Тема 12. Некоторые вопросы теории и практики социалистического хозяйства.

Из истории дискуссии о логической и практической осуществимости социализма. Взгляды Б.Д.Бруцкуса.

Борис Давидович Бруцкус (1874-1938 гг.) – крупный русский экономист, преподававший в петербургском сельскохозяйственном институте, после февральской революции стал членом высшего совета по земельным вопросам. В 1922 году он был выслан за границу. Эта мера была применена к нему в силу того, что в 1922 году в журнале «Экономист» он опубликовал ряд статей, основным содержанием которых была, по его собственному выражению, «протест против эксперимента, произведённого над живым телом многомиллионного народа».

Наш интерес к творчеству этого человека вызван тем, что он в отличии от многих других, писавших о социализме, оставил нам не проект или модель будущего устройства социализма, а глубокий анализ современного ему состояния социалистического хозяйства и социалистической идеи в целом.

Творчество Бруцкуса сегодня высоко оценено на Западе. Показателен хотя бы тот факт, что его статья «Социалистическое хозяйство. Теоретические мысли по поводу русского опыта», написанная в 1921-1922 гг. снова увидела свет в Париже уже в 1988 году.

Доктор экономических наук из США Д.Вильхельм даже считает, что эта статья – «самое важное исследование по экономике на русском языке в этом столетии». Парадокс в том, что с этим «великим исследованием» мы в нашей стране смогли хорошо познакомиться только в 1990 году, когда сразу два журнала опубликовали эту статью – «Новый мир» в №8 и «Вопросы экономики» в №№8,9,10.

Интерес к имени Бруцкуса связан и с тем, что он, пожалуй, последний из экономистов в нашей стране позволил себе усомниться в осуществимости социализма. После него советские экономисты на это не решались и эта проблема обсуждалась западными экономистами. В нашей же литературе присутствовал только один ответ на этот вопрос. Различия авторов сводились только к разному обоснованию путей строительства социализма (об этом мы говорили в прошлой лекции; пример – пути строительства социализма Преображенского и Бухарина).

Для восполнения представления о развитии экономической концепции социализма ознакомимся с рассуждениями и выводами Бруцкуса – нашего соотечественника, своевременно услышанные предостережения которого могли бы определить во многом другое развитие нашей страны в 20 веке.

В начале своего исследования Бруцкус констатирует, что марксизм не разработал теории социалистического хозяйства, определивший только его основные принципы. К ним, в частности, относится отрицание рынка и рыночных цен как регуляторов производства. Как же в таких условиях может реализоваться основной принцип хозяйственной деятельности – соответствие между затратами и результатами. Социалистическое общество в отличие от капиталистического, не обладает армией предпринимателей, которые всем своим имущественным положением заинтересованы в успехе производства. Лица, возглавляющие социалистические предприятия, материально не выигрывают от их успешной работы и не проигрывают от их неуспешной работы. Не они платят за использованный в производстве труд, капитал, естественные силы, и они ничего не получают за отданные обществу продукты производства. Риск каждого данного производства всеми участниками его перекладывается на всё общество в целом.

В наших условиях важнейшим инструментом хозяйствования становится учёт. Но как с отмиранием рынка и денежной системы вести такой учёт? Бруцкус пишет, что «мы получаем молоко, выпекаем хлеб, чиним вагоны, перевозим уголь, но никто не может сказать, во что это всё обходится». Такое положение неминуемо должно было привести народное хозяйство к катастрофе, и оно его к ней привело.

Государство, лишённое прежнего ценностного учёта не могло, конечно, отказаться от контроля за своими предприятиями, но ему представлялась возможность контролировать лишь отдельные элементы производства. И в этом отношении оно вынуждено было пойти очень далеко, гораздо дальше, чем это делали капиталисты. Организовался мелочный контроль за формальной аккуратностью служащих, за использованием материала, машин, инвентаря. Нагромождались ревизии, и устанавливалось уродливое несоответствие между рабочим и контролирующим аппаратом. А между тем этот контроль за элементами производства нисколько не гарантирует хозяйственной рациональности предприятия и совершенно не имеет того решающего значения, которое имел ценностный учёт. Такой учёт в лучшем случае может обеспечить честность руководителей, что ещё не гарантирует народное хозяйство от убытков, а бесчестность их может сочетаться с народнохозяйственной пользой. Всё зависит от удачной или неудачной организации производства, о чём указанный контроль ничего не может сказать.

В настоящее время, - пишет Бруцкус в 1922 году, - мы видим, как государство пришло к убеждению, что так дальше вести хозяйство нельзя. Оно нашло выход в восстановлении свободного рынка и ценностном учёте отдельных предприятий государства, построенном на директивах, исходящих от рынка. Но этот выход из создавшегося тяжёлого положения, очевидно, - отмечает Бруцкус, - лежит уже не в плоскости социалистического хозяйства как таковое понимается в марксизме. Интерес же представляет разрешение проблемы хозяйственного учёта именно в пределах марксистского социализма. Тут есть подход, отстаиваемый марксистскими экономистами С.Струмилиным и Е.Варгой. Они пришли к заключению, что подобно тому, как капиталистическое хозяйство имеет в рубле единицу для измерения всех ценностей, вращающихся в нём, так и социалистическое хозяйство должно обладать подобной единицей. В согласии с принципами марксизма Варга и Струмилин признали, что труд должен явиться мерилом ценности. Если и в капиталистическом обществе, по Марксу, труд является, хотя и в скрытой форме, основой общественной оценки хозяйственных благ, основой их меновой ценности, то в социалистическом обществе труд должен быть сознательно положен как мерило ценности.

Бруцкус подробно исследует проблему трудового учёта в социалистическом хозяйстве и приходит к выводу о невозможности его реализации. У него возникает целый ряд вопросов в связи с редукцией труда (как обеспечить сведение сложного труда к простому?). А также, в связи с необходимостью подсчёта трудозатрат по всей цепочке изготовления продукции (от добычи сырья до реализации). Кроме того, трудовой учёт теряет какое бы то ни было значение, когда отдельные предприятия, поставлены в разные естественные условия, или если они в различных соотношениях используют капитал, - то есть тот факт, что производство представляет собою всегда взаимодействие трёх факторов: труда, капитала и природы, - имеет своё значение и при социалистическом строе и игнорировать себя не позволяет.

Итак, трудовой учёт не мог нам дать даже сколько-нибудь ценных указаний и сравнительной выгодности наших предприятий. Кроме того, независимо от трудовых затрат могут меняться общественные потребности.

Откуда же социалистическое хозяйство получит свои директивы для организации производства, каким образом его руководители измерят степень напряжённости общественных потребностей? – задаёт вопрос Бруцкус и отвечает: «если социалистическое хозяйство не удаётся наладить снизу путём рациональной организации его учёта, то его налаживают сверху созданием единого хозяйственного плана.».

Единый план социалистического хозяйства есть центральная идея марксизма. Благодаря наличию такого плана социализм не только обещает унаследовать высокую технику капиталистического хозяйства, он надеется дальнейшей концентрацией производства и подбором наиболее совершенных типов предприятий поднять её на высшую ступень и установить такую гармонию между производственной организацией и общественными потребностями, которая в капиталистическом хозяйстве недостижима. Марксизм говорит об «анархии капиталистического производства», и он берётся её преодолеть.

Как же происходит социалистическое планирование. Центральный орган социалистического хозяйства, скажем, ВСНХ, чтобы привести производство в соответствие с общественными потребностями, не имея перед собой барометра рыночных цен, очевидно, вынужден будет прежде всего собрать какие-то данные, чтобы на их основании определить характер и количество предметов, нужных для удовлетворения общественных потребностей. Затем ему придётся учесть наличные средства производства, после этого ВСНХ должен будет распределить наличные средства производства между основными отраслями народного хозяйства и через главки - между отдельными предприятиями.

