Неограниченные возможности познания не оставили бы места свободе и морали. Поэтому признание свободы человека, существования человека как личности (а не только природного тела) имеет фундаментальное значение для определения предмета, сущности и назначения научного знания. Если не провести принципиальное различие между феноменами и ноуменами и не ограничить возможности познания сферой одних лишь явлений, то свободу невозможно «спасти» от притязаний научного детерминизма.
7.6. Философия науки в немецком диалектическом идеализме
«Наукоучение» Фихте. В немецком идеализме мы находим, пожалуй, наиболее фундаментальную попытку «спасти» идею абсолютной науки. Абсолютной и по своему предмету, и по своему достоинству, и по своей достоверности. Философия по существу своему, согласно Фихте, есть наука, более того, она должна быть первой наукой, но пока еще не стала абсолютно достоверной наукой. Фихте признает, что в этом отношении следует за Кантом: «никакой человеческий ум не проникнет дальше границы, у которой стоял Кант. Автор знает, что он никогда не будет в состоянии сказать того, на что Кант уже не указал опосредствованно или непосредственно, яснее или туманнее»62. Высшая наука, метафизика, должна быть не учением о сущем, о «вещах в себе», но генетическим выведением того, что встречается в нашем сознании.
Все согласны с тем, что философия по своей сути – наука, но расходятся в понимании ее объекта и ее содержания. Причина этих разногласий в том, что само понятие науки еще не вполне развито. Первый признак науки – систематическая форма знания и наличие одного-единственного основоположения, в котором все знания объединяются в одно целое. Отдельные положения не есть наука. Они становятся научными лишь через свое отношение к целому, через определенное место в этом целом. Это «признают вообще все»63. Однако этим понятие науки не исчерпывается. Сущность науки заключена и в свойствах ее содержания, и в том, как это содержание относится к сознанию того, кто знает.
Чтобы система знаний была наукой, необходимо, чтобы было безусловно достоверно хотя бы одно положение, которое передавало бы другим положениям свою достоверность: если достоверно А, то достоверно и B, а если достоверно B, необходимо должно быть достоверно и C, и т. д. Эта необходимая логическая связь и есть систематическая форма целого. Достоверность первого основоположения должна быть непосредственной, установленной до всякого связывания и выведения. В науке может быть
62[72; С. 29]
63[72; С. 34]
221
только одно такое положение. Каждая наука должна иметь такое основоположение. Все остальные положения сами по себе (непосредственно) такой достоверности не имеют. Достоверность основоположения – главное в науке. Систематическая форма – производное и даже «случайное» ее свойство (в силу множества положений; но она могла бы состоять только из одного основоположения – и все равно была бы наукой). Здание науки строят не для того, чтобы его скреплять (логической связью); его скрепляют для того, чтобы оно было устойчиво (достоверно; было знанием). А устойчивость дает только фундамент – безусловная достоверность основоположения. «Я стараюсь охватить в ее первоисточнике науку – не одну только внешнюю систематическую форму, но самую суть знания, ту, на чем только и основывается то, что имеет место: знание, убеждение, непоколебимость сознания»64.
Таким образом, в общей теории науки необходимо решить две задачи:
1)как можно обосновать безусловную достоверность основоположения;
2)как можно обосновать правомочие выводить достоверность одного положения из другого. Иначе говоря: как возможны содержание науки (безусловная достоверность основоположения) и ее форма (логическая связь). Или: как возможна наука вообще? Ответ на этот вопрос и есть «наукоуче-
ние», наука о науке вообще.
Основоположения всех наук должны быть обоснованы в наукоучении. Для этого оно должно: 1) показать, что такое достоверность вообще, что значит «быть достоверным», каким образом, при каких условиях, в какой степени что-либо может быть достоверным; 2) найти и обосновать основоположения всех возможных наук, которые ими предполагаются, но в них самих не могут быть обоснованы.
Само наукоучение также должно иметь основоположение, которое через наукоучение должно быть основным положением и всех наук вообще, всего научного знания. Оно должно быть непосредственно достоверным – в себе самом, через самого себя, ради самого себя. Оно должно быть таким, чтобы без него было бы невозможно вообще никакое знание. Оно – первая основа и источник всякой достоверности. Все достоверное достоверно лишь потому, что достоверно это основоположение. И если оно недостоверно, то ничто не может быть достоверным. Если мы хоть что-то
знаем, то знаем и его. Оно сопровождает всякое знание, содержится во всяком знании, и всякое знание его предполагает65.
Во всяком положении есть форма (о чем знаем) и содержание (что знаем). В первом основоположении содержание должно определять форму, а форма определять его содержание. Эта форма – только этого содержания,
64[73; С. 91]
65[72; C. 42]
222
аэто содержание может иметь только такую форму. То же самое относится
ико всем другим положениям наукоучения. Первым основоположением определяется весь ряд этих положений, и никакое из них не может иметь иное место в ряду, кроме того, где оно появляется.
Все ранее сказанное предполагает, что в человеческих знаниях есть системность. Если есть системность, есть и безусловно первое основоположение. Но системности, вообще говоря, в наших знаниях может и не быть. Тогда возможны два случая: 1) нет ничего непосредственно достоверного; знание есть один ряд или множество рядов, уходящих в бесконечность; тогда нет никакого твердого, достоверного знания; 2) есть множество конечных рядов, у каждого из которых есть в основе самодостоверное положение, далее которого идти некуда; тогда человеческое знание по природе так же отрывочно, как действительное знание у многих людей,
иэто будет не единое знание, не единая наука, а множество наук, наподобие дома, в котором невозможно перейти из комнаты в комнату, где мы не знали бы, чем, собственно, обладаем, имели бы одни разрозненные фрагменты, и знание никогда не стало бы законченным. Тогда не было бы и никакого общего наукоучения. Существует ли единая система человеческих знаний – это невозможно установить до исследования.
Наукоучение должно обосновать не только известные науки, но и все возможные в будущем; оно должно исчерпать всю область человеческого познания. Иначе говоря, должно быть безусловно и необходимо определено, что человек может знать не только на теперешней ступени своего существования, но и на всех возможных и мыслимых ступенях будущего развития. Ясно, конечно, что задачи человеческого духа бесконечны как по их числу, так и по объему, но оно бесконечно в количественном отношении, но по качеству своему оно полностью определяется своими законами
иможет быть вполне исчерпано. Если даны центр и окружность, то тем самым дано и все потенциально бесконечное множество радиусов.
Теория науки (наукоучение) должна дать всем наукам их исходные основоположения. Все они – внутренние положения наукоучения. Наукоучение, например, дает пространство и точку. Но положение точки оно оставляет неопределенным. Как только свобода полагания точки определяется (проводится линия), мы уже вне области наукоучения, а в области частной науки, геометрии. Наукоучение выводит идею «природы» вообще и всеобщие законы, по которым она должна быть наблюдаема (Фихте замечает вслед за Кантом: естествоиспытатели «сами вкладывают в природу те законы, которым они предполагают научиться от нее через наблюдение»),
аопределение свободы применения этих законов к тем или иным предметам наблюдения – это естествознание.
Для того, чтобы иметь абсолютную уверенность в завершенности системы знания, нужен положительный признак, что более ничего вывести
223
невозможно. Этот признак только один: конечный пункт должен совпасть с исходным! Эта система – круг (самосознание в начале и в конце). Наукоучение – единственная наука, которая может быть закончена. Законченность – ее отличительный признак. Все другие науки бесконечны и никогда не могут быть закончены, ибо они не возвращаются вспять к своему основоположению. Есть круг, из которого никогда не может выйти человеческий дух. «Нет причины выходить из этого круга. Требовать, чтобы он был уничтожен, значит требовать, чтобы человеческое знание было бы совершенно безосновно, чтобы не было ничего безусловно достоверного, но чтобы все человеческое знание было только обусловлено…»66 (эта точка зрения, как известно, преобладает в современной теории науки). Завершенность наукоучения не представляет опасности «для бесконечного совершенствования человеческогодуха». Оно ставит ему бесконечную задачу.
Сказанное верно даже в отношении логики: логика не обосновывает наукоучение и даже не предполагается им! Наоборот, логика обосновывается наукоучением, должна быть доказана им. Оно не предполагает даже запрета противоречия. Этот закон логики также должен быть выведен и обоснован.
Научность, согласно Фихте, «никогда не покоится на понятиях, но всегда лишь на созерцании непосредственной очевидности»67. В акте проведения линии или построения треугольника осуществляется свободное и в то же время необходимое действие интеллектуального созерцания. На этом созерцании, и только на нем, основывается очевидность, достоверность, необходимость и общезначимость, т. е. всякая научность. На этом же созерцании основано и наукоучение, т. е. философия науки: созерцании разумом самого себя в своем единственном центре – в «чистом Я». Теория
науки конструирует в его основных чертах сознание всех разумных существ. Трансцендентальное мышление в качестве своего объекта не имеет ничего, кроме самого себя, оно поддерживается лишь самим собою, и лишь посредством самого себя обособляется, разделяется и определяется. Сознание – законченная система, органическое целое, в котором ни одна часть не может существовать без всех остальных. А любые вещи, кото-
рые мы считаем реально существующими, неотделимы от сознания этих вещей. Так называемая «реальность» вещей – всего лишь результат самозабвения: когда сознание забывает о себе, мы видим «вещи», «реальность», «мир». Поэтому теория сознания – теория любого знания и любых вещей. Ни в каком познании невозможно выйти за пределы определений сознания. Поэтому в наукоучении «находится объект всякой возможной науки; тот способ, которым необходимо трактовать этот объект, вытекает в нем из
66[72; С. 53]
67[72; С. 48]
224
связи объекта со всей системой человеческого ума и из законов, которые действуют в этой области»68.
