Глава 7. Закон: к кому он обращается? (а.Н. Шепелев)

Последние годы отмечены возросшим интересом к проблеме использования языка права, как в различных областях юридической системы, так и в процессе повседневной жизнедеятельности граждан. Речь идет о пересмотре характера юридического языка и замене его на более простой для понимания обычными людьми. Зачастую предлагается полное удаление юридической терминологии не только из документов, предназначенных для потребителей, но даже из нормативных актов и судебного делопроизводства. Очевидно, что язык определенной документации, такой как индивидуальные договоры по страхованию, аренде помещений, о займе, должен содержать терминологию, понятную для обеих сторон. Однако ситуация обстоит иначе с пересмотром формулировок законов и правил. Эта идея основана на исходном условии, что нормативные акты предназначены для обычных граждан, и на предположении, что люди читают законы. Насколько верно то, что законы обращаются именно к гражданам? И действительно ли последние читают их?

Отвечать на поставленные вопросы начнем с рассмотрения следующей ситуации: Водители транспортных средств, видя немигающий желтый сигнал светофора, предупреждены, что движение остановлено, и что сразу после этого последует красный сигнал, когда транспорт должен остановиться перед выездом на перекресток, если, конечно, торможение не будет экстренным. Пешеходы, видя немигающий желтый сигнал светофора, информированы о том, что времени для пересечения дороги до переключения на красный сигнал недостаточно, и ни один пешеход, как правило, не начнет переходить дорогу.

Все это не так уж интересно. Каждый знает, что означает желтый сигнал, до того, как прочитает Правила дорожного движения. Эти и другие нормативные правила действуют в обществе достаточно хорошо, даже если широкая общественность незнакома с их фактической формулировкой. В то же время, именно формулировки играют основную роль в определенных областях нашей законодательной системы. Здесь возникает вопрос: почему же все-таки письменно закрепленные формулировки имеют такое значение, несмотря на тот факт, что граждане, как правило, никогда не читают и не сталкиваются с ними напрямую?

Люди, подчиненные законам - граждане - чаще всего никогда не читают их. Среднестатистический гражданин ни разу в своей жизни не прочитывает внимательно ни один закон; подавляющее большинство никогда не прочитает даже одного параграфа отдельного закона. Некоторыми данная ситуация может рассматриваться как основание для проявления активной инициативы в области правового образования населения и упрощения языка законов. Как альтернатива – поиск нового понимания целей и функций данных письменных формулировок, что больше соответствует сложившейся ситуации. Мы попытаемся пойти по второму пути, предложив новый подход, который допускает, что сформулированные на бумаге законы адресованы государственным органам, а не гражданам. Представленная здесь модель схожа с позитивистской теорией и в какой-то мере основана на ней. В то же время, данная работа включает в себя некоторые позиции из прагматической области социолингвистики, в то время как основа позитивистской теории в большей степени политическая философия.

Некоторые результаты исследований из области других дисциплин необходимы для ответа на важный вопрос: каким образом право успешно функционирует в рамках систем, отличающихся серьезной правовой невежественностью? Американец Дж. Бэнтхем¹ полагал, что современное законотворчество будет иметь результаты лишь в том случае, если граждане будут точно знать, что конкретно от них ожидается. С этой целью он предложил составлять законы на простом, легкодоступном языке, а кодексы максимально логично, чтобы облегчить запоминание их массами. В этом смысле Дж. Бэнтхем не был одинок: Т. Гоббс¹ считал, что неизвестный людям закон законом и вовсе не является, а Дж. Остин² пытался объяснить противоречие между его собственным определением закона как обязанности, известной человеку, и тем, что незнание закона не освобождает от ответственности. Кстати, под влиянием утилитарных идеалов Дж. Бентхема были сформированы и по сей день находятся правовая система США и общество в целом. Однако, большинство законов в цивилизованном мире работает достаточно хорошо и без того уровня правовой грамотности и осведомленности, который виделся Т. Гоббсу и Дж. Остину столь необходимым. Каким образом право успешно функционирует в среде, где граждане никогда не читают фактические письменные формулировки законов? Есть два возможных ответа. Либо письменные формулировки как таковые являются нерелевантными и несущественными, либо знание гражданами конкретной формулировки не является необходимым для осуществления ими своих функций в рамках действия правовой системы. Если верным является первый вариант, то текст законов не должен иметь такого значения при признании виновным либо при оправдании подсудимого. В судах мы наблюдаем как раз обратное. Если же верна вторая альтернатива, и письменные формулировки законов имеют значение для должной работы правовой системы, то остается загадкой, как они достигли таких результатов в обществе, где граждане не читают законов.

Мы можем предположить, что письменные формулировки законов «адресованы» скорее государственным органам – судьям, служащим разнообразных ведомств и учреждений, работникам органов исполнительной власти и т.д. Хотя все нормативные акты в письменном виде доступны гражданам, последние не являются фактическими адресатами закона как такового. Скорее государственные органы доводят законы до общественности посредством своей деятельности (толкование, исполнение, применение права).