Не располагая механизмом рыночных цен, социалистическое государство должно обладать громадным и необыкновенно совершенным статистическим аппаратом, охватывающем все стороны общественной жизни, - аппаратом очень гибким и действующим непрерывно, чтобы улавливать все изменения, происходящие в этой жизни. Бруцкус отмечает, что таким статистическим аппаратом не обладают и самые культурные государства Запада.

Понятно, что никакой громадный статистический аппарат не в силах измерить, взвесить потребностей своих граждан в силу их бесконечного разнообразия. Бруцкус предполагает вариант стандартизации жизни, но она, - делает он вывод, - в лучшем случае создала бы счастье «сытой казармы».

В силу невозможности учёта всех потребностей граждан социалистическое государство не может дать надлежащих директив производству.

Но всё же не в этом заключается самая слабая сторона социалистического хозяйства – она заключается в его стремлении централизовать в руках своей бюрократии все распределительные функции.

В условиях свободного менового хозяйства каждое предприятие непрерывно отстаивает себя в борьбе за существование. Необходимые для функционирования средства оно добывает себе само от народного хозяйства, вынося свои продукты на рынок. Если эти продукты имеют ценность в народном хозяйстве, если производительность предприятия высока, то рынок даст предпринимателю достаточно средств в форме всеобщего эквивалента, то есть развитие каждого капиталистического предприятия стоит в точном соответствии с его производительностью.

В социалистическом хозяйстве мы имеем принципиально отличное положение: между производительностью предприятия и его питанием прямой связи здесь нет. Мы имеем здесь два акта: первый – продукт предприятия поступает в «общий котёл», и второй – из «общего котла» предприятие получает необходимые ему средства для дальнейшего производства. Круговорот хозяйственных благ не совершается в социалистическом обществе на основании закономерных актов купли-продажи, не зависимых от взглядов отдельных участвующих в них лиц, а определяемых рыночными конъюнктурами. Бруцкус пишет, что в головах некоторых служащих ВСНХ акт поступления продуктов в «общий котёл» и акт поступления оттуда средств производства для продолжения предприятия могут быть приведены в связь, но связь эта весьма неопределённая.

Даже если бы служащие ВСНХ – продолжает мысль Бруцкус – стояли твёрдо на принципе, что питание предприятия должно соответствовать его производительности, если бы даже они имели возможность взять на себя гигантский труд каждого из бесчисленных предприятий, с которыми они имеют дело, то в конце концов мы не могли бы им дать объективного критерия для оценки этих предприятий. Всё будет зависеть, и не может не зависеть, от их усмотрения. А вместе с тем большой простор открывается для различных политических влияний на экономическую жизнь, которые в социалистическом государстве, где политическая власть окончательно слита с экономической, должны и без того проявляться сильнее, чем в каком бы то ни было другом обществе. Поэтому даже в социалистическом государстве, находящемся в очень трудном экономическом положении, остатки средств могут растрачиваться на такие предприятия, которые совсем не являются целесообразными, а вызываются иными соображениями власти.

А между тем и положительная оценка ВСНХ того или другого экономически здорового предприятия далеко не обеспечивает его нормального развития. Бруцкус объясняет это тем, что заведование распределением отдельных продуктов и средств производства в порядке разделения труда необходимо поручить отдельным учреждениям – главкам. Для нормального функционирования предприятия необходимо, чтобы во всех главках по данному предприятию состоялись одинаковые заключения и с соответственным численным выражением (иначе будет оборудование, но не будет сырья, например). Неудивительно поэтому, что стройное функционирование предприятия в социалистическом государстве есть не правило, а исключение. Как пишет Бруцкус – «у семи нянек дитя без глазу…», и приводит пример, когда единогласно признано, что Грозненский нефтяной район функционирует лучше других, однако наличие такого убеждения не помешало району остаться без продовольствия. Могут возразить, что это неналаженность, но может ли что-нибудь подобное случиться в совершенно неналаженном анархическом капиталистическом обществе? – задаёт вопрос Бруцкус и отвечает: «Конечно, нет». Имея такой драгоценный продукт, как нефть, предприниматель, конечно, всегда найдёт хлеб для тех, кто её добывает.

Разница эта обусловлена, конечно, не тем, что в капиталистическом обществе хозяйством руководят более интеллигентные и более добросовестные люди, чем служащие ВСНХ, а тем, что формы экономической организации здесь принципиально различные. Оказывается, - делает вывод Бруцкус, что у социалистического хозяйства в действительности нет никакого механизма для координирования каждого отдельного производства с народным хозяйством.

Следующий блок проблем, который выделил в своём исследовании Бруцкус – вопросы совместимости социализма с принципом хозяйственной свободы. Бруцкус выделяет три её элемента: свобода хозяйственной инициативы, свобода организации потребления и свобода труда.

Свобода хозяйственной инициативы имеет ценность для личности, но едва ли не большую ценность она имеет для общества. Исключительно широкое развитие производительных сил капиталистического общества стоит в теснейшей связи с принципом свободной конкуренции. В условиях свободного менового хозяйства никакая производственная организация не имеет монополии на исполнение в пользу общества тех или других хозяйственных функций. Каждая организация может быть вытеснена другой, исполняющей соответствующие функции, совершеннее, дешевле. И на этом строится процесс народного хозяйства.

Нетрудно видеть, - пишет Бруцкус, - что условия для проявления свободной инициативы в социалистическом обществе гораздо менее благоприятны. Прежде всего, при более или менее уравнительном вознаграждении за труд отпадает значительная часть тех стимулов, которые возбуждают в капиталистическом мире дух предприимчивости.

Но, если бы даже предприимчивость в социалистическом обществе всё-таки не заглохла, ей всё же трудно было бы добиться каких-нибудь результатов ввиду полной бюрократизации хозяйственной жизни. При отсутствии ценностного учёта до крайности затрудняет оценку делаемых предложений высшими должностными лицами. Но даже при самом удачном замещении высших постов большую опасность представляет то, что каждое новшество должно быть оценено только в определённом месте. Преимущество капитализма в такой ситуации в том, что капиталисты конкурируют друг с другом, и их взаимная конкуренция заставляет их с жадностью хвататься за каждую удачную новинку. Кроме того, новатор может сам обладать капиталом или может достать кредит для осуществления своей цели.

И Бруцкус пишет, что социалистическая организация хозяйства, если бы ей, наконец, удалось отлиться в устойчивые формы, отличалась бы громадным консерватизмом и инерцией. Ничего подобного вечно изменчивой хозяйственной жизни капиталистического общества социалистическое общество не представляло бы.

Если социализм не даёт простора для проявления инициативы в сфере производства, то в ещё меньшей степени он в состоянии обеспечить свободу в сфере потребления. Уже из того, что социализм организует производство, не руководствуясь проявлением воли потребителей на рынке, вытекает его тенденция к авторитарному распределению хозяйственных благ.

Без механизма цен невозможно обеспечить равновесие спроса и предложения на рынке помимо нормирования потребления.

В Советской России имелась ещё и другая добавочная причина, вынуждавшая скрупулёзное распределение хозяйственных благ, - это крайнее истощение страны, в которой средства существования имелись в обрез. Но при сохранении социалистического строя этот порядок распределения пришлось бы сохранить и в том случае, если бы стране удалось выйти из состояния крайнего истощения, только пайки стали бы тогда не столь скудными.

Авторитарное распределение хозяйственных благ отрицает свободное удовлетворение не только наших материальных потребностей, но и наших высших духовных потребностей, ибо и они нуждаются в материальном субстрате. Если всё печатное дело находится в руках государства, то довольно трудно себе представить, чтобы оно стало печатать интересующие гражданина произведения метафизической философии, когда оно их в лучшем случае считает бесполезными, или чтобы оно стало строить церкви, когда государственная власть относится к религии отрицательно.

К этому остаётся добавить, что наш русский опыт с достаточной ясностью показал, что авторитарное распределение хозяйственных благ – это самая громоздкая, самая дорогая система распределения, какую можно себе представить.

Ещё один аспект этой проблемы – неизбежность принудительного труда. В свободном меновом хозяйстве распределение трудовых ресурсов общества по отраслям производства происходит на основе действия механизма цен. Социалистическое хозяйство не располагает механизмом, вызывающим спонтанное распределение труда в соответствие с общественными потребностями, но так как такое распределение всё же необходимо, то остаётся его установить принудительно. И Бруцкус делает вывод, что трудармии являются идеальной организацией труда в условиях социализма.

Безусловно, нет необходимости в 20 столетии доказывать большую производительность свободного труда.

Вышеотмеченные моменты связаны и с вопросами политической свободы. Публично-правовые институты должны иметь экономический фундамент. Капиталистическое общество декларировало право человека и гражданина и эта декларация прочно связана с его экономическими устоями: со свободной конкуренцией, со свободным потреблением, свободой труда и больше всего с принципом частной собственности. Пока указанные экономические устои будут стоять прочно, до тех пор будет сохранять своё значение и декларация прав человека и гражданина подчёркивает Бруцкус. За отсутствием экономических предпосылок индивидуальной свободы в социалистическом обществе в нём не может быть речи о политической свободе.

И ещё приведём интересные и очень актуальные рассуждения Бруцкуса о свободе человеческой личности. Он пишет о двух типах миросозерцания.

Согласно одному из них, человечество стремится к конечному блаженному состоянию, строение этого блаженного состояния известен, и соответствующий механизм остаётся только осуществить идеалистическим подвигом. В новом обществе, в котором идеал уже осуществлён, свобода личности не нужна, ибо ей нечего творить в совершенном обществе.

Но есть и другое миросозерцание. Нет никакого конечного блаженного состояния. Механизм осуществления рая на земле неизвестен. Надо в каждую эпоху решать конкретно те задачи, которые ставит жизнь. Каждое достижение человека будет сопровождаться возникновением новых противоречий, постановкой новых задач.

Счастье человечества заключается именно в вековечном устремлении. Источником человечного движения вперёд человечества является творческая человеческая личность. Для тех, кто стоит на почве такого миросозерцания, принцип свободной человеческой личности есть верховная ценность, последний критерий.

В заключении своего исследования Бруцкус отмечает, что в настоящее время (1922 год) мы стоим перед удивительным зрелищем: социалисты для торжества своей идеи собственными руками уничтожают следы своего творчества и заменяют «гармоничный строй» строем анархичным, настроенным на эксплуатацию, ждут именно от последнего увеличения ресурсов республики и улучшения экономического положения трудящихся.

И действительно, отказ от социализма при НЭПе почти всегда приводил к улучшению положения. Отсюда очевидно, - пишет Бруцкус, - что неудача социалистического строительства не могла быть объяснена только тем, что место и время выбраны для него подходящие. Русский опыт является яркой иллюстрацией нашего теоретического вывода, что принцип социализма не есть творческий, не к расцвету, а к разложению ведёт он экономическую жизнь общества.

Вот такой вывод. С ним можно не соглашаться, но задуматься он заставляет, а опыт семи десятков лет социалистического строительства в нашей стране даёт богатый материал для размышлений.

Становление административно-централистской огосударствленной системы.

Остановимся на некоторых представляющих интерес размышлениях уже советских экономистов над проблемой экономического строя социализма.

Здесь в первую очередь вызывает интерес осмысление такого явления нашего экономического развития, как формирование и развитие административно-централистской огосударствленной системы, или просто – административной системы (АС).

