Борьба городов с феодальными сеньорами

Борьба городов с феодальными сеньорами начинается с первых же шагов городского развития. В этой борьбе складывается городское устройство; те разрозненные элементы, из которых состоит город в начале своего существования, организуются и сплачиваются. От исхода этой борьбы за­висит то политическое устройство, которое получает город.

Развитие товарно-денежных отношений в городах обостряет борьбу между городом и феодалом, стремящимся экспроприировать растущее городское накопление путем увеличения феодальной ренты. Требования сеньора по отношению к городу все возра­стают. Сеньор прибегает к методам прямого насилия над горожанами, стремясь увеличить размеры своих доходов с города. На этой почве между городом и сеньором возникают столкновения, которые заставляют горожан создать определенную организацию для за­воевания себе независимости, организацию, являющуюся в то же время и основой для городского самоуправления.

Борьба городов с сеньорами начинается с XI в. Отдельные случаи этой борьбы встречаются и раньше там, где рано началась городская жизнь, - в Италии и в Нидерландах. В этой борьбе рож­дается новая форма городской организации, получившая в север­ной Франции название коммуны.

Восстание горожан ланской коммуны

Документ приводится из третьей книги автобиографии Гвиберта Ножанского «Рассказ о собственной жизни», одного из первых мемуарных произведений средневековой литературы, являющегося ценным источником для изуче­ния западноевропейского общества XII в.

Гвиберт Ножанский (жил в XI—-XII вв.) родился во французской рыцарской семье, стал монахом, получил в монастыре прекрасное для того времени литературное (частично философское) и богословское образование. Известен как богослов и историк. Особенно интересны его исторические произведения. Обладая талантом литератора. Гвиберт описывает события живо и красочно.

Защищая интересы церкви и стоя на страже феодального строя в целом, Гвиберт был враждебно настроен к восставшим горожанам. Но в то же время он открыто обнажает пороки и преступления отдельных представителей господствующего класса, с возмущением говорят о жадности феодалов и их бесчинствах.

Глава VII

Над этим городом издавна тяготело такое злопо­лучие, что в нем никто не боялся ни бога, ни властей, а каждый, сообразуясь лишь со своими силами и с своими желаниями, про­изводил в городе грабежи и убийства... Но что я скажу о поло­жении простого народа? Ни один земледелец не мог войти в го­род, ни один не мог даже приблизиться к нему, если только у него не было надлежащей охранной грамоты, не рискуя быть брошенным в тюрьму и вынужденным платить за себя выкуп, или же его тянули в суд без всякого действительного основания, под первым попавшимся предлогом…

Сеньоры и их слуги совершали открыто грабежи и разбои; ночью прохожий не пользовался безопасностью; быть задержан­ным, схваченным или убитым — вот единственное, что его ожидало.

Духовенство, архидиаконы и сеньоры... изыскивая всевозмож­ные способы, чтобы вытянуть у простонародья денег, вступили с ними в переговоры через их посредников, предлагая предоставить им право, если они заплатят достаточную сумму, образовать ком­муну. Вот что разумели под этим новым и отвратительным названием. Все жители, обязанные платить поголовно определенный чинш, должны были выплачивать однажды в год своему сеньору обыч­ные крепостные повинности и платить законно установленный штраф в тех случаях, когда они совершали какой-нибудь проступок, про­тивный законам. На этих совершенно избавлялись от всех повинностей и взносов, которые обычно налагались на сервов. Пользуясь, случаем откупиться от множества притеснений простолюдины дали кучи денег этим сребролюбцам, руки которых подобны были бездонной яме, которую нужно было наполнить. Сделавшись сговорчивее от золотого дождя, падавшего на них, они дали обещание народу, скрепив его присягой, точно соблю­дать заключенный договор.

После того как духовенство, сеньоры и народ составили меж­ду собой таким образом союз взаимной помощи, епископ возвра­тился от англичан...

Однако в то время, как он говорил в своем крайнем негодовании против тех, которые заключили между собой договор и про­тив его зачинщиков, ему предложили большие суммы золота и серебра, и этого было достаточно, чтобы он сразу пошел на ус­тупки. Он принес присягу в том, что будет соблюдать права коммуны… Склоненный щедрыми дарами простолюдинов, король согласился утвердить этот договор и закрепить его присягой. Боже мой! Кто бы мог рассказать о той борьбе, которая разго­релась, когда после того, как были приняты подарки от народа и дано было столько клятв, эти же самые люди стали пытаться разрушить то, что они клялись поддерживать, и пытались вер­нуть в прежнее состояние рабов, однажды освобожденных и из­бавленных от всех тягостей ярма? Необузданная зависть к горо­жанам снедала, в самом деле, епископа и сеньоров...

Епископ, пригласив к себе некоторых клириков и сеньоров города, постановил... сделать нападение и уничтожить коммуну... Он пригласил короля к себе... внушил королю и всей его свите нарушить присягу... Он замышлял с приближенными короля убе­дить его, чтобы он, уничтожив коммуну, вернул горожан в их прежнее состояние. Но горожане, боясь уничтожения коммуны, обещали королю и его приближенным 400 ливров или более, я не знаю в точности сколько; с своей стороны епископ и сеньоры убеждали монарха вступить в соглашение с ними и обязались отсчитать ему 700 ливров...

