаты, я считаю, что необходимо крайне придирчиво подходить к теориям, которые не могут ответить на этот вопрос или относятся к нему с безразличием.

Собственно говоря, это отнюдь не идеалистический во­прос. С самого начала теории организационного пове­дения и организационного развития подвергались напад­кам за излишнюю мягкость к людям, и надо сказать, им удалось выдержать натиск. Таким образом, суть моей аргументации, подкрепленной вышеприведенными цита­тами, заключается в том, что нам надо продолжать про­тивостоять атакам и стремиться уделять максимальное внимание эффективности руководства и управления. Бо­лее двадцати лет назад один из практиков, основавших движение организационного развития, так ответил на мой вопрос о философии изменения: „Надо любить людей и ненавидеть систему". Собственно, в этом все дело. А другими словами, „все дело в людях".