Понятие науки в философии Гегеля. Понятие науки в системе абсо-
лютного идеализма, основанного на идее диалектического тождества мышления и бытия, в корне отлично от того, которое господствует в современных частных науках и в современной теории науки. По самой сути своей, по исходной мировоззренческой интуиции философия Гегеля – мистический пантеизм в форме панлогизма. Согласно Гегелю, во-первых, мыш-
ление есть реальное и притом единственно реальное, во-вторых, Бог в существе своем и есть мышление. Понятие, в котором обнаруживает себя мышление, есть одновременно и знание, и самостоятельная стихия смысла, и истинный предмет этого знания, и подлинный субъект, как процесс самодеятельности и самосозидания, и всеобщая субстанция, и вечная всемогущая сила жизни, и Дух, и само Абсолютное, т. е. сам Бог. В подлинно научном, т. е. спекулятивном мышлении действует и реализует себя именно это большое, сверхчеловеческое, божественное Понятие. Оно само собою, владея субъективным сознанием философа, как отдельного эмпирического индивида, развертывается в систему «чистых мыслей», которая, согласно Гегелю, и есть единственная наука в точном и собственном смысле этого слова. Поэтому когда абсолютный идеалист, спекулятивный философ говорит о науке, он имеет в виду нечто совершенно иное, нежели то, что обычно имеют в виду современные ученые, нечто совершенно отличное от общепринятого ее понимания в современных формальных, естественных или гуманитарных науках. Для Гегеля наука – это вообще не совокупность каких-либо человеческих знаний, утверждений тех или иных людей, полученных, обоснованных и проверенных особого рода методами, преимущественно эмпирическими, и в каждом случае специальными, соответствующими своему предмету, причем само собою разумеется, что сам предмет отличен от знания об этом предмете, как и от применяемого для его познания метода. Там, где нет диалектического тождества субъекта, объекта и познания, там нет истины. Наука, согласно спекулятивному философу, вообще не есть нечто антропологическое. Эта «наука» – настолько же знание, насколько и «сам предмет», и сам «метод». Диалектическое самодвижение «понятия» (мышления) – и субъект, и объект, и метод. И поскольку этот субъект-объект, строго говоря, лишь один – Бог, постольку наука есть осуществление самого бытия Божия. Божественный смысл, Логос, разум, дух, стремясь к самопознанию, сам себя движет и развивает, и это движение и развитие, взятое как целое, и есть наука. В истинной науке, или истинном мышлении, как разъясняет Гегель, познает не отдельный человек, взятый в его особенности и субъективности, фактичности и конечности, но само бо-
68 [73; С. 86]
225
жественное Понятие, сам Разум как таковой, сам Бог познает себя. Наука есть подлинная жизнь самого абсолютного Духа, самого Бога. Каждая категория спекулятивного мышления, каждое движение спекулятивной мысли есть не менее чем состояние Бога – даже не изображение этого состояния, а именно оно само как таковое. Наука для Гегеля, по сути дела – откровение Бога, но даже не человеку, а самому себе, хотя и – в человеке и через человека. Изложенная в трудах Гегеля система мыслей – это новое, а именно, чисто философское евангелие. Вернее даже – новое, научно-философское боговоплощение. Если мышление истинно научно (спекулятивно), то в нем нет ровно ничего от отдельной человеческой личности, от Гегеля или любого другого человека, способного проследить ход спекулятивной мысли. Гегель писал, что все, что в его текстах от него самого, как человека, – ложно. Для спекулятивного мышления сама множественность человеческих душ есть несущественная иллюзия. Следовательно, если в некоторой диссертации, например, имеется истинно научное содержание, т. е. действительно спекулятивное мышление, то оно не принадлежит диссертанту, так как он не является его субъектом, а в содержании этого мышления нет ровно ничего, что было бы создано автором, что принадлежало бы его индивидуальности и творческой личности, что можно было бы поставить именно ему в личную заслугу. И уж тем более в истинно научной работе нет ничего нового – ибо в Боге от века все уже есть, а в акте научно-спекулятивного мышления мысль философа – это мысль Бога, точнее – акт божественной вечной жизни. Если же в научной работе есть нечто действительно новое, созданное лично диссертантом и отличающее его мысли от мыслей других ученых и философов, – то это, по определению, не спекулятивное содержание всеобщей диалектики тождества мышления и бытия, не наука в собственном и высшем смысле этого слова. Таково понятие логического в философии Гегеля, и принимая его (что, вообще говоря, возможно, хотя и мало популярно в современной науке), не следует смешивать обыкновенное исследование в жанре диссертации, монографии или научной статьи с умо-
зрительным созерцанием вечной жизни Бога в состоянии спекулятив-
ного катарсиса, в чем и состоит, собственно, гегелевская «наука».
226