Аристид Бриан

ский язык получил широкое распространение, тем более что американцы придавали мало значения традициям наших канцелярий. Наконец, некоторые дипломаты в пос­леднее время начали пренеб­регать старинным обычаем, который до сих пор был освя­щен своего рода всеобщим соглашением; так, г-н фон Лангверт, германский посол в Мадриде, при вручении верительных грамот королю Альфонсу XIII обратился к нему с небольшой речью на испанском языке.

Дипломаты всегда будут предпочитать французский язык из-за самого его характера, и не мы одни пожалеем, если он утратит универсальность применения, которое сумели ему обеспечить Людовик XIV и Вольтер. Единый язык в между­народной политике устанавливал интеллектуальную связь между нациями. Они и так слишком склонны к обособлению, и необходимость прибегать к помощи переводчиков для выяв­ления смысла соглашений способна только создать почву для недоразумений в будущем.

Жюлъ Камбон. Дипломат

Жюлъ Камбон. Дипломат

Глава восьмая

Демократия и война

После революции, которая все меняет, надо уметь отказаться от своей вражды, если не хо­чешь навсегда отречься от своего счастья.

Талейран*

В майские дни 1871 г., когда вступившая в Париж армия завершала подавление восстания, г-н Жюль Симон, быв­ший тогда министром народного просвещения, приехал как-то из Версаля, чтобы посетить свое министерство на улице Гренель и посмотреть, в каком состоянии оста­вила его Коммуна. Я был вместе с ним. По окончании осмотра Жюль Симон спустился в сад. Стояла изнуряющая жара. Париж казался опустевшим. Издали доносилась пушечная стрельба. Едва мы сделали несколько шагов, как я не смог удержаться и, нарушив молчание, стал проклинать эту страшную схватку, в которой французы дрались друг с другом в то время, когда германская армия по-прежнему стояла в Сен-Дени. «Вы еще молоды, — сказал мне Жюль Симон, — никакие войны не имеют разумного оправдания, кроме гражданских и религиозных».

Это замечание с тех пор часто всплывало у меня в памяти. Если когда-нибудь люди положат конец войнам между нациями, то, быть может, их ждут еще более свирепые войны — между классами или вызванные разногласиями во мнениях. Нет людей, более чуждых жал ости, чем мечтатели, желающие осуществить свою фантазию. Заметьте еще, что наиболее ярые противники войн между нациями охотно выступают зачинщиками граждан­ских распрей. Человечеству не суждено жить в мире и согласии, и люди всегда проявляли изобретательность, ища основания для ненависти и драки. Монтескье еще задолго до Руссо писал, что, как только люди объединяются в общества, они утрачивают ошу-

щение слабости, и тогда начинается состояние войны. Поэтому нации поступят мудро, применив к себе слова Эмерсона, сказан­ные по адресу каждого из нас: «Ничему не научится в жизни тот, кто каждый день не преодолевает какого-нибудь страха»*.

Однако большое значение имеет уже то, что человечество на­чинает приходить в ужас при одной мысли о войне между государ­ствами. Соглашения о третейском суде, Гаагский трибунал, Лига наций являются выражением общего мнения, благодаря которому война сделается отныне более редким явлением. Это достигнуто в результате продолжительной и медленной работы, сказавшейся даже на языке дипломатических канцелярий, ибо дипломатия была активной, но осторожной помощницей в этой эволюции умов. Кто осмелится говорить теперь о войне роскоши? Или о завоевательной войне? Уже в течение целого столетия политики испытывают необходимость придавать своим намерениям нрав­ственную окраску. Нынешний век — это век принципов. Револю­ция, унаследовавшая от старой монархии всю ее внешнюю поли­тику, провозглашала, что сама она стремится только к освобож­дению народов. После 1815 г. союзные правительства ссылались на божественное право монархий. Пленник на острове Святой Елены ответил им со своей скалы; он напомнил, что стремился создать из Германии и Италии великие объединенные нации; он же передал в руки европейской демократии оружие в виде принципа национальностей. ХГХ век распорядился им ужасным образом. Князь фон Бюлов, беседуя со мной однажды об истоках германского единства, признался, что, по его мнению, творцами его были два человека: Наполеон I и Бисмарк.

Когда в 1918 г. здание старой Европы разрушилось, слабые народности, которые, казалось, уже навсегда были вычеркнуты из книги истории, неожиданно возникли вновь и принесли в Версаль свои вековые жалобы. Союзные державы выслушали их, но тут обнаружились изъяны человеческого правосудия. В Вос­точной Европе нации живут вперемежку, не смешиваясь друг с другом. Когда понадобилось установить границы для этих новых

Жюлъ Камбон. Дипломат

Жюлъ Камбон. Дипломат