Раздел 3. Одиночество

Кто-то высказал мнений, что ад не так страшен, как одиночество: грешники, хотя и страдают там безмерно, однако «сообща». А вот мнение писателя Дж. Конрада: в смерти нас пугает не то, что исчезнет сознание, — ведь не боимся же мы засыпать каждую ночь, а то, что мы останемся одни, в совершенной изоляции и полной темноте.

Художественная литература весьма богата описаниями переживаний одиночества (вспомним произведения М. Ю. Лермонтова, Ф. М. Достоевского, Д. Дефо, Дж. Лондона и др.). Что же касается философской литературы, то здесь тема одиночества представлена не столь широко. Можно заметить, что затрагивали эту тему философы не всех, а лишь некоторых эпох, или, вернее сказать, эта тема лишь в определенные эпохи «брала за живое», становилась «интересной» для философов. Лишь в XX веке проблема одиночества настолько близко подступила к человеку, что Н. А. Бердяев счел уместным назвать ее основной проблемой человеческой личности и философии человеческого существования ¹.

Объяснение этой волнообразности интереса к вопросу об одиночестве мы найдем в работе М. Бубера «Проблема человека».

Глава 1. Путь к одиночеству и самосознанию (м. Бубер)

Центральная идея Мартина Бубера (Buber, 1878–1965), еврейского религиозного философа и писателя, — бытие как диалог между Богом и человеком, человеком и миром («диалогический персонализм»). Проблему одиночества философ рассматривает в связи с проблемностыо человеческого существования вообще.

§ 1. Одиночество и проблема человека. В человеческой истории бывали времена, когда люди не видели в самих себе

———————————

¹ См.: Бердяев Н. А. Философия свободного духа. М., 1994. С. 267, 273, 283.

78 Раздел 3

непостижимой тайны. Мир и люди в нем казались более или менее попятными, не было места чувству тревоги перед неразрешимыми вопросами вроде «что я такое?», «почему я существую?», «для чего я существую?». Человечество просто было не готово к таким вопросам. Сознание должно дойти до какого-то критического пункта в своем развитии, чтобы заметить таинственность человеческого существования. Такой момент, по мнению Бубера, может наступить не раньше, чем человек осознает свое одиночество. Он пишет: «Более всего склонен и наилучшим образом подготовлен к самосознанию <…> человек, ощущающий себя одиноким, т. е. тот, кто по складу ли характера, под влиянием ли судьбы или вследствие того и другого остался наедине с собой и своими проблемами, кому удалось в этом опустошающем одиночестве встретиться с самим собой, в собственном «Я» увидеть человека, а за собственными проблемами — общечеловеческую проблематику. <...> В леденящей атмосфере одиночества человек со всей неизбежностью превращается в вопрос для самого себя...» ²

Кто же способен искать ответ на проблему человеческого существования? — Те самые люди, которые прошли муку одиночества, смогли одолеть ее, сохранив при этом познавательную энергию, которую дает одиночество.

§ 2. Эпохи обустроенности и эпохи бездомности. В истории европейской мысли опознание бесприютности и одинокости человеческого существования возникло не вдруг и не сразу. Этот процесс углублялся от эпохи к эпохе, и с каждой ступенью, по мнению Бубера, одиночество становилось все холоднее и суровее, а спастись от него было все труднее.

Бубер различает в истории «эпохи обустроенности» (Behausheit) ³ и «эпохи бездомности». В эпоху обустроенности человек чувствует себя органичной частью космоса — как в обжитом доме. В эпоху бездомности мир уже не кажется гармонически упорядоченным целым, и человеку трудно най-

———————

² Бубер М. Два образа веры. М., 1995. С. 164.

³ В другом варианте перевода понятие Behaushalt, выражено словами «домашняя эпоха».

ОДИНОЧЕСТВО 79

ти себе «уютное место» в нем, — отсюда чувство неприкаянности и «сиротства».

Самочувствие обустроенности характерно, например, для мышления древних греков. Наиболее полное выражение оно нашло, как полагает Бубер, в философии Аристотеля. Мир тут представляется замкнутым пространством, этаким «домом», где человеку отведено определенное место. Человек тут — вещь наряду с другими вещами, наполняющими мир; он не кажется себе непостижимой тайной; он не гость в странном и непонятном мире, а обладатель собственного угла в мироздании. В рамках такого мировоззрения нет предпосылок для того, чтобы человек осознавал себя фатально одиноким.

Первым, кто по-новому поставил вопрос о человеке — не как о вещи среди вещей, — по мнению М. Бубера, был Августин Аврелий (354–430), живший в эпоху, когда под влиянием формировавшейся христианской картины мира рухнуло аристотелевское представление о шарообразном едином мире. Место погибшей сферической системы заняли два независимых и враждебных друг другу царства — царство Света и царство Мрака. Человек, состоящий из души и тела, был поделен между обоими царствами, стал полем битвы между ними, оказался как бы в подвешенном, бесприютном положении. «Что же я такое, Боже мой? Какова природа моя?» — вопрошает Августин. Он называет человека grande profundum, великой тайной. Именно эпоха бездомности могла побудить Августина удивиться бытию человека, не подобного прочим тварям вселенной и занимающего особое положение в мире.