Итак, жадность короля, как я уже сказал, заставила его склониться на сторону тех, которые больше обещали; с его согла­сия, вопреки заповедям божьим, все его клятвы и клятвы епис­копа и сеньора были нарушены и объявлены не имеющими силы, без всякого уважения к святым дням и к королевскому достоинству...

Нарушение договоров, создавших Ланскую коммуну, напол­нило сердца горожан гневом и изумлением: все лица, занимав­шие должности, прекратили исполнение своих обязанностей, са­пожники и башмачники закрыли свои лавочки; трактирщики и харчевники не выставляли никаких товаров, и никто не надеялся, чтобы в будущем что-нибудь им оставили господа, жадные к до быче. И действительно, епископ и сеньоры тотчас начали оце­нивать имущество каждого горожанина и требовать, чтобы кто сколько давал, как это можно было узнать, на учреждение коммуны, столько же дал бы и на ее уничтожение… С другой стороны, теперь уже не гнев, а ярость дикого зверя охватила людей низшего класса; они составили заговор, скрепленный взаимной клятвой, убить епископа и его единомышленников... Архидиакон Ансельм получил некоторые сведения об этом в самую святую субботу, когда начинало уже темнеть; он предупредил епископа, когда тот готовился ложиться спать, чтобы он не ходил к заутре­не, так как если он пойдет, то будет убит; но он, безрассудный свыше всякой меры, воскликнул: «Фу, чтобы я погиб от таких людей!» Однако, говоря о них с таким презрением, он все же не посмел подняться к заутрене и ступить ногой в храм...

Следующий день после моего свидания с епископом был пя­тый день Пасхи. После полудня епископ рассуждал с архидиако­ном Готье о деньгах, которые нужно было собрать с горожан; вдруг по городу распространилась тревога, и множество людей кричали: «Коммуна, коммуна!» Многочисленные толпы горожан, вооруженные шпагами, обоюдоострыми топорами, луками, секи­рами, дубинами и копьями, наполнили храм пресвятой девы и устремились во дворец епископа...

[Далее в документе говорится, что рыцари, обещавшие епис­копу свою помощь в случае восстания, стали стекаться к нему со всех сторон, но восставший народ перебил их поодиночке.]

Дерзкая толпа не остановилась на этом и повела атаку на самого епископа, производя невообразимый шум перед стенами дворца; епископ с помощью нескольких вооруженных людей за­щищался как мог, осыпая камнями и бросая дротики в нападаю­щих... Не будучи в силах, в конце концов, отразить смелые атаки народа, он оделся в платье одного нз своих слуг, бежал в подвал под церковью, заперся там и спрятался в винной бочке, отверстие которой заткнул один верный слуга. Годри думал, что хорошо укрылся. Горожане сновали туда и сюда, ища, где бы он мог быть, и громко звали его, называя не епископом, а мошенником; схватили одного из его слуг, но не могли поколебать его верно­сти и выпытать у него то, что им хотелось; они поймали другого его слугу, и вероломный наклонением головы дал им знать, где нужно искать епископа. Тогда войдя в подвал... им удалось таким образом найти свою жертву. Годри, хотя и грешник, однако же помазанник божий, был вытащен за волосы из бочки, осыпан множеством ударов и повлечен, среди бела дня, в узкий мона­стырский переулочек... Несчастный молил в самых жалких выра­жениях о милосердии, обещал принести клятву, что он никогда не будет их епископом, предлагал им большие суммы денег и обязался покинуть отечество; но все с ожесточением отвечали ему только оскорблениями; один из них, Бернар, подняв свою обоюдоострую секиру, свирепо раскроил череп этому хотя и греш­ному, но священному... человеку. Епископ покачнулся в руках тех, которые его держали; но прежде чем упасть, он получил от другого удар, который разрубил ему лицо поперек, и он умер...

Затем, наконец, труп Годри, ограбленный был брошен в угол перед домом его капеллана. Боже мой! Кто бы мог рассказать, сколько гнусных насмешек было сказано проходящими по адресу лежащего распростертым на улице тела и сколькими комьями земли, камнями и грязью они его покрыли!..

Рауль, архиепископ Реймсский, прибыл в Лан, чтобы восстановить церковь. Он отправился в монастырь св. Винцента и отслужил там торжественную литургию об упокоении души епископа и его единомышленников, с ним погибших… Мудрый и почтенный архиепископ…прервал богослужение, чтобы произнести проповедь на тему об учреждении этих отвратительных коммун, в которых, вопреки всякому праву и справедливости, сервы силою освобождаются от законной власти своих сеньоров! «Слуги, - сказал он, - со всем страхом повинуйтесь господам…А чтобы слуги не ссылались на жестокость и жадность господ, пусть они выслушают еще следующие слова апостола: подчиняйтесь не только добрым и кротким, но и суровым... Поэтому каноны поражают анафемой всякого, кто под предлогом религии внушает слугам не подчиняться своим господам или доже бежать от них куда бы то ни было, а тем более противиться ни силою; отсюда еще основание для того, чтобы допускать в духовное сословие, в духовные ордена, в монашеские конгрегации только людей совершенно свободных; если же случайно будут приняты сервы, их никоим образом нельзя держать вопреки воле их господ, если последние их потребуют».

//История средних веков. Хрестоматия Сост. В.Е. Степанова, А.Я. Шевеленко. М., 1988. Т.1.С. 176-179