PakharL_I_Kurs_lektsiy_po_sotsialnoy_filosofii_Ch_2
.pdfтрансформацией социальных институтов и нормативных образцов. Разрушение интегральной базы и возникновение альтернативного доминирующего культурного этноса сопровождается длительными периодами социальных и культурных кризисов, войн и других бедствий.
Сорокин был противником признания исторической закономерности. Он утверждал, что «всякий закон, выражая связь элементов мира, тем самым рождается из фактов и фактами же проверяется. Так ли обстоит дело в истории? Можно ли в ней вывести какие-либо законы? – спрашивает Сорокин и отвечает. – История изучает факты неповторяющиеся. Всякое повторяющееся действие или явление – не есть объект истории, ибо регулярные повторения исключают всякую историю.
Висторию вообще, и в частности в человеческую, входят только неповторяющиеся, в своем роде единичные и своеобразные факты. Всякая историческая эпоха – нечто вполне индивидуальное, и вся история есть цепь индивидуальных эпох звеньев, где нет тождеств. Возможен ли закон исторический, то есть закон неповторяющихся явлений? – спрашивает он.
Вистории в каждый момент условия уже не те, что были прежде. Можно ли сказать, что история управляется законами? Нет, потому что человечество и земля не есть абсолютно изолированные от остального мира вещи, они находятся во взаимодействии с остальным миром, влияют на него и сами находятся под его влиянием. Необходимо учесть не только исторические условия, но и условия всего мира. А эта задача уже совершенно невыполнимая, ибо учесть все условия мира, взаимоотношения и тенденции всех элементов – задача невозможная.
Понятие исторического закона в собственном смысле слова противоречиво, так как тот или иной исторический закон сводится в конце концов к мировому закону, потому что то или иное будущее земли и человечества находится в зависимости от совокупных условий мировых. Следовательно, и они должны входить в этот закон.
Человек был всегда единственным творцом своей истории, – продолжает Сорокин. – Исторические законы – законы самого человека. Закономерность в истории одна – не может быть ни одного исторического факта, который противоречил бы свойствам человека или совершался бы помимо его».
Этот субъективный взгляд на историю подкрепляется у Сорокина соответствующей теорий познания. Бесконечно многообразная социокультурная реальность познается при помощи чувственного и рационального познания и сверхрациональной интуицией. Все эти способы познания должны быть использованы при систематическом исследовании социокультурных феноменов. Однако высшим методом познания Сорокин считал интуицию высокоодаренной личности, благодаря которой, по его мнению, были совершены все великие открытия.
61
Таким образом оказывается подлинным творцом истории является великая личность.
Согласно Сорокину не может возникнуть каких-либо принципиально новых форм культуры, вот почему история «обречена» на постоянное повторение в основных своих чертах, но в деталях она всегда нова и неповторима. Современную культуру Сорокин считал культурой «чувственного» типа. Констатируя ее кризисное состояние, он подробно анализировал различные формы ее проявления. Причины кризиса современной культуры Сорокин видел в теоретическом заблуждении чувственной системы истины и связанным с ней росте эмпиризма и материализма. В качестве путей выхода из кризиса Сорокин предлагал нравственно-религиозное возрождение человечества, признание принципа «альтруистической любви» главной и абсолютной ценностью, воплощающей в себе единение человека с «Абсолютом», переход к новой более творческой «умозрительной», идеационной культуре. Считая себя ответственным за духовное состояние современного человечества, Сорокин стремился соединить свою теорию с практикой, предложив целую программу преобразования общества и культуры.
Социальная философия Хосе Ортега-и–Гассета. (Лекция 24)
Хосе Ортега–и–Гассет (1883-1955) – испанский философ, социолог, культуролог, эссеист, оказавший огромное влияние на интеллектуальную жизнь не только Испании, но и всего мира. Он стремился создать философию нового типа, не подавляющую обычного человека своим догматизмом, категоричностью и научностью, а максимально к нему приближенную, помогающую ему в повседневной жизни и при этом остающуюся наукой. Ортега критически относился к современному ему буржуазному строю с его тенденцией к нивелировке личности, измельчанию культуры, с уже намечавшимися контурами общества потребления. В своих работах он отстаивал право личности на индивидуальность, хотел помочь людям выработать новый менталитет, иное отношение к культуре, иные психологические и поведенческие модели.
Создавая свою философию, близкую «философии жизни», феноменологии и экзистенциализму, Ортега подверг критике классический идеализм, и прежде всего картезианский рационализм, за то, что в нем оказалась изъятой из мира человеческая субъективность, что в этой системе человек выступил субъектом познающим, но не живущим, в результате чего спонтанные проявления его бытия остались за пределами исследования.
62
Учение Ортега обращено к существованию человека как индивида, к личностным структурам его бытия и сознания. Ограниченность рационалистического способа познания, по Ортега, связана с созданием понятия «чистый разум» и приданием ему статуса универсального гносеологического инструмента. С точки зрения Ортега, посредством одного лишь «чистого разума» невозможно охватить всю совокупность человеческого бытия, в том числе область иррационального, как в социальной, так и в индивидуальной жизни. Выступая против натуралистического и детерминистского подхода к человеку, он утверждал, что человеческая жизнь оказалась неподвластной рационалистическому разуму, пытавшемуся исследовать ее по аналогии с природой. Ортега хотел разработать иное понимание разума, в котором отражалось бы единство человека с миром и одновременно учитывались бы спонтанные начала его жизни.
Центральным понятием составляющим фундамент философского построения Ортега является жизнь, которая понимается достаточно многозначно, но чаще всего как непосредственное переживание, в
котором слиты воедино переживаемое содержание и переживающий субъект. Находясь в центре переживания и переживая мы интуитивно постигаем жизнь, т. е. понимаем ее. Внешние для момента переживания вещи и процессы не понимаются нами, а объясняются с помощью специальных инструментов – научных понятий. В этом Ортега следует позициям Дильтея.
Различие понимания и объяснения, знания непосредственноинтуитивного и опосредованного, гуманитарного и естественнонаучного составило один из краеугольных камней философии Ортега, которую он называл рациовитализмом. «Рацио» – разум, «вита» – жизнь, т. е. стремление найти единство между жизнью и разумом и по-новому понять его.
Новое время, традиционный европейский рационализм породили тупиковую, ложную философскую и естественнонаучную картину мира – механицизм. Ортега пытается создать такую философскую систему, в которой бы преодолевались материализм и идеализм. Он видит в «жизни» способ этого преодоления. Настоящая действительность – это не материя и не дух, это жизнь. Она дана нам изнутри, она переживается нами и творится, она есть динамическая деятельность. «Жизнь, - пишет Ортега, - не статична, она есть сама себя пожирающая деятельность». Его понимание бытия как жизни ближе всего к гераклитовскому «все течет». Жизнь – это вечное становление, вечное движение; все изменчивое, непрерывно меняющее форму – это живое; все прочное, устойчивое, стабильное – синоним мертвого.
Жизнь не только все время меняется, она соответственно и есть сама эта смена. Это, в свою очередь, значит, что сущность жизни составляет
63
время. Время, о котором говорит Ортега, - это история. Таким образом, жизнь – это время понятое как история. Ортега выступает за радикальную историзацию всех понятий, относящихся к человеческой жизни. Это означает, говорил Ортега, что необходимо показать изменчивость понятий, их историчность, зависимость от конкретной ситуации, прежде всего от эпохи, каждый раз задающей человечеству ценностные точки отсчета, систему координат, в которой протекает человеческая жизнь; всякий раз это – особая драма.
Что касается понимания самого человека, то Ортега замечает, что согласно идеалистам, человек есть его дух, материалистам – его тело; в действительности человек есть ни то, ни другое – он есть специфически человеческая драма, событие, настигающее героя. Задача философа показать как разыгрывается эта драма и как при этом меняется система координат, ценностные ориентиры, которые и определяют собой то, что мы называем «миром». На языке Ортега «мир» – это то же, что мировоззрение. А творцом мировоззрений является человек. Именно поэтому главное определение человека не Homo sapiens, a Homo faber – “человек изготовляющий”. И главное, что «изготовляет» человек – это сам «мир». «Мир – это инструмент, создаваемый человеком».
Каково же единство между жизнью и разумом? Почему Ортега называет свое учение рациовитализмом? Разум, согласно Ортега, есть инструмент имя которому, творчество мировоззрений. Не случайно Ортега именует разум витальным, жизненным; в конечном счете витальный разум
–это сама жизнь, это разум исторический. Его функция – истолкование человеческой драмы. Точнее, по Ортега, функция разума – не постижение сущего, а конструирование того, чего еще нет. В этом сама суть перехода от «человека мыслящего, разумного» к «человеку изобретающему».
Наименее интересно для Ортеги то, что уже было, больше всего его волнует то, чего еще нет. Жизнь, таким образом, есть задача для человекатворца, и не случайно главные герои в исторической вселенной для Ортеги
–это поэты и изобретатели в самом широком смысле слова. Философ имеет дело с бытием, но бытие это не то, что есть, а то, что философом создается, что возникает благодаря интерпретации жизни - истории.
Как попытка утверждения единства человека и мира возникает концепция «перспективизма», в которой мир в его независимом состоянии рассматривается лишь как «сумма наших возможностей» приобретает структуру и перспективу в результате творческой активности сознания индивида, не только познающего мир, но и живущего в нем, а следовательно, неразрывного с ним.
Концепция рациовитализма определила понимание взаимодействия человека и социального мира, человека и общества. Ортега противопоставляет социальное отношение межиндивидуальному. Он
64
утверждает автономность, относительную независимость спонтанных проявлений индивидуальной жизни, которой соответствует межиндивидальное отношение. Это – личностное, авторское отношение, в основе которого лежит свободный индивидуальный выбор, а результатом является ответственность. Социальное же отношение рассматривается Ортега как принудительное, действующее по независимым от индивида законам. В качестве примера такого отношения Ортега приводит обычай. Это отношение совершается автоматически, человек не осознает его значения. Оно является для него бессмысленным и таинственным. Свое понимание проблемы взаимоотношений человека и общества Ортега называет «философской социологией» и противопоставляет его социологическому подходу Дюркгейма.
Поскольку для Ортега реальное бытие есть то, что сконструировано сознанием индивида, для него не существует сферы трансцендентального, вечного, того, что не течет и не меняется вместе с историей. Для Ортега нет надисторического Абсолюта: вечное для него – синоним мертвого. Здесь он последователь Ницше, согласно которому Бог умер, и люди должны устраиваться без Бога. Но рациовитализм Ортеги гораздо ближе к Дильтею, чем к Ницше, хотя бы уже потому, что он ставит акцент на историчности жизни, тогда как для Ницше история есть лишь внешнее изменение всегда себе равной жизни. Разум у Ортеги выступает в роли творца мировоззрений, своего рода великих исторических иллюзий, делающих ориентиры человеческой жизни и потому придающих ей смысл.
Философия должна, по мысли Ортеги, стать философией истории или философией культуры, ибо ее задача – реконструировать «жизненные миры» прежних эпох. В этой связи Ортега описывает историю мировоззрений, предшествующих ХХ столетию. Как показывает Ортега, в средние века человек жизненную ориентацию имел в вере. Начиная с эпохи Возрождения Бог постепенно утрачивает для человека реальность: философы все чаще видели в нем продукт человеческого сознания, пока, наконец, в эпоху Просвещения это не стало общепризнанной точкой зрения. На место Бога в качестве подлинной реальности в 16 – 18 веках становится природа, а наука, ее исследующая, превращается в глазах большинства в носительницу истины о мире. Отсюда пафос научного разума, столь характерный для Нового времени. Однако уже в конце 18 века Юм и Кант обнаруживают субъективный характер научного знания. И хотя Юм ставит знание в зависимости от структуры индивидуального сознания, а Кант – от структуры сознания общей для всего человеческого рода, тем не менее оба согласны в том, что наука не дает знание о самом бытие, а является пусть и общезначимой, но все же человеческой умственной конструкцией. Вот, почему Ортега говорит, что в кантовской философии скрыта важнейшая тайна современной эпохи. «Физический
65
мир выступает не как реальность, а как громадная машина, созданная человеком … Она имеет одно значение – полезность», - считает он.