Однако в дальнейшем христианская вера и мысль создали новый космический дом для одинокой души послеавгустиновского Запада. Христианство «обустроилось», его мир стал даже еще более замкнут, чем мир Аристотеля, ибо теперь не только пространство, но и время было представлено замкнутым, имеющим окончание в день Страшного суда. Строительство христианского «дома» увенчалось учением Фомы Аквинского (1225/1226–1274), в котором вопрос о природе человека уже не казался проблемой. «Антропологический вопрос снова удаляется здесь на покой, — пишет М. Бубер. — У обустро-

80 Раздел 3

енного и беспроблемного человека едва ли проснется когда-нибудь желание очной ставки с самим собой...» ⁴

В конце средневековья и начале Нового времени стройная картина мироздания вновь дрогнула. В философии Николая Кузанского (1401–1464) мир был представлен бесконечным в пространстве и времени, а Земля, следовательно, лишилась центрального положения. Довершил разрушение средневековой схемы Николаи Коперник (1473–1543), без обиняков объявивший Землю рядовой планетой Солнечной системы. Земная твердь начала утрачивать роль незыблемого фундамента всего мира: она сама подвешена в невообразимой бесконечности. Человек в этом мире оказался беззащитным перед бездной бесконечности. Эту несоизмеримость человека со Вселенной «с непревзойденной и поныне ясностью» прочувствовал и выразил, по мнению М. Бубера, Блез Паскаль.

В результате перемен в мировоззрении, происшедших в Новое время, личность «стала бездомной посреди бесконечного». «...Был расторгнут изначальный договор Вселенной и человека, и человек почувствовал, что он в этом мире пришелец и одиночка». С тех пор «идет работа над новым образом мироздания, но не над новым мировым домом. ...Человеческого жилища из этой Вселенной уже не выстроить» ⁵. Поколению, которому предстоит выработать новую космологию, придется, считает Бубер, отречься от всякого образа мироздания и жить в неизобразимом мире: imago mundi nova — imago nulla (новый образ мира — никакого образа). Космос Эйнштейна можно помыслить, но нельзя вообразить. Человек вынужден принять как факт свою бездомность и затерянность во Вселенной.

Еще одну попытку обрести философскую уверенность в мире предпринял Гегель. Его грандиозная философская система, однако, представляет собой «дом» только во времени, в истории, но не в пространстве; да и время у Гегеля не «конкретное» (живое, необратимое), а только мыслимое. «Мировой дом Гегеля восхитителен, — говорит Бубер, — в нем

——————————

⁴ Бубер М. Два образа веры. С. 167.

⁵ Там же. С. 170.

ОДИНОЧЕСТВО 81

все можно объяснить, <…> но как жилье он никуда не годится. Рассудок утверждает его, слово — восхваляет, однако действительный человек сюда не вхож» ⁶.

К. Маркс предложил не новую модель мира, а только новую модель общества — «дом», сооружаемый из производственных отношений. Бубер одобрительно отзывается о его концепции развития общественного бытия и вместе с тем указывает на то, что Маркс, вслед за Гегелем, учитывает лишь «мыслимое» (космологическое) время, не знающее необратимости человеческого выбора.

Наконец, XX век, с его глобальными потрясениями, вполне открыл человеку глаза на его бесприютное, негарантированное существование. М. Хайдеггер, назвавший язык домом бытия, уже не строит ни космического, ни социального «дома». У Хайдеггера одиночество человека мыслится как благо, позволяющее ему быть самим собой и противостоять обезличивающему влиянию «люда» (das Man). Одиночка Хайдеггера ищет общения только с самим собой.

Так М. Бубер излагает путь, приведший современную философию к представлению о фатальном одиночестве человека.

§ 3. Индивидуализм или коллективизм? — ложная альтернатива. Итак, XX век породил, по словам Бубера, «невиданное по своим масштабам слияние социальной и космической бездомности, миро- и жизнебоязни в жизнеощущении беспримерного одиночества. Личность чувствует себя одновременно и подкидышем природы, брошенным, подобно нежеланному ребенку, на произвол судьбы, и изгоем посреди шумного человеческого мира» ⁷.

Есть ли выход из тупика одиночества? Реакциями на новую ситуацию бездомности оказались индивидуализм и коллективизм. Первая реакция — индивидуализм, — чтобы спастись от отчаяния, поэтизирует одиночество. Индивидуалист принимает его как рок и пытается внушить себе amor

————————

⁶ Бубер М. Два образа поры. С. 177.

⁷ Там же. С. 228.

82 Раздел 3

fati ⁸ — «любовь к року». Это — иллюзорное решение, ведь чтобы справиться с ситуацией, одной лишь ее поэтизации недостаточно.

Вторая реакция — коллективизм — состоит в том, что личность, спасаясь от одиночества, пытается раствориться и каком-нибудь большом групповом образовании. Но это растворение само по себе не дает единения личности с личностью.

Эпоха индивидуализма, по мнению Бубера, уже миновала, а коллективизм находится на вершине своего развития, но и в нем уже видны признаки вырождения. Ни тот, ни другой не решают проблемы одиночества, и выбор одного из этих двух — это ложная альтернатива. Подлинным решением является «Третье» — диалогическое существование человека с человеком. Это «Третье» Бубер называет сферой «Между» (das Zwischen). Сфера «Между» — это как бы узкая кромка, на которой происходит встреча Я и Ты. Познание сферы «Между» и должно помочь человечеству в преодолении одиночества. (Подробнее о буберовской концепции диалогического существования мы поговорим в разделе «Коммуникация»).

Прежде чем обратиться к современным философским трактовкам феномена одиночества, ознакомимся с суждениями французского мыслителя XVII столетия, предвосхитившего ряд идей экзистенциалистов XX века и высказавшего «несвоевременные» мысли, удивительно созвучные нашей эпохе.