Никто не читает законов

Представим себе страну, где граждане не могут прочитать законы. По какой-то причине все нормативные акты абсолютно не доступны общественности, с ними могут ознакомиться лишь государственные служащие. Для живости можем добавить, что законы написаны, например, на латинском языке. И хотя они могут быть переведены на местный язык госслужащими, использование латинского языка в нормативных актах делает доступ к ним сложным и дорогостоящим для обычного гражданина. Эта гипотетическая страна имеет три ветви власти и широкую систему административных органов. Существуют также политики, избираемые на государственные должности; они рассказывают через средства массовой информации о своей деятельности в целом.

В этой стране вывешенные знаки содержат минимально возможное количество слов для разрешения или запрета определенных действий в тех или иных местах. «Стоп», «Соблюдайте скоростной режим», «60 км/ч», «Пристегнуть ремни», «Проход запрещен». Сами знаки законами не являются. Так же, как и не все законы сводятся к знакам. Государственные служащие излагают представителям средств массовой информации некоторые правила, а средства массовой информации включают данную информацию в свои новостные блоки иногда в отредактированном варианте. Время от времени правоохранительные органы задерживают кого-то из граждан за определенные противоправные деяния. Назначается судебное заседание, в ходе которого решается, нарушил ли данный гражданин закон, и в случае виновности правонарушитель несет наказание. Уголовный процесс становится отличным материалом для фильмов и телевидения, что, в свою очередь, вносит некоторую ясность и информированность в смутное представление граждан о некоторых законах и их применении. Мы убеждены, что в вышеописанных условиях большинство граждан избежит арестов и обвинений, несмотря на отсутствие прямого знания законов.

Каким образом гражданам удастся избегать правонарушений? Частично, обращая внимание на краткие предостережения на знаках и информацию, содержащуюся в заголовках газет. Газеты, в свою очередь, рассказывают о том, что совершил тот или иной гражданин, однако никогда не печатают фактический текст нарушенного закона. Большинство людей осознают, что, очевидно, следует воздерживаться от поведения, которое привело кого-то к наказанию. Знаки, установленные правительством, и брошюры, обобщающие некоторые ключевые моменты нормативных актов, способствуют формированию у граждан определенного представления о тех или иных законах. Существуют также факторы, влияющие на людей почти бессознательно, либо которые в меньшей степени зависят от знания особых правил и санкций. К примеру, некоторые законы частично совпадают с нормами и моральными устоями общества. Просто, будучи конформистом, гражданин будет избегать нарушения этих норм, хотя тексты соответствующих законов будут ему неизвестны. С другой стороны, большинство законов в нашей воображаемой стране совершенно не совпадает либо совпадает в очень малой степени с социальными нормами, этикой и религиозной моралью.

Когда среднестатистический гражданин занят обычными повседневными делами, многие из них совершаются в рамках общественных учреждений, созданных самим государством либо при его участии, которые заключают в себе императивы закона. Само правительство, неся ответственность, например, за постройку дорог, планирование схем городов, выпуск денег и отслеживание денежных потоков, создало «эффект каналирования», так как данные проекты содержали регулирующие правила и предписания закона. В конечном счете, деятельность среднестатистического человека не так разнообразна. Обычный гражданин проживает на удивление однообразные дни: работа, домашняя жизнь, сон, и даже отдых неизменен, привычен и предсказуем. Привычка и повторяемость означают, что люди, чья деятельность не нарушает никаких правовых норм, могут долгие годы продолжать этот путь. Подобная повторяемость частично результат человеческой привычки. Вдобавок ко всему, природа производства и торговли зависит от постоянного повторения действий изо дня в день. Должное, или «законопослушное», поведение почти бессознательно становится повседневной рутиной; незаконные поступки, в свою очередь, могут привести к уголовному наказанию, с чем большинство людей никогда не сталкивается.

Описанная вымышленная страна очень напоминает нашу - страна, с законом о желтом цвете светофора, который никто читать не будет. Насколько изменится наш повседневный мир, если формулировки законов будут в большей или меньшей степени скрыты от населения? Несомненно, в нашей стране никто не предложит скрыть все законы, предварительно переведя их на латинский язык. Это противоречило бы демократическим принципам и устоявшимся представлениям о прозрачной деятельности государственных органов и правительства в частности. Как бы то ни было, факт остается фактом, что большинство людей не сталкивается с необходимостью ознакомления хотя бы с одним нормативным актом, при этом у них не возникает проблем с законом.

Это имеет смысл в случае, если письменные формулировки закона не адресованы гражданам. Если бы предполагалось, что законы должны влиять на людей лишь косвенно, это объяснило бы, почему граждане не испытывают никакой потребности в прямом доступе к ним. Законодательство, в сущности, заключается в регулировании других посредством регулирования себя (саморегулирования).

Приведем другой пример: большинство людей в нашей стране знакомо с футболом и с тем, как нужно в него играть. Большинство знает правила игры достаточно хорошо, чтобы играть с друзьями и даже организовывать любительские матчи. Люди в состоянии играть в футбол, хотя никогда не читали Официального свода правил игры в футбол, являющийся детально регламентированным документом. Однако незнание всех деталей не останавливает людей от игры в футбол, и вряд ли кто-то, не имеющий отношения к профессиональному спорту, станет читать Официальный свод правил игры в футбол. В то же время письменно закрепленные правила существенны, в профессиональных матчах решения судьи основаны именно на них.

Идентичной является ситуация в сфере законодательства с официально опубликованными нормативными актами. Граждане не читают никаких нормативно-правовых актов, при этом по большей части проживают свою жизнь как (более или менее) законопослушные граждане. С другой стороны, точность формулировки нормативных актов очень важна – много решений зависит от толкования одного слова или фразы. Несомненно, в случае с Официальным сводом правил игры в футбол, найдутся особенно «ярые фанаты футбола», которые прочтут его; тем не менее, он адресован судьям и тренерам команд. Аналогичным образом письменные формулировки законов на самом деле адресованы госслужащим, судьям, представителям правоохранительных органов.

Следовательно, ситуация такова: существуют официальные письменные формулировки законов. Эти формулировки в целом имеют отношение к каждому гражданину, но почти ни одним не прочитываются. Этот парадокс, в свою очередь, рождает два вопроса. Первый - имеют ли значение письменные формулировки? Второй - если да, то каким образом и почему? Рассмотрим их.

Имеют ли значение письменные формулировки нормативных актов?

Мы можем иметь представление о сути закона без прочтения самого текста закона, и найдутся те, кто будет утверждать, что формулировка нормативного акта – лишь малая часть того, что имеется в виду, когда речь идет о понятии нормативного акта. Соблюдение законов, в общем и целом, при абсолютном незнании текстов законов указывает на то, что тексты не так уж важны. Бесспорным является тот факт, что социальные нормы и ценности формируют поведение граждан в большей степени, чем законодательство. Однако вопрос здесь же: в рамках того влияния, которое оказывают законы вообще, какова роль именно письменных формулировок? Вероятно, не являющееся столь выраженным для посторонних глаз функционирование закона совместно с социальными нормами и общественными учреждениями формирует поведение до такой степени, что точные формулировки уже не принципиальны.

Тем не менее, точно сформулированные и систематизированные тексты законов играют важную функциональную роль в современной законодательной системе. Вряд ли представители правоохранительных органов станут задерживать правонарушителя, основываясь на понятии закона, отделенном от его текстового выражения. Суд не примет решения относительно какого-либо дела без точной отсылки к определенному нормативному акту. Общеизвестно, что бывают случаи, когда суд по-разному интерпретирует один и тот же текст закона для вынесения необходимого решения. Но в этих случаях суд уделяет даже больше времени на обсуждение и скрупулезный анализ текста нормативного акта, с целью принятия грамотно аргументированного решения. Подобный анализ законов не всегда имеет ожидаемый, очевидный результат, поскольку суд может найти возможность истолковать закон в необходимом ему русле. Даже если конечный смысл окажется противоречащим понятому изначально.

Насколько существенны письменные формулировки, можно увидеть на примере зарубежного законодательства. Явная дихотомия по отношению к убийству собак и кошек в различных штатах США ярко иллюстрирует данный факт. В соответствии с законодательством убийство собаки в штате Коннектикут является противозаконным, но ничего подобного не говориться относительно убийства кошек. Было бы логично предположить, что любители собак имеют большее влияние, чем любители кошек, однако факт остается фактом, что основная часть граждан этого штата понятия не имеет о незаконности убийства собак и законности убийства кошек. Последнее деяние может быть осуждено по общей статье «Жестокое обращение с животными», если таковая действует в данном штате. Хотя возможно, что суд не станет выносить подобное решение там, где закон оговаривает наказание за убийство собак, но не рассматривает убийство кошек. Например, в штате Пенсильвания человек, убивший кошку, был оправдан в связи с тем, что «кошка» не была включена в список в соответствующем нормативном акте, регулирующем подобное деяние.

Как показывает пример, точное текстовое изложение имеет значение. Человек может быть арестован и оштрафован за убийство собаки, но тот же человек может убить кошку и избежать столкновения с правосудием, хотя это не соответствует ни одной из общепринятых социальных норм. Согласно закону штата Нью-Йорк об убийстве первой степени, жертва может относиться к одной из четко определенных в данном нормативном акте категорий, что влияет на установление степени тяжести преступления, и, как результат, на назначение наказания – смертной казни либо тюремного заключения.

В нашей правовой системе письменные формулировки нормативных актов имеют серьезное значение, даже если «закон» в глобальном смысле подразумевает что-то большее. Письменные формулировки законов не являются «инструкциями» для подавляющего большинства граждан, будучи при этом необходимым критерием и отправной точкой для правоохранительных органов, судов, прокуратур и т.д. Именно последние уