Эволюция взглядов на природу риска и методологии его изучения

По-видимому, понятие «риск» в науке стало употреб­ляться с начала XVIII в. в экономических теориях предпри­нимательства и предпринимательской функции. Затем во второй половине XIX — начале XX в. в связи с накоплени­ем знаний о вероятностном характере ряда общественных, технических и природных процессов риск попадает в поле зрения других наук, и, прежде всего, прикладной матема­тической статистики. Первоначально эти знания были ис­пользованы для выработки юридических норм и правил, регулирующих практику страхования, биржевых сделок. С 1921 г. после выхода в свет книги Ф. Найта «Риск, нео­пределенность и прибыль» 1 к статистической трактовке риска добавились экономические исследования, а сама тема стала обращать на себя внимание все большего ко­личества ученых различных специальностей и прочно вошла в науку².

Особую актуальность проблема риска приобрела после Второй мировой войны в связи с бурным научно-техниче -с ким развитием общества: на повестку дня вставало все боль­ше и больше вопросов, касающихся использования новых технологий и эксплуатации новых технических образцов. На первом этапе эти вопросы решались в соответствии с уже установившейся традицией — путем расчета вероятно­стей благоприятных и неблагоприятных событий (в частно­сти, вероятностей отказов), а также подсчета и сравнения выгод и издержек в случае их наступления. При этом прак­тически не учитывались ценностные ориентации людей, каким-либо образом связанных с данной техникой (произ­водством).

К началу 60-х гг. риск становится объектом междис­циплинарных исследований, и в количественный анализ включаются данные все большего количества наук. Напри­мер, для изучения сбоев в человеко-машинных системах ис­пользуются не только технические и профильные естествен­ные, но и психологические, и медицинские науки. При этом оценка риска по-прежнему сводится к нахождению путей удовлетворения потребностей с минимально возможным ущербом¹.

Однако вскоре в результате споров, развернувшихся по поводу социальных аспектов атомных технологий, становит­ся все более ясным понимание несоответствия между одно­мерной логикой количественно-статистического исчисления риска и многомерностью критериев реального человеческо­го выбора и сложностью закономерностей социального поведения. Первые шаги в направлении качественного изу­чения риска предприняли экономисты и психологи. Исходя из того, что человека страшат не те или иные объективные обстоятельства, а связанные с ними субъективные представ­ления о вреде и пользе, они предложили учитывать психо­логические факторы при оценке риска. Затем в дискуссии о социальных аспектах риска было вовлечено около двадца­ти обществоведческих дисциплин, и в анализ рискологиче -ских проблем были включены социальные ценности и нор­мы, политические, психологические, этические и другие аспекты, очень тесно переплетенные между собой. В 70-х гг. начинают проводиться исследования для установления свя­зи различных рисков с социальными проблемами, например, забастовками, общественными движениями, удовлетворен­ностью жизнью².

В настоящее время наиболее приемлемым в изучении риска считается интегративный путь, сочетающий в себе учет всех возможных аспектов исследуемых ситуаций.

Однако осуществление интегративного анализа рисков и уп­равления ими связано с рядом трудностей. Трудности эти обусловлены прежде всего существованием технологических рисков, являющихся следствием все более ускоряющегося на­учно-технического прогресса. Под технологическими рис­ками^! глобальные и региональные по масштабу последствий риски, связанные с внедрением в человеческую практику новых технологий и технических комплексов. К отрицательным последствиям таких рисков относятся все виды пагубного влияния самого процесса производства или его результатов на здоровье человека и природную среду: техногенные (в том числе транспортные) катастрофы; накопление отходов атомной энергетики, хи­мического и других вредных производств; эксперименты с генетикой и многое другое.

Французский ученый Ж.-П. Моатти отмечает², что эффективность прогнозирования в области технологических рисков зависит от выполнения двух требований. Первое из них состоит в необходимости системного подхода, в рамках которого учитывалась бы взаимосвязь огромного количе­ства факторов, на первый взгляд не имеющих отношения друг к другу. В свою очередь системный подход к проблеме требует организации совместных усилий большого количе­ства руководителей, различных специалистов, ученых и исполнителей. Пока же для политики в области технологи­ческих рисков характерна расчлененность процессов при­нятия решений, что особенно опасно в условиях «интерна­ционализации» сферы действия этих рисков: возможности их перемещения между регионами, группами людей, облас­тями деятельности.

Второе требование состоит в необходимости освоения методов управления технологическими рисками и принятия политических решений в условиях крайней (или существен­ной) нехватки информации, научных данных. В свою оче­редь получение научных данных затруднено не только в свя-

Само это понятие появилось в середине 70-х гг. в результате переосмысления доминирующей с середины 50-х гг. политики техницизма. Техницизм основывался на антропоцентристском взгляде, рассматривающем природную среду как арсенал средств, используемых обществом в процессе поступательного научно-тех­нического развития. Подобная политика господства ценностей «производства-потребления» привела к появлению новых видов угроз для человечества.

зи с появлением все новых глобальных рисков, но и с отсут­ствием единой концепции риска, общего его понимания даже в рамках одной и той же научной дисциплины, в возникно­вении большего количества частных рискологий, зачастую противоречащих друг другу.

Проблема риска сейчас разрабатывается во многих областях знания: в экономике, психологии, истории, соци­ологии, в юридических науках, политологии, в целом ряде естественных и технических наук. Риск рассматривается в рамках теорий игр, в теориях принятия решений, в исследо­вании операций. Проводятся междисциплинарные исследо­вания различных технологических рисков. С одной сторо­ны, этот далеко не полный перечень областей изучения риска говорит об общенаучном статусе категории, что формально подтверждает ее социально-философский ана­лиз, предпринятый А. Альгиным¹. С другой стороны, как это ни парадоксально, возникновение множества частных рис­кологий не облегчает, а в каком-то смысле даже затрудняет понимание сущности риска. И дело заключается не только в относительной новизне проблемы и в фундаментальности и многоаспектности категории, но и в том, что прояснение природы риска является социально значимой и довольно конфликтной проблемой. В целом в современной литерату­ре дискуссии сосредоточены вокруг ответа на вопрос, ка­ким феноменом — статистическим или социально (субъек­тивно) конструируемым — является риск.

Так, К. Шрадер-Фречетт в качестве основных противо­стоящих друг другу концепций риска выделяет позитивист­скую и релятивистскую концепции. Позитивисты полагают, что риск может быть определен, описан и оценен только количественными методами. Релятивисты же интерпретиру­ют риск как субъективное отношение человека к различ­ным явлениям жизни, которое определяется его морально-этическими, политическими, эмоциональными и другими установками. Схожую дихотомическую классификацию взглядов на риск предлагает и С. Хорниг, выделяя научный и контекстуалистский подходы. Научный подход в интер­претации Хорниг во многом согласуется с позитивизмом по Шрадер-Фречетту. Позицию же контекстуалистов она объясняет следующим образом. Эксперты, фиксируя воз­можно важные с научной точки зрения количественные параметры риска, не учитывают других его параметров (например, добровольности, привычности, обратимости последствий и др.), являющихся более значимыми в том или

ином контексте. В ряде же случаев для понимания, оценки, принятия или непринятия риска анализ вероятностей явля­ется просто неуместным¹.

Следует отметить, что вероятностное понимание риска не обязательно предполагает его объективность, а также приоритетность в его изучении точных наук. Например, в рамках «психометрической парадигмы» (о которой речь пойдет в следующем разделе) исследуются субъективные вероятности наступления различных событий. Кроме того, методологически полезное противопоставление научных и контекстуалистских оценок риска является некоторым пре­увеличением, поскольку все научные методы в той или иной степени используют в качестве «инструментального сред­ства» человеческую перцепцию.

Поэтому крайние точки зрения на сущность риска не означают их принципиальной несовместимости на практи­ке, особенно со стороны релятивистов (контекстуалистов), которые, отстаивая свою точку зрения, не отрицают нали­чия очевидных фактов, например, статистической вероят­ности какой-либо аварии. В связи с этим П. Томпсон и В. Дин предлагают рассматривать противостоящие друг другу кон­цепции (по их терминологии, пробабилистскую или вероят­ностную и контекстуалистскую) в качестве крайних точек одного континуума, между которыми расположены в той или иной степени «смешанные» позиции. И действительно, вряд ли найдутся люди, до конца придерживающиеся одного из двух крайних взглядов, однако существуют сильные адеп­ты каждого из них².

Так, сильная пробабилистская позиция представлена Ч. Старром и К. Випплом, которые утверждают, что основой легитимного знания о риске является вероятность событий. К контекстуалистской оценке риска, которую авторы назы­вают интуитивной, они относятся без особого доверия. При этом отмечается, что интуитивные оценки иногда имеют большое влияние, например в политике. Однако ключевым моментом решения противоречий, возникающих между ве­роятностными и интуитивными оценками, по убеждению Старра и Виппла, все же должен быть вероятностно-статис­тический анализ. Другими словами, только после выявления объективных показателей риска можно поднимать вопросы о степени его осознанности или добровольности³.

Контекстуалистский акцент в дискуссиях о риске пред­ставлен в работах А. Плоу и Ш. Кримского. Эти авторы утверждают, что любые решения должны приниматься ради людей, а их больше всего беспокоит потеря контроля над собственной судьбой. Поэтому измерение риска может быть полезным не само по себе, но лишь в зависимости от кон­кретного социокультурного контекста ситуации. Следует учитывать и то, что эксперты не могут быть полностью объективными и дают свои заключения, ориентируясь на различные (и далеко не всегда научные) цели. Другой автор, К. Кранор, отмечает, что взгляд различных групп или сооб­ществ на вопрос риска сугубо контекстуален и зависит от их специфических интересов. Поэтому нет оснований счи­тать какую-либо одну концепцию риска правильной, а все другие нет. Таким образом, для контекстуалистов в отличие от пробабилистов риск имеет не одно, а несколько «значе­ний»¹.

Будучи одними из авторов контекстуализма, П. Томп­сон и В. Дин сравнивают концепцию риска с концепцией игры. Каждая игра предполагает определенный состав уча­стников, временные ограничения, алгоритм действий, кри­терии выигрыша и проигрыша, но ни одно из этих условий не составляет сущности конкретной игры и не применимо к любой игре. Точно так же и риски характеризуются не­которой комбинацией признаков (вероятностностью, доб­ровольностью, управляемостью и т. д.), но ни один из них не является сущностно необходимым для определения риска во­обще. Таким образом, не существует универсальных правил для всех игр, не существует и универсального набора харак­теристик для описания всех рисков².

Крайними вариантами контекстуализма являются неко­торые постмодернистские деконструктивистские концепции (например, С. Фиша), в которых утверждается, что значе­ние любого текста сугубо индивидуально и целиком зависит от читателя. При таком подходе даже законы физики объяв­ляются результатом социального соглашения, чем-то вроде правил дорожного движения, и поэтому об учете объектив­ных научных данных вообще не может идти речиЗ.

Повторим, что спор между пробабилистами и контек-стуалистами не является чисто академическим, а имеет пря­мые политические следствия⁴. Например, для облегчения принятия обоснованных политических решений пробабилисты выступают за получение и распространение информа­ции о вероятностях и последствиях рискованных событий. Для контекстуалистов же эмпирическая оценка риска зави­сит от ее целей. Следовательно, для принятия обоснованно­го политического решения необходимо выявить эти цели в контексте интересов различных социальных групп и в ре­зультате дискуссий прийти к компромиссу между ними¹.

Если общенаучные методологические посылки к изу­чению риска колеблются между двумя указанными полюса­ми, то проблема установления дефиниции риска является гораздо более многозначной, поскольку, как мы уже отме­чали, практически каждая наука рассматривает риск под своим специфическим углом зрения. Зачастую согласия по этому вопросу нет даже в рамках одной науки: сколько авторов, столько и мнений. Проиллюстрируем это примера­ми из области социальных и гуманитарных наук.

С точки зрения многих представителей правовой на­уки, основным элементом риска является возможность на­ступления нежелательных последствий для субъекта право­вых отношений в результате действия случайных факторов. Сущность правового аспекта риска состоит в том, что он может выступать предметом правового регулирования меж­ду людьми и организациями².

В экономике риск отождествляется с возможным мате­риальным ущербом, связанным с реализацией хозяйствен­ного, технического, организационного решения, с авария­ми, стихийными бедствиями, банкротством, инфляцией. В частности «под экономическим риском... понимают веро­ятность (возможность) потери хозяйствующим объектом ча­сти своих активов, недополучения доходов или возникнове­ния дополнительных расходов в результате осуществления производственно-коммерческой деятельности»³.

Под политическим риском понимается «вероятность нежелательных последствий возможных политических и других решений, связанных с политическими событиями, способными принести тот или иной ущерб их участникам в реализации их интересов. Чаще всего о политическом риске говорят в ситуациях, когда при принятии решений, касаю­щихся, например, международного бизнеса, требуется учи тывать негативное влияние факторов, связанных с нестабиль­ностью внутриполитической обстановки, правящего режима или правительства, с политическими беспорядками»'.

В одном из многочисленных подходов в рамках психоло­гической науки риск рассматривается как ситуативная харак­теристика деятельности, которая включает неопределенность исхода и возможные неблагоприятные последствия в случае неуспеха². А вот еще одна психологическая трактовка: «Риск (от франц. пзяие — подвергаться опасности) — деятельность в условиях опасности, отсутствия полной уверенности в успехе»³.

Таким образом, каждая дисциплина, описывая понятие «риск», строит собственную концептуальную схему и в ре­зультате вычленяет и фиксирует вполне определенную систе­му закономерных связей. Но даже одни и те же закономерные связи различными науками могут быть зафиксированы с раз­ной степенью полноты, общности, конкретности. Одни из них фиксируют более общие характеристики, отвлекаясь от более частных, более специальных различений. Другие, наоборот, вводят различения там, где более общие науки фиксируют лишь единство и тождество. Ситуация является идеальной, когда они делают это, опираясь на результаты, полученные на более общем уровне теоретического знания. В этом случае исход­ные общие представления развертываются детальнее, напол­няются более богатым содержанием, конкретизируются, причем может иметь место как их теоретическая, так и эм­пирическая конкретизация. Но понятно, что специальные науки могут разрабатывать свои концептуальные схемы пу­тем конкретизации более общей концепции лишь в той степе­ни, в какой она на данный момент сформирована⁴.

Однако исторически первичен противоположный путь: движение от единичности к особенности и лишь затем к все­общности, где закон достигает «своего последнего выраже­ния»⁵. То есть общая концептуальная схема обычно форми­руется, как обобщение более частных концептуальных схем и лишь затем начинает функционировать в качестве основы для создания новых и развития ранее возникших частных теоретических конструкций⁶.

В случае с категорией «риск», как уже было показано, нет недостатка в наличии частных концептуальных схем. Но их самостоятельное развитие без создания общей тео­рии приводит к тому, что, как справедливо отмечает не­мецкий социолог Н. Луман, «пропасть между дисциплина­ми становится глубже и шире, [и] они расходятся как континенты»¹, а это в свою очередь затрудняет обобщение уже имеющегося эмпирического материала и его осмысле­ние для разработки практических рекомендаций. Для раз­решения этого противоречия и выделения того общего, что есть в «частных», «узкодисциплинарных» понятиях риска, представляется целесообразным применить общесоциоло­гический подход.

Выводы

1. Проблема риска приобрела особую актуальность после Второй мировой войны в связи с бурным научно-техническим развитием общества. На первом этапе техно­логические вопросы решались путем расчета вероятностей событий, а также подсчета и сравнения выгод и издержек в случае их наступления. К началу 60-х гг. риск становится объектом междисциплинарных исследований, и в количе­ственный анализ включаются данные все большего коли­чества гуманитарно-социальных наук.

2. В настоящее время наиболее приемлемым в анализе риска и управления им признан интегративный путь, тре­бующий учета всех возможных аспектов рассматриваемых ситуаций. Однако его реализация особенно сложна приме­нительно к технологическим рискам — глобальным по мас­штабу последствий рискам, связанным с внедрением новых технологий и технических комплексов.

3. Категория «риск» имеет общенаучный статус. Ме­тодологические подходы к пониманию риска представля­ют собой широкий континуум, крайними полярными точ­ками которого являются вероятностно-статистическая и контекстуалистская. Еще более разнообразными являются трактовки риска представителями различных научных дисциплин и направлений. Однако самостоятельное разви­тие частных концепций риска без создания общей теории затрудняет обобщение имеющихся эмпирических данных и их осмысление для разработки практических рекоменда­ций. Такую теорию возможно создать в рамках общесоци­ологического анализа.

1.2. Формирование и современное состояние социологической теории риска

Социологическая теория риска — это формирующаяся теория, актуализация которой явилась следствием осозна­ния в обществе возможности чрезвычайных социальных последствий различных видов человеческой деятельности.

Отдельные исследования риска проводились социолога­ми еще в начале XX в. (Так, например, изучался риск инфор­мационной изоляции, неразвитости инфраструктуры и сфе­ры услуг ряда сельскохозяйственных районов Америки в целях планирования социальной политики.) Но все же нача­лом формирования социологической теории риска следует считать конец 60 — начало 70-х гг. В это время в США появи­лись многочисленные работы, в основном посвященные про­блемам соотношения общественной пользы и возможных отрицательных последствий технологического риска. Почти десятилетие спустя тема риска стала достаточно актуальной и в европейской социологической литературе.

Значимой вехой в институционализации теории стали 80-е гг., когда были созданы Международное общество ана­лиза риска, а также американские и европейское рисколо-гические общества, в работе которых социальные (социоло­гические) аспекты риска заняли одно из важных мест. Что же касается оформления собственно социологической тео­рии риска, то первым наиболее представительным с точки зрения этой проблематики стал состоявшийся в 1994 г. Все­мирный социологический конгресс (г. Билефельд, Германия), на пленарном заседании которого на тему об обществе риска выступили У. Бек и Э. Гидденс. Доклады о риске представ­лялись также на сессиях комитетов «Исследование катаст­роф», «Социология науки и техники», «Окружающая среда и общество».

Следует отметить также, что последние два десятиле­тия отмечены выпуском многих национальных рискологи-ческих журналов (особенно в США), в которых рассмат­риваются и социологические проблемы риска, а также международного журнала по анализу риска («Шзк. Апа1уз15. Ап 1п1егпа1юпа1 Лоигпа1»). С конца 90-х гг. в России также издаются журналы о риске («Вопросы анализа риска» и «Управление риском»).

Анализ библиографиидоказывает, что социология толь­ко начинает изучение феномена риска. Первые наиболее заметные работы по этой проблематике появились в 70-е гг. прошлого века в США¹. С некоторым отставанием по вре­мени, но в более широком контексте тема риска стала разра­батываться в немецкоязычной², английской³ и французской⁴ социологии. В этих странах риск изучается на макроуровне, на уровне различных социальных групп, в различных видах деятельности.

Рассматривая риск на макроуровне, ученые пытаются показать, как общество уже живет в условиях риска, не­редко отождествляя его с опасностью, которую несет ци­вилизации научно-технический прогресс, а также изучают детерминированные рисками дисфункции и трансформа ции различных социальных институтов¹. Анализируется риск и в еще более широком — социально-философском контексте².

Для социологической теории риска, начиная со време­ни начала ее формирования, является уже традиционной проблема технологических (техногенных) рисков и связан­ная с ней проблема безопасности³. Ряд недавних публика­ций посвящен различным рискологическим аспектам рас­пространения вооружений, ведения боевых действий и их последствий⁴. Отдельно можно выделить исследования по экологическим проблемам, вызванным научно-техническим прогрессом⁵. В этих работах технологический риск рас­сматривается как на макроуровне (как глобальный риск внедрения новых технологий и техники), так и на уровне отдельных технологий (производств). В последнее время риск изучается также в контексте социальных последствий катастроф.

Начиная с 70-х гг. прошлого века, проводятся исследо­вания закономерностей восприятия риска, в рамках кото­рых, в частности, сложилось целое «психометрическое» направление¹. Изучаются особенности восприятия риска и в различных культурах, обществах и социальных группах², а также коммуникации по поводу риска.

Среди исследований риска в различных сферах обще­ства и в различных видах деятельности можно выделить исследования политического и экономического риска, рис­ка в организациях и в деятельности менеджеров⁴. Еще одна популярная тема — изучение рисков, связанных с состоя­нием здоровья людей⁵. Работы, посвященные преступности, повседневным рискам и социальной работе, в настоящее время дополняются работами о социальных проблемах стра­хования.

Несмотря на довольно большое количество рискологи-ческих работ, достаточно цельных и глубоких исследований среди них немного. По существу, наиболее значимые работы представлены зарубежными авторами, являющимися осново­положниками основных методологических направлений со­циологического изучения риска — поведенческого, модерни­стского, перцептивистского и социально-управленческого (говернменталистского), которые мы рассмотрим ниже.

В советской и российской науке общая теория риска практически не разрабатывалась. Как самые заметные мож­но выделить исследования риска, предпринятые А. Альги-ным¹. Однако они имеют социально-философскую направ­ленность и в основном акцентированы на изучении одной из граней риска — экономической. По Альгину, риск про­является в деятельности, в ситуации неизбежного выбо­ра между альтернативами, которые возможно количествен­но и качественно оценить. То есть в целом риск трактуется в традиционном для экономической теории вероятностном ключе. Среди социологических работ следует отметить труды О. Яницкого², который, следуя методологии У. Бека, вводит понятие «общество всеобщего риска» и развивает его применительно к современной России. В разработке более частных социологических проблем наиболее значимой яв­ляется концепция Ю. Зубок и ее коллег³, посвященная изу­чению молодежи в обществе риска. Согласно этой концеп­ции риск является сущностным свойством молодежи как социальной группы, находящейся в переходном к взросло­сти состоянии. При этом выделяются деятельностная и сре-довая формы риска. Первая воплощается в альтернативном выборе индивидов и групп, осуществляемом в соответствии с их социальными установками, вторая — в состоянии нео­пределенности и внешних опасностях и угрозах.

В отечественной социологии проводятся эмпирические исследования технологических и экологических рисков, которые были инициированы чернобыльской аварией⁴. Боль шинство этих исследований проведено сотрудниками Инсти­тута социологии РАН под руководством А. Мозговой, внес­ших большой вклад в разработку систем индикаторов и другого исследовательского инструментария для изучения риска¹. Теоретически ученые Института социологии под риском понимают решение, осуществление которого может привести к чрезвычайной ситуации, кризису, катастрофе. Однако на эмпирическом уровне в большинстве случаев они изучают отношение респондентов к различным опасностям и возможные индивидуальные выборы как реакцию на них.

Обзор социологических исследований, посвященных риску, показывает, что какого-то согласованного его пони­мания сегодня не существует. Кроме того, очевидно, что вне пределов социологического изучения находятся многие про­блемы, такие как детерминация рискованного поведения; влияние рисков на образование социальных групп, интересы их представителей; типология рискованного поведения соци­альных субъектов; особенности социальных конфликтов по поводу перераспределения рисков и их последствий; прояв­ление риска во многих сферах жизнедеятельности общества и социальных институтах и многие другие.

Тем не менее приведенная проблематика исследований позволяет, по крайней мере, предварительно очертить пред­метное поле социологической теории риска. Содержатель­но оно может включать изучение:

• риска как социального явления (его генезиса, сущно­сти, социальной роли и социальных функций);

• современных глобальных рисков;

• влияния риска на трансформацию социальной струк­туры и протекание различных социальных процессов;

• взаимосвязи риска и других характеристик социаль­ного поведения;

• риск-коммуникаций;

• модификаций риска (содержательных, деятельност-ных, исторических, социокультурных и субкультур­ных);

• типологий поведения различных субъектов риска;

• детерминант риска;

• путей оптимизации риска.

Методологическое обоснование социологической тео­рии риска невозможно без определения ее места в структу­ре социологического знания и места категории «риск» в си­стеме других социологических категорий.

Прежде всего поясним, почему социологическое зна­ние о риске мы называем теорией, а не социологией (соци­ологией риска). В самом общем смысле (и об этом можно справиться в любом словаре) под теорией следует понимать обобщение опыта, систему основных идей, отражающих закономерности и существенные связи какой-либо области действительности. Это во-первых. Во-вторых, термин «тео­рия» может рассматриваться в сопоставлении его с терми­ном «наука». И здесь теория может выступать: синонимом науки (например, социальная теория, экономическая тео­рия¹) или ее отраслей (социологическая теория личности = социология личности); составляющей (разделом) науки или ее отраслей (в том смысле, что под наукой можно понимать совокупность связанных между собой теорий); областью знаний в рамках какой-либо науки, которая еще не приоб­рела статуса самостоятельной отраслевой науки и т. д.

Мы употребляем понятие «теория риска» именно в пос­леднем из указанных смыслов. Пока мы не склонны назы­вать социологическое знание о рисках социологией риска, как это делают некоторые коллеги². На наш взгляд, резуль­таты социологических исследований риска пока не представ ляют собой системы взаимосвязанных знаний (теорий, кон­цепций) и, что самое главное, не охватывают многих социо­логических проблем изучаемого феномена или являются еще слишком фрагментарными.

Определение места социологической теории риска в структуре социологического знания следует начинать с уточ­нения самой структуры социологии. Используем для этого работы российских социологов Ж. Тощенко¹ и С. Фролова², как в наибольшей соответствующие нашим представлениям о проблеме.

Разумеется, социология как мультипарадигмальная си­стема знания (впрочем, как и все другие науки) может быть своеобразно «выстроена» в зависимости от ответа на глав­ный вопрос: что есть социальная реальность? Следует пола­гать, что наиболее «благодарным» подходом для определения структуры социологии является системный подход, посколь­ку ни у кого не вызывает возражений сложность общества, а значит, и наличие в нем взаимосвязанных элементов неза­висимо от их содержательного понимания. Следовательно, и структуру социологии можно представить в виде системы, включающей в себя подсистемы различных уровней. Уста­новление основных элементов этой системы облегчает су­ществование уже достаточно «устоявшихся» институцио­нализированных видов «социологии», социологических специальностей и дисциплин. Для простоты изложения бу­дем считать, что социология как наука состоит из комплекса социологических теорий, представленных в табл. 1.

Теоретическая социология

Общая социология

Специальные социологические теории

Теории социальных институтов Теории социальных групп

Прикладная социология

Практическая социология

Конкретные социологические исследования

Фундаментальным уровнем социологии является тео­ретическая социология, которая включает в себя методоло­гические парадигмальные основы науки (включая определе­ние ее предмета, понятийно-категориального аппарата, функций и места в системе других наук), наиболее общие представления (теории) о развитии и функционировании общества и жизнедеятельности человеческой личности, а также историю возникновения, развития и институциона-лизации этих представлений, т. е. историю социологии.

Второй, более конкретный уровень социологии — об­щая социология, включающая в себя теории (социологии), развивающие представления об отдельных сторонах соци­альной жизни и раскрывающие основные понятия и катего­рии науки. К основным группам теорий общей социологии можно отнести теории социальной структуры, социальных процессов, социальных изменений, личности, социального поведения, социального управления. В эти группы могут включаться различные теории, например, в теории социаль­ной структуры — теории социальных институтов, социаль­ной стратификации и социальной мобильности, социальных групп и общностей и др.

Третий уровень социологии, по нашему мнению, пред­ставляют специальные социологические теории. Исходя из того, что в качестве элементов общества как системы можно рассматривать социальные институты и социальные группы, выделим соответствующие этим элементам две группы спе­циальных социологических теорий. К первой группе следует отнести теории экономических, политических и культурных институтов (сфер жизни общества)¹, каждая из которых включает еще более специфические теории. Так, к социоло­гическим теориям экономических институтов относятся те­ории рынка (экономического обмена), собственности, про­изводства, потребления и др. Теории социальных групп также весьма многочисленны. Это теории квазигрупп, социально-классовых, социально-демографических, социально-профес­сиональных, социально-территориальных групп, этнических общностей, организаций, малых групп.

Четвертый уровень социологии — прикладной, в кото­ром также можно выделить две группы теорий и методов практической деятельности. Первая группа теорий и мето­дов традиционно именуется методологией (методикой и техникой) конкретных социологических исследований, вто­рую можно назвать практической социологией, которая имеет целью совершенствование социальных систем (соци­альная инженерия, социальное прогнозирование и планиро­вание, социальная работа и др.).

Механизмы взаимодействия всех этих уровней, в об­щем, понятны и неоднократно описаны в контексте выделе­ния теоретической и эмпирической, фундаментальной и прикладной областей науки, а также макро- и микросоци­ологии. Хотелось бы только уточнить эти механизмы для второго и третьего выделенных нами уровней. По существу уровень общей социологии представляет собой теории, изу­чающие различные элементы социального или собственно социальной сферы жизни общества. Эти теории позволяют познавать специфику проявления социального в различного рода социальных группах и социальных институтах. Взаи­мосвязи между двумя группами специальных теорий способ­ствуют формированию пограничных теорий между ними, например, теории политических и других специфических организаций. В свою очередь, обобщение исследований, проводимых в рамках специальных социологических теорий, позволяет обогащать разделы общей социологии.

Особые области социологии обеспечивают ее связь с философией и другими группами наук. Ряд концепций тео­ретической социологии взаимодействуют с социально-фи­лософским знанием, социология малых групп находится на стыке с психологией (социальной психологией), социальная экология — с естественными науками и т. п.

Согласно предложенной нами структуре социологиче­ского знания социологическую теорию риска следует отне­сти к уровню общей социологии, а в ней — к группе теорий о социальном поведении. Вместе с тем риск может рассмат­риваться и как механизм социальных изменений, а также как один из аспектов социального управления. Если же категория «риск» лежит в основе объяснения функциони­рования общества в целом, как это имеет место в концеп­циях «общества риска», то эта категория перемещается на фундаментальный уровень теоретической социологии и даже на социально-философский уровень.

Следует также определить содержание понятий «рис-кология» и «рисковедение»¹. В общем, эти понятия являют­ся синонимами, но первое из них употребляется значитель­но чаще, чем второе, поэтому мы будем использовать именно его. Исходя из этимологии слова и отсутствия научной

спецификации изучения риска, под рискологией следует понимать комплексную (мультидисциплинарную) науку, изучающую риск. Некоторые авторы относят рискологию к разряду метанаук, занимающих промежуточное положе­ние между философским уровнем осмысления реальности и уровнем конкретных наук¹. Однако могут ли существо­вать и существуют ли рискология и им подобные науки (конфликтология, девиантология и др.) ? Формально суще­ствуют, но их функционирование сопряжено с едва ли пре­одолимыми (во всяком случае, на данном этапе научного развития) трудностями. Дело в том, в рамках любой ком­плексной науки требуется объединить знания различных «конкретных» наук, предметы которых выражаются в их особых категориально-понятийных аппаратах, т. е. объеди­нить, синтезировать их своеобразные языки в единый метанаучный язык. Однако попытки сделать это, например, в педологии начала XX в. или современной акмеологии нельзя назвать сколь-нибудь успешными. Поэтому при чтении работ, претендующих на комплексность освещения проблем риска, всегда достаточно ясна научная принадлеж­ность авторов². А если авторы одной работы являются специалистами в разных научных областях, то она зачас­тую напоминает лоскутное одеяло.

Учитывая все это, под рискологией мы склонны пони­мать не науку в строгом смысле этого слова, а область знаний, составленную из различных наук, которые должны комплексно использоваться для практического установле­ния, изучения и оптимизации риска.

Выводы

1. Начало формирования социологической теории риска относится к концу 60 — началу 70-х гг. прошлого века, когда в США появились первые работы, посвященные риску, а почти десятилетие спустя тема риска стала достаточно акту­альной и в европейской социологии. Значимой вехой в ин-ституционализации теории стали 80-е гг., когда были созданы международные общества анализа риска, занимающиеся и его социальными аспектами. В 90-х гг. тема риска стала рассмат­риваться на всемирных социологических конгрессах. После­дние два десятилетия отмечены выпуском многих нацио­нальных рискологических журналов.

2. Обзор проведенных исследований позволяет заклю­чить, что социологическая теория риска занимается изуче­нием риска как социального явления; современных глобаль­ных рисков; влияния риска на трансформацию социальной структуры и протекание социальных процессов; взаимосвя­зи риска и других характеристик социального поведения; риск-коммуникаций; модификаций риска; типологий пове­дения различных субъектов риска; детерминант риска; пу­тей оптимизации риска.

3. В настоящее время социологическое знание о риске предпочтительно называть теорией риска, а не социологией риска, поскольку результаты социологических исследова­ний риска пока не представляют собой системы взаимосвя­занных представлений и, что самое главное, не охватывают многих социологических проблем изучаемого феномена или являются еще слишком фрагментарными. Под рискологией следует понимать комплексную (мультидисциплинарную) область знаний о риске.

4. Структура социологии может быть представлена как система уровней: теоретической социологии, общей социологии, специальных социологических теорий и при­кладной социологии. В рамках этой структуры социоло­гическую теорию риска следует отнести к уровню общей социологии, а в ней — к группе теорий о социальном по­ведении. Вместе с тем риск может рассматриваться и как механизм социальных изменений, а также как один из аспектов социального управления. Возможно отнесение категории и к фундаментальному уровню теоретической социологии.

■ 1.3. Методология социологического изучения риска

.3.1. Социально-философские предпосылки изучения риска

Среди социально-философских учений, обозначивших I к )дходы к рискологической проблематике, следует выделить |ынний прагматизм, а также прагматизм и экзистенциализм иторой трети XX в.

В частности, в концепции У. Джеймса человек как прак­тически деятельное сознательное существо, приспосаблива­ясь к жизни в мире, является «борцом за цели», т. е. его основными задачами являются определение целей и средств для их достижения. Однако, по Джеймсу, основанием для решения этих задач является религиозно окрашенный идеа­лизм, а не собственно разум или наука. Поэтому философ выдвигает принцип «воли к вере», который означает, что «мы имеем право верить на свой собственный риск в любую ги­потезу, которая достаточно жива, чтобы повлиять на нашу волю»¹. Один из наиболее влиятельных американских фило­софов Дж. Дьюи, продолжая разработку основополагающих идей прагматизма, в качестве одной из основ своего учения вводит понятие «проблематических ситуаций», из совокуп­ности которых складывается человеческая жизнь или опыт. Эти ситуации порождают сомнения, препятствующие дей­ствию, и требуют их преодоления с помощью мышления, т. е. преобразования неопределенных ситуаций в определенные. Как видим, в прагматической антропологии проблема риска присутствует лишь имплицитно, а само понятие риска упот­ребляется так сказать «всуе» или вообще не употребляется.

Понятия риска и опасности появляются в экзистенциа­лизме, в частности в учении К. Ясперса. По Ясперсу, сущ­ность жизненного положения человека заключена не в ситу­ациях, которые он в состоянии изменить, а в неизменных основных или пограничных ситуациях, зачастую сокрытых завесой повседневности. Ими являются смерть, страдание, борьба за обыденное существование, неизбывная виновность и представленность человека воле случая. От неизбежных в жизни опасностей и крушений человек ищет убежище в достижениях науки и техники, в поддержке со стороны общества, семьи, в вере и духовности. Однако все эти меры являются лишь частными достижениями в общих рамках тотальной ненадежности и не устраняют постоянной угрозы человеческому существованию². Вместе с тем пограничные ситуации побуждают человека к пониманию своей подлин­ной природы — экзистенции. Последняя может быть раскры­та лишь в экзистенциальной коммуникации, представляющей собой внутреннюю, свободно избранную связь людей, в которой они открываются друг другу как самоценные непов­торимые личности. Вместе с тем экзистенциальная коммуни­кация, стремление раскрыть себя и понять внутреннюю жизнь другого человека предполагает риск и любящую борьбу. Риск является следствием того, что экзистенция возможна лишь как свобода. Но человек, избирая себя в согласии со своей сове­стью, не непогрешим, поэтому таковым всегда является и его выбор. Однако Ясперс призывает рисковать, ибо без риска невозможна подлинная коммуникация, подлинное существо­вание и самовыражение человека¹.

Проблема риска, хотя специально и не разрабатывается, но присутствует и в других экзистенциалистских построени­ях. Так, по Ж.-П. Сартру, у человека нет «природы», которая могла бы предопределить способы его поведения, и человек вынужден творить ее сам. Поэтому человеческая реальность является совершенно уникальной и не может быть сведена к чему-либо в мире или чем-либо объяснена. По существу чело­веческое бытие и свобода — это одно и то же. Но поскольку человек должен опираться только на себя, не уповая ни на какие ценности, социальные предписания или авторитеты, то оборотной стороной свободы выступает для него чувство тревоги. Ведь в противостоянии «нечеловеческому» миру че­ловек действует на свой страх и риск: делай то, что считаешь нужным, а там «будь, что будет»². Проблема риска затрагива­ется в поздних произведениях А. Камю, для которого опре­деление «метаисторических» оснований для нравственного действия зачастую означает значительный риск и большую ответственность, т. к. это действие может таить в себе се­рьезные последствия, как для самого действующего, так и для окружающих. Риск присутствует и в «позитивном экзистен­циализме» Н. Аббаньяно. Основным инструментом философ­ского анализа он считает категорию возможности, которая противопоставляется им категории необходимости. По мне­нию Аббаньяно, индивид должен стремиться и в принципе способен из различных возможностей выбрать такую, кото­рая станет «основой его упорядоченного и здорового суще-(твования». Этот выбор должен осуществляться в соответствии с универсальной формулой «возможность возможности», т. е. тпк, чтобы выбор исключал невозможность последующего мыбора. Но, разумеется, что это не всегда удается.

Важной для философского осмысления риска является чптипозитивистская концепция английского философа и социолога К. Поппера, в особенности его теория открытого пГицества, поскольку делаются попытки ее соотнесения с те­орией общества риска³. Для Поппера любое коллективное, и тем более индивидуальное знание, в том числе и научное, существует в виде предположений, носит лишь гипотети­ческий характер, а, следовательно, подвержено ошибкам и не позволяет, в частности, сформулировать законы соци­ального развития. Поэтому ученый отстаивает либераль­ный взгляд на рациональность человеческого поведения и связывает ее с существованием взаимного сотрудничества и конкуренции множества действующих индивидов. Пос­ледние, с одной стороны, преследуют собственные цели и интересы, с другой, — находятся друг с другом в состоя­нии диалога по поводу возникающих противоречий. Этот диалог носит рациональный характер в том смысле, что принимает во внимание доказательства, а не личность и статус доказывающих. В соответствии с этим система ком­муникации действующих и конкурирующих друг с другом субъектов должна быть основана на признании всякого, с кем общаются, потенциальным источником разумной ин­формации и доказательств. Тем самым устанавливается то, что можно назвать «рациональным единством чело­вечества»¹.

Принципы рационального поведения, воплощенные в социальной практике, способствуют тому, что отдельный человек, уникальные действия, опыт и отношения которо­го не могут быть вполне рационализованы, способен не­стандартно действовать в стандартных ситуациях, созда­вая уникальные продукты, идеи, информацию. То есть быть субъектом инновационных, а значит рискованных действий, «удельный вес» которых зависит от степени открытости общества. Открытое для себя общество устремлено в бу­дущее, экспериментирует, рискует для себя и активно впи­сывается в мир. При этом, чем более открыта социальная система, тем больше разнообразия она порождает, посколь­ку в этом процессе участвуют многие или все ее элементы. В «рискующем обществе» его члены вынуждены принимать личностные решения и нести за них ответственность, но вынужденность эта так сказать органическая. Поэтому каждый должен двигаться в неизвестность и неопределен­ность, подвергаться опасности и рисковать.

Риск как одно из центральных понятий философского осмысления мира появляется у Н. Лумана. Далее мы изложим философские основания и социологическую составляющую его учения. С точки зрения методологии социологию риска Лумана можно условно назвать поведенческой. Кроме того, в качестве основных методологических подходов к социо­логическому изучению риска рассмотрим модернистский, перцептивистский и социально-управленческий (говернмен-талистский) подходы.