Вывод Ортеги ясен: природа для наших современников перестала быть истинным бытием, а наука – знанием о бытие, наука дает нам лишь практически-полезное, она стала производительной силой, т. е. средством для реализации определенных человеческих целей, а природа предстает как сырой материал для такой реализации. Наука, согласно Ортега, как и современная техника, есть «средство для реализации человеческого проекта. Но она не создает этот проект». Вот, почему в стремлении обрести проект, т. е. ориентиры для жизни, нужно сегодня обратиться к истории. Наша эпоха, убежден Ортега, призвана осознать, наконец, что только историческая жизнь есть единственная подлинная реальность, что именно она всегда была первоисточником всех «проектов», ценностей, идеалов, что это она сама конструировала то, что принимала за независимое от человека и человечества бытие: космос – в античности, Бога – в средние века, природу – в Новое время. На самом деле бытием является только она сама.
Современное европейское человечество по глубокому убеждению Ортеги находится в серьезном кризисе, подобного которому оно не знало с 15 века, когда зарождалась современная индустриальная цивилизация. Эту эпоху Ортега датирует 1400 – 1650 годами. В своих исторических исследованиях он нередко обращается именно к этому периоду, считая его наиболее сложным и загадочным временем во всей истории Европы; тот, кто не поймет по настоящему 15 век, не сможет осмыслить того, что происходило и происходит в последующий период, включая и наше время.
Что же представляет собой исторический кризис? Кризис, пишет Ортега, нарастает тогда ,когда мир, или система убеждений прежних поколений, теряет для нового поколения людей свою значимость и человек вдруг оказывается без мира. «Человек больше не знает, что делать, потому что он поистине больше не знает, что думать о мире. Поэтому изменение становится кризисом и принимает характер катастрофы». Кризис
европейской цивилизации получает у Ортеги определенный диагноз – восстание масс.
«Восстание масс» (1929-1930) – наиболее известная работа Гассета, имевшая сенсационный успех. Она была сразу же переведена почти на все языки мира, о ней существует обширная научная литература. «Восстание масс» посвящено анализу той тревожной европейской общественной ситуации, которая сложилась, по мнению Ортега, к 20-30-м годам ХХ века. Оценивая итоги предшествующего столетия, философ отмечает его огромные плодотворные завоевания. Главными из них, с его точки зрения, были победа политической демократии и парламентаризма, а также невиданное ни в одну из прошлых эпох мировой истории развитие техники. Но уже в начале ХХ века со всей очевидностью обнаружилось,
66
что он создает новую, несходную с 19 веком историческую ситуацию, которая резко отличает его от всех прежних веков мировой истории.
Наиболее наглядный и очевидный показатель происшедшего исторического сдвига Ортега усматривает в огромном увеличении численности людской массы. Девятнадцатый век не только способствовал развитию науки и техники, но и в несколько раз увеличил население Земли, особенно городов. И вместе с тем, создав новые, почти безграничные источники богатства и комфорта, он дал большой массе людей ощущение легкости жизни, лишил ее нравственной требовательности к себе, чувства ответственности перед настоящим и будущим, уважение к труду и традиционным нормам общественной морали. Этот исторический феномен Ортега называет «восстанием масс», подчеркивая, что охарактеризованная им новая для европейской жизни историческая ситуация имеет как свои положительные (подъем техники, создание новых потребительских благ, условий большего комфорта, облегчение культурного обмена и др.), так и свои резко отрицательные стороны, свидетельствующие о глубоком историческом кризисе, переживаемом современным человечеством.
Термин «восстание масс» в понимании Ортеги не совпадает с понятием «революция», а «масса» – с рабочим классом, крестьянством и вообще с трудящимися. Философ вводит специальное понятие «человекмасса» Оно достаточно неоднозначное и дало повод в упреках автора в консерватизме, в элитаризме, в пренебрежении к простым людям. Но в действительности у Ортеги это понятие лишено классового содержания. Это определение психологического типа личности, которой свойственна духовная ограниченность, пошлость, самодовольство. Этим понятием философ говорит об измельчании личности в современном мире, нивелировке ее цивилизацией, стремлении к стадности. «Человеку-массе» Ортега противопоставляет психологический тип творческой личности с его яркой индивидуальностью.
«Человек-масса», ставший хозяином современной жизни, в понимании испанского философа – человек-собственник, лишенный чувства достоинства. Он вполне удовлетворен обыденностью, ощущая себя посредственностью. Поэтом человеком массы, в понимании Ортеги, может быть и аристократ, и фабрикант, и чиновник, и ученый, ибо человеком массы его делает не его социальная принадлежность к определенному общественному классу – низшему или высшему, не место его в существующей общественной иерархии, а его глубокая психологическая посредственность, порожденная привычкой к комфорту и потерей положительной нравственной ориентации. Именно благодаря этому он доволен существующим положением вещей, чувствует себя вполне удовлетворенным и не желает быть другим.
67
«Восстание масс» укрепило в глазах многих критиков, в том числе и в нашей стране представление о философе как о консерваторе аристократе и поклоннике элитарного строя. Между тем именно в этой своей книге Ортега прямо заявляет, что элита, которую он имеет в виду, существует в каждом классе. Элита – это меньшинство, которое составляет высшую
в умственном и нравственном отношении часть данного класса и которая способна к движению и исторической инициативе. Именно поэтому, и только поэтому, а не в силу социальных или сословных принадлежностей, она образует всегда существовавший в прошлом, имеющий место в настоящем и необходимый в будущем культурный слой, историческая обязанность которого состоит в выполнении не своих узко исторических, а общенациональных и общечеловеческих задач.
Таким образом, духовный аристократизм Ортега обращен своим острием не против трудящихся, а против строя всякой жизни, нивелирующий человека, превращающий его в сытого и самодовольного, лишенного совести «человека массы», интересы которого всецело связаны с защитой легкого и комфортабельного существования, основанного на безответственности и безразличии к всеобщим нравственным нормам. Не смотря на то, что Ортега критикует современное ему буржуазное общество, он не принимает и альтернативные ему в то время варианты – фашизм и большевизм. Культ силы в политике он называет «Великой вольной хартией» варварства.
Особое внимание Гассет уделял вопросу единства человеческой истории и непреходящей ценности накопленных ею традиций.
Отвергая шпенглеровскую концепцию «Заката Европы», Ортега доказывает, что ощущение заката, охватившее в начале века широкие круги европейской интеллигенции, не случайно возникло лишь в самой Европе, а не у народов других континентов. Это ощущение – показатель переживаемого Европой реального кризиса, но этот кризис отнюдь не означает конца европейской культурной традиции. Все культурные достижения, накопленные европейскими народами в прошлом, должны быть сохранены ими в настоящем и будущем. История вообще не знает эпох, когда ценные традиции прошлого навсегда и безвозвратно утрачивались: преемственность в развитии культуры и цивилизации, противопоставление которых Ортега отрицает, является универсальным законом истории. А потому, рожденные 19 веком политическая демократия, парламентские учреждения, право на существование в них оппозиции, свобода личности, возникнув однажды, не могут и не должны исчезнуть. Их нужно сохранить и преобразовать соответственно потребностям будущего, более высокого этапа европейского и общечеловеческого развития. Современный кризис свидетельствует не о
«закате Европы», а о необходимости для нее нового исторического возрождения.
68
Какой же путь способен вывести Европу и вообще все страны, усвоившие европейскую культурную традицию, из тупика массового общества и массовой культуры? В поисках ответа на этот вопрос Ортега обращается к истории Древнего Рима, воспользовавшись при этом рядом положений своей ранней работы «Задачи нашего времени» (1923). Как показывает Ортега, Древний Рим развивался путем постепенного срастания отдельных провинций в единую Римскую империю. Но, соединив в единый организм восточные провинции, он не уравнял полностью политических прав своих отдельных частей и прекратил после Цезаря движение на Запад. Цель, которую должна поставить перед
собой переживающая нынешний кризис Европа, состоит в воссоединении разрозненных доныне европейских наций и государств в единое целое при свободе и равноправии всех его частей. Цель эта должна дать человечеству новый исторический импульс, пробудить его от спячки и вывести из состояния глубокого исторического кризиса, в который погрузило его торжество лишенного объединяющей идеи омассовленного общества.
Выдвигая в «Восстании масс» проект будущей единой, свободной Европы (при сохранении руководящей роли в решении задачи ее объединения мыслящего исторического меньшинства), Ортега-и-Гассет уделяет особое внимание проблемам нации и государства. Он категорически против представления о национальном государстве как о расовом образовании, основанном на единстве и чистоте крови. Отвергая фашизм, Ортега доказывает, что скрепляющим элементом нации является единство культурно-исторической традиции. Она является отнюдь не продуктом расового отбора, но сложным многосоставным историческим образованием ,которое уже изначально создается часто людьми разных этнических групп. В дальнейшем процессе исторической жизни, формирование, развитие и обогащение нации необходимо связано с увеличением пестроты этнических элементов, объединенных единством культурной традиции и национально-исторического самосознания.
Таким образом, при всей противоречивости исторической мысли Ортега-и-Гассета, отразившейся в подчеркивании значения и роли в истории культурной элиты и в противопоставлении эволюционного пути развития общества революционному, он остается в «Восстании масс» страстным поборником гуманизма, противником фашистского режима и культу силы. Весьма яркая и смелая критика современного ему буржуазного общества и звучащая в заключительных главах книги вера философа в непреходящее значение политической демократии, его защита культуры и стремление к европейскому единству, делают работу философа не только примечательным событием ХХ века, но и актуальной в новом тысячелетии.
69
Постановка и решение проблем социальной философии и философии истории в экзистенциализме. (Лекция 25)
Экзистенциализм был ведущим философским направлением в западной философии середины ХХ века. Наиболее выдающимися представителями этого духовного движения были М. Хайдеггер (18891976) и К. Ясперс (1883-1969) в Германии, Ж-П. Сартр (1905-1980), А. Камю (1913-1960) и Г. Марсель (1889-1973) во Франции. Создатели экзистенциализма не пытались проникнуть в методологические тайны науки, раскрыть природу искусства, морали или религии, предложить новые философские глобальные системы. Они ставили в центре философского поиска индивидуальные смысложизненные вопросы (вины и ответственности, решения и выбора, отношения человека к своему призванию и к смерти) и через их призму рассматривали другие философские проблемы. Для экзистенциализма характерен отказ от ориентации на теоретически развитое знание и специализированные продукты духовной культуры и одновременно стремление вслушаться в умонастроения и ситуационно-исторические переживания человека современной эпохи.
Экзистенциализм – философское выражение глубоких потрясений, постигших западную цивилизацию в первой половине ХХ века. Именно поэтому они обращаются к анализу кризисных ситуаций, жестких исторических испытаний, постигающих человека в его «хождениях по мукам», апокалипсического переживания истории и стремятся вывести из всего этого новые общемировоззренческие постулаты, новые определения предмета истории, ее задач и возможностей.
Экзистенциалисты считают, что катастрофические события новейшей европейской истории обнаружили неустойчивость, хрупкость, неустранимую конечность всякого человеческого существования, причем не только индивидуального, но и родового, общеисторического. Вот почему самым адекватным и глубоким знанием о природе человека они признают сознание собственной смертности и несовершенства, которым обладает любой человек, замкнутый в своем обыденном опыте.
Представление о смертности как о самоочевидной абсолютной границе любых человеческих начинаний занимает в «философии существования» такое же место, как и в религии, хотя большинство экзистенциалистов не признают никакой потусторонней жизни. Человек не должен убегать от сознания своей смертности, а потому он должен высоко ценить все то, что напоминает индивиду о суетности его практических начинаний. Особенно ярко этот мотив проявляется в экзистенциалистском учении о «пограничных ситуациях» – предельных жизненных обстоятельствах, когда человек находится на грани жизни и смерти.
70