АС начала складываться с первых шагов советской власти. Мы уже отмечали, что вскоре после октябрьской революции возобладали представления о быстром переходе к социализму и коммунизму на базе максимально возможного огосударствления хозяйства, широкого использования методов принуждения, прямых распоряжений пролетарского государства, усиления тенденций социалистической уравновешенности, организации движения продукта в виде его прямого, нетоварного распределения под жёстким государственным контролем. Несостоятельность политики «военного коммунизма» достаточно быстро выявилась, но дело в том, что за этот период были созданы политическая надстройка, государственные структуры, воплощающие начала административной государственной централизации как основы преобразования всего общественного строя.

Эта АС с самого начала реализации НЭП мешала полной реализации её принципов. То есть НЭП с самого начала осуществлялась в острой борьбе и переплеталась с тенденциями огосударствления экономики и административной централизации, которые, хотя и были ослаблены переходом к НЭПу, но не могли быть преодолены до конца уже потому, что они подпитывались, поддерживались сложившейся политической надстройкой.

Ещё раз обратимся к имени Бруцкуса. В вышедшей в 1934 году книге «Экономическое планирование в Советской России» он анализирует опыт НЭПа и отмечает, что с его введением «изменения в экономической сфере последовали со всей возможной быстротой. Это позволило Ленину отказаться от каких бы то ни было уступок в политической сфере. Всевластие лидеров партии, возникшее во время гражданской войны, всевластие, для которой система советов служила лишь маскировкой, осталась нетронутой. В этом всевластии, по Ленину, была реализована «диктатура пролетариата», институт, который он определял «как ничем не ограниченную, никакими абсолютно правилами не стеснённую, непосредственно на насилии опирающуюся власть».

Когда правительственная власть имеет такую природу, способность конкурировать в экономической жизни не могла иметь решающего значения для будущего частных предприятий. Частное предпринимательство осталось без защиты против всесилия коммунистических властей. Именно отсюда, - считает Бруцкус, - шла угроза системе НЭПа: её разрушение произошло скорее, чем Ленин ожидал.

В начале 1924 года была конфискована значительная доля частного капитала, накопленная за три года после объявления НЭП. Частникам запретили продавать продукцию крупной промышленности. Их место заняли громоздкие кооперативные общества, находящиеся под контролем государства. Был принят ряд мер против зажиточных крестьян.

Полный отказ от НЭПа в конце 20-ых годов ознаменовал окончательное утверждение административно-централистской огосударствленной модели общества, характер которой в принципе отрицал возможность альтернативности и многовариантности развития. С тех пор попытки нахождения альтернатив утвердившейся модели стали рассматриваться как отступление от основ социализма, ревизия его сущности.

Административная централизация была возможна лишь на основе максимального огосударствления собственности и других сторон экономических отношений, общественной, а во многом и личной жизни. В свою очередь, огосударствление не могло реализоваться вне административно централистских начал и методов.

Поэтому административный централизм и огосударствление – это две неразделимые основополагающие черты сформировавшейся модели общественного устройства. Эти черты обусловили и другие стороны данной модели, в частности: тенденции к упрощению и унификации хозяйственных форм: подмену экономических связей, развивавшихся на базе интересов, централизованными связями, носящими властно-приказной характер, и создание административно-командной системы управления; замену внутренних источников и стимулов развития (то есть самодвижения системы) внешними побудителбными мотивами, основанными на силе власти и борьбе за неё на разных уровнях; исключение из отношений собственности широких слоёв трудящихся и замену их слоем распорядителей, действующих по поручению и от имени государства, в результате чего государственная собственность выступала формой подмены общенародной собственности и т.п.

Всё это вместе взятое даёт основание характеризовать созданную систему отношений как государственный олигархизм или государственный монополистический социализм. Истоки именно такой модели социализма мы находим у Ленина. Надо сказать, что когда в первые десятилетия века обозначилась тенденция к огосударствлению промышленности, в особенности проявившаяся в условиях мировой войны, Ленин пришёл к пониманию пути к социализму – от частнокапиталистической монополии через государственно-капиталистическую монополию и далее через тотальное огосударствление.

Ленин подчёркивал, что именно война, доказывает возможность управления экономикой из одного «центрального учреждения». Ленин писал: «Насколько созрело современное общество для перехода в социализм, это доказала именно война, когда напряжение сил народа заставило перейти к регулированию всей хозяйственной жизни свыше чем полусотни миллионов человек из одного центра». Можно констатировать, что здесь уже оформлена концепция социализма: «Война, необычайно ускорив превращение монополистического капитализма в государственный монополистический капитализм, тем самым необычайно приблизила человечество к социализму».

Чрезвычайные военные меры выступают как фундамент социалистического хозяйственного механизма. Ленин подчёркивал, что социалистические меры уже объективно становятся, благодаря войне, в повестку дня.

Ленин формулирует социализм как государственную капиталистическую монополию, обращённую на пользу всего народа и постольку переставшую быть капиталистической монополией. То есть теперь дело только в том, чтобы государство действовало бы в интересах наёмных работников государственной монополии. Как свидетельствует теория, эта задача оказалась очень трудноразрешимой.

Приводим последние цитаты Ленина, характеризующие его концепцию социализма: «Концентрация и интернационализация капитала гигантски растут. Монополистический капитализм переходит в государственно-монополистический капитализм, общественное регулирование производства и распределения … общая трудовая повинность – это нечто новое, такое, что составляет часть социалистического целого, - об этом часто забывают те, которые боятся рассматривать конкретно создавшиеся условия».

В широко известной работе «Государство и революция» Ленин определял «насущный и злободневный вопрос сегодняшней политики». Как «превращение всех граждан в работников и служащих одного крупного «синдиката», именно: всего государства и полное подчинение всей работы этого «синдиката» государству.

Теперь, как представляется, Ленинская концепция нового общественного уклада, вызревающего в недрах монополистического капитализма, вырисовывается следующим образом: это государственная монополия, обеспечивающая организацию экономики по образцу «единой фабрики» и означающая переход к централизованному управлению, исключение товарного обращения, преобладание внеэкономического («дисциплинарного») принуждения к труду. Управляется эта система фактически монополией производителя, монополией работодателя и монополией политической власти и идеологии.

Существует мнение, что в последний период жизни Ленин пережил «коренную перемену своих взглядов на социализм». Однако по тем документам, что отражают последний период его творчества трудно воссоздать новую трактовку социализма. Но по крайней мере понятно, что НЭП, многоукладный общественный строй – не социализм. Товарное производство не цель, а средство. В плане доклада на Четвёртом конгрессе комитета в ноябре 1922года, Ленин подчёркивал, что расценивать НЭП следует как отступление. В своём последнем выступлении Ленин говорил о превращении России НЭПовской в Россию социалистическую, то есть всё-таки можно сделать вывод, что радикальный теоретический пересмотр нетоварной марксистской парадигмы не был осуществлён.

Через месяц, то есть в декабре 1922 года в конспекте речи на 10-ом Всероссийском съезде Советов Ленин охарактеризовал НЭП как во многом стихийно, под воздействием крестьянского возмущения, сложившуюся систему хозяйственных мер, не являющихся социалистическими, но объективно направленных на приближение к социализму, поиски путей и подходов к стартовому рубежу, с которого можно будет вернуться к собственно социалистическим методам, заручившись, однако, для них необходимой материальной основой.

И сегодня, когда мы много лет ищем пути выхода из сложившегося кризиса, в первую очередь необходим именно радикальный пересмотр советского наследия в области теории; в области практики необходим окончательный слом административно-командной системы, а для этого важнейшие шаги– разгосударствление, демонополизация, обеспечение экономической свободы.