3. Гендерные исследования и отечественное языкознание

3.1. Особенности развития гендерных исследований в российской лингвистике

Изучение взаимосвязи языка и пола в нашей стране имеет ряд особенностей: “в лингвистике играет роль то, где развивается та или иная концепция: как история самих концепций, так и системы их противопоставлений другим концепциям не одни и те же повсюду, они зависят от страны или, точнее, от той или иной культурной традиции”(Серио, цит. по Кубрякова, 1995, с. 168).

В новейших работах по истории ГИ доминирует мнение, что российская гендерология находится на стадии формирования. На наш взгляд, это верно только отчасти. Действительно, в советский период отсутствовала важнейшая составляющая ГИ - феминистская лингвистика. В настоящее время это направление ГИ также представлено весьма слабо, в основном в работах зарубежных русистов и немногих отечественных исследователей, принявших феминистскую идеологию (и стимулируемых - что немаловажно - зарубежными фондами). Российская лингвистика критикуется за невнимание к вопросам гендера, нежелание разработать предложения по “политически корректному”, или несексистскому употреблению языка. Зарубежные лингвисты, особенно представители ФЛ, нередко критикуют российских русистов за недостаточное внимание к гендерным вопросам или патриархальный подход к их тематизации (Doleschal, Schmid, 1999).

Сравнительно небольшое пока число работ (См. Кирилина, 1997а; Кирилина, 1998а) российских языковедов, где применяется постмодернистский методологический подход, на первый взгляд, дает основания для критики, если считать феминистский метод единственно верным.

Нам представляется не случайным отсутствие в отечественной лингвистике ярко выраженного феминистского направления. Во-первых, после 1917 г. женщины получили в России равные с мужчинами гражданские права, имели возможность получать высшее образование, в советские годы (особенно в период стахановского движения) целью государственной политики было привлечение женщин к освоению мужских профессий. Знаковыми фигурами становились П. Ангелина, ткачихи сестры Виноградовы, женщины-летчицы и многие другие. Государственная политика способствовала (наряду с отсутствием эротизированной рекламы, против которой приходилось также бороться западными феминисткам) ослаблению восприятия женщин лишь с точки зрения их репродуктивной функции или сексуальной привлекательности. Большое количество женщин-врачей, учителей, профессоров также не поддерживало стереотип домашней женщины, ограниченной лишь сферой частной жизни. Для сравнения отметим, что в Швейцарии женщины получили избирательное право лишь в 1971 г. В семидесятые годы нашего века журналисткам ФРГ приходилось бороться за право читать политические новости. Список примеров может быть продолжен. Мы привели его с целью проиллюстрировать, почему феминизм на западе развивался в послевоенный период столь мощно. В России он такого размаха не достиг. Разумеется, сыграла свою роль и идеологизация советского общества, а также негативные изменения в положении женщин в постсоветский период.

Второй причиной, на наш взгляд, является меньшая значимость проблемы пола в русской культуре по сравнению с западной (См. Рябов, 1997, 1999).

Вместе с тем ряд вопросов, например, соотношение категории грамматического рода и экстралингвистической категории “пол”, рассматривались в российской лингвистике в рамках других дисциплин, - в частности, морфологии, грамматики, лексикологии - еще до того, как на западе сформировалась феминистская концепция языка (подробнее об этом см. Tafel, 1997). Многое из того, что требовали феминисты - изменения в официальном письме форм обращения, реферирования не только к мужчинам, но и к женщинам и т.п. - по умолчанию присутствовало в русском узусе: тетрадь ученика (цы); родился (лась) и.т.д. Важно при этом отметить, что феминистский и - шире - постмодернистский дискурс в российской лингвистике отсутствовал. Подчеркнем, что этот факт не означает отсутствие внимания к феноменам языка, непосредственно или опосредованно связанным с полом. Именно поэтому корректнее было бы говорить не об отсутствии интереса к проблематике, а об отсутствии соответствующей дискурсивной практики. Выделение пола в качестве специального предмета обсуждения, действительно, менее свойственно русской научной и культурной традиции, нежели западной. Как убедительно показал М. Фуко, проблематизация пола имеет в западной культуре глубокие корни и предстает как историческая совокупность различных знаний, институций и соответствующих практик, которые устанавливают обязательные для всех правила, границы и пределы (Фуко, с.425). Таким образом, в основе изучения всех проявлений пола лежит исторически своеобразная форма опыта - как в отношении конкретной личности, так и в отношении научного дискурса. Да и сами понятия “мужественность” и “женственность” - при всей их общечеловеческой универсальности - имеют определенную культурную специфику (Ср.: Кирилина, 1998в). Обнаружение и описание этой специфики - одна из актуальных задач гендерной лингвистики.

Еще одна особенность российских исследований состоит в том, что они не вырастали из феминистской идеологии, как это произошло в США и Западной Европе. Не вызывает сомнений, что феминизм обратился к проблемам естественного языка с целью доказать в нем наличие следов патриархата, вскрыть дискриминирующие структуры языка, продемонстрировать его сексистский характер. Исходя из идеи отражения в языке властных отношений, коммуникация, особенно в начальный период феминистской лингвистики, исследовалась прежде всего с целью выявления мужской доминантности в коммуникативной интеракции. Первые исследовательницы проблемы (например, Lakoff, 1973; Trömel-Plötz, 1982) исходили из допущения (или убеждения), что пол является главным, определяющим успешность коммуникации фактором. Исследование речи мужчин и женщин преследовало цель вскрыть этот факт, обнаружить механизмы речевой дискриминации (перебивания, управление тематикой диалога, употребление директивных речевых актов и т.п.). Хотя в дальнейшем выводы Тремель-Плетц не подтвердились или подтвердились лишь частично, резкая постановка вопроса, а также реальная экстралингвистическая ситуация, в которой оказались западные женщины после второй мировой войны, способствовали формированию широкого лингвистического направления, переросшего в дальнейшем в более взвешенные гендерные исследования, которые все же во многих случаях тесно связаны с феминистской лингвистикой.

Исходя из сказанного выше, можно объяснить особенности развития исследовательских эвристик и направлений научного поиска в отечественной научной практике.

Не вполне верен тезис о том, что гендерные исследования возникли лишь в постсоветский период. Корректнее было бы говорить об отсутствии ярко выраженного феминистского дискурса, как это было в западной гуманитарной науке. В России на протяжении длительного периода времени фактор пола рассматривался в лингвистическом описании наряду с иными прагматическими категориями описания. Теория власти Фуко и ярко выраженные феминистский дискурс и проблематика в российской лингвистике отсутствовали по причинам как политического, так и социального характера. Отсутствие полемического накала можно отнести в экстралингвистическим факторам, повлиявшим на ход гендерных исследований в лингвистике СССР, а затем России: они не сложились в отдельное научное лингвистическое, а затем междисциплинарное направление. Это процесс начался позднее под несомненным идеологическим влиянием запада.