Проблема моновокализма. Слог как единственная фонологическая единица

7. Обсуждая проблемы слоговой фонологии, невозможно обойти молчанием вопрос о моновокализме, хотя, быть может, связь между двумя проблемами очевидна не для всех авторов, которые их обсуждали.

Теория моновокализма имела два независимых истока: один — это берущие начало в «Мемуаре» Ф. де Соссюра [Соссюр 1977] работы по реконструкции индоевропейского праязыка, где раз-_/140//141/ные гласные предлагается считать сочетаниями фонологически одного и того же гласного с разными ларингалами; другой — работы кавказоведов, которые бедный набор гласных в западно-кавказских языках также сводят в одну гласную фонему [Allen 1956; 1965; Lehman 1973 и др.]¹²⁰.

Ларингальная теория, как известно, представлена набором вариантов (см., например, [Тронский 1967; Семереньи 1980]), к тому же речь идет не столько о данных, сколько о гипотезах. Кавказоведы факты соответствующих языков описывают по-разному, и не всегда ясно, из какой реальной картины следует исходить [Кумахов 1973]. Предположения о моновокалическом типе фонологии высказывались и применительно к австралийским языкам, прежде всего аранта [Кацнельсон 1958], но данные об этих языках слишком скудны.

Поэтому мы рассмотрим вопрос в принципе, оперируя чисто гипотетическими примерами: нас будет интересовать, существует ли теоретическая возможность моновокалического языка.

7.1. Для утверждения моновокаличности некоторого языка требуется доказать, по-видимому, что в этом языке не может быть разных гласных в одной и той же позиции, если не считать свободного варьирования. Или иначе: нужно доказать, что всякое изменение любого гласного либо является свободным варьированием, либо вызвано изменением окружения.

Возможно ли это в принципе? Как будто бы нет оснований отрицать принципиальную возможность такой ситуации. Допустим, мы имеем дело с языком, где в текстах отмечаются гласные [a, e, i, o, u] и согласные [p, t, k], их звонкие и мягкие корреляты, а также щелевые [s, z, x] и сонанты [m, n]. Предположим, что в нашем гипотетическом языке могут быть только слоги [Pa, Te, Ko, P’e, T’i, K’u], где прописные употреблены как символы любого (из указанных) согласного того же места образования, т. е. [Pa] = [pa, ba, ma], [P’e] = [p’e, b’e, m’e] и т. д. Как можно видеть, в таком языке любой гласный находится в отношении дополнительной дистрибуции с любым другим. Поэтому, будучи фонетически различными, они могут быть приравнены фонологически. В то же время согласные встречаются в одинаковых позициях (это было бы справедливо даже в том случае, если бы в языке были представлены только лишь глухие твердые и мягкие, ср. слоги [te] ~ [p’e]). Соответственно как будто бы есть основания для противопоставления согласных.

7.2. Дальнейшие рассуждения могут развиваться в различных направлениях. Может быть задан вопрос: правомерно ли говорить об одной гласной фонеме в системе языка? Если гласные не противопоставлены друг другу, то с фонологической точки зрения их, возможно, вообще не существует и фонетические гласные выступают как своего рода опора для существования согласных, собственно фонетическая «прослойка» между ними (такова позиция Аллена и Кейперса). Иными словами, в _/141//142/ указанной возможной редакции теория моновокализма превращается в теорию авокализма.

Однако невозможно утверждать, что в языке нет фонологических гласных, и одновременно постулировать фонологические согласные. Гласные существуют в силу их противопоставленности согласным и наоборот, поэтому, ликвидируя фонологические гласные, мы тем самым с неизбежностью ликвидируем и согласные. В этом случае, очевидно, единственной реальной фонологической единицей остается слог. Видимо, это и имел в виду Л. В. Щерба, когда писал: «Богато развитая система согласных фонем некоторых кавказских языков, например абхазского, имеет своим коррелянтом бедность их системы гласных вплоть до потери этими последними самостоятельного фонематического значения. Для абхазского языка, по-видимому, вполне можно постулировать в недавнем прошлом такое состояние, когда фонемой был слог» [Щерба 1974: 39–40 (ср. также 116, прим.)].

Таким образом, теория моновокализма не может «перерастать» в теорию авокализма: отсутствие гласных эквивалентно отсутствию в системе согласных, а в этих условиях единственной фонологической единицей оказывается слог.

7.3. Отсутствие противопоставления гласных согласным предполагает — если придерживаться первоначальной линии рассуждения, — что гласные и согласные в составе слога взаимно предсказуемы, т. е. нет ни разных гласных при одном согласном, ни разных согласных при одном гласном. В принципе не составляет особого труда вообразить и такой язык (ср. некоторые праславянские реконструкции, гипотезу силлабемы Р. И. Аванесова применительно к древнерусскому). Однако суть дела, как представляется, все же не в этом. Мы видели выше при обсуждении материала слоговых языков, что там, где, вообще говоря, нет никаких собственно дистрибутивных указаний на взаимообусловленность соседствующих сегментов, они все же не разделяются функциональной границей — а речь о слоге как фонологически неделимой единице невозможно вести, не обращаясь к проблеме сегментации.

По существу, все рассуждения, основывающиеся на фактах дистрибуции, подменяют глубинные аспекты вопроса его внешней стороной. Как уже отмечалось (см. гл. I, 3.3), отношение дополнительной дистрибуции есть лишь внешнее проявление сохранности варианта морфемы при незначимом контекстном варьировании ее экспонента. Что же касается установления/неустановления фонологических границ на основании возможности самостоятельного участия в оппозициях, то это, конечно, старый ассоциативный анализ Трубецкого, о неэффективности которого также уже говорилось (см. гл. I, 1.3.3).

В самом деле, представим себе, что в нашем гипотетическом примере (7.1) различие в согласных указывает на разные _/142//143/ корни (возможно, связанное с морфонологическими классами корней), а гласные — это разные форманты, сочетающиеся с этими корнями. Тогда слог делим вне зависимости от степени взаимной обусловленности между гласными и согласными, а разные гласные суть самостоятельные фонемы, несмотря на то что все они дополнительно распределены по отношению к своим консонантным контекстам.

Для того чтобы слог был единственной фонологической единицей, необходимы, таким образом, собственно функциональные условия. Во-первых, требуется соблюдение обоих условий, по которым выделяются слоговые языки: невозможность неслоговых морфем и постоянство слоговых границ (2.2). Во-вторых, в языке такого типа должны быть исключены все относительно независимые чередования компонентов слога, несущие функциональную нагрузку. Иначе говоря, не может быть ситуации, когда в каких бы то ни было языковых процессах (включая функционирование рифмы и т. п.) используются компоненты слога, а не слог в целом.

Только тогда, когда обеспечена абсолютная «монолитность» слога, он может считаться единственной сегментной фонологической единицей соответствующего языка. Было бы естественно, если бы слог, который является единственной единицей сегментной фонологии, обнаруживал известную «диффузность», т. е. взаимопроникновение (фонетических) гласных и согласных, их максимальную взаимообусловленность, взаимопредсказуемость. Но это было бы следствием, а не причиной цельности слога. Причиной, как сказано, могут быть только факторы, связанные с действием знаковых уровней языка.

Трудно сказать, существуют ли реальные языки, удовлетворяющие сформулированным условиям и обладающие, следовательно, слогами в качестве единственных единиц сегментной фонологии. В известных нам конкретных описаниях мы не находим недвусмысленных указаний на такую ситуацию. Для нас сейчас важнее выяснение принципов анализа, который может привести к ее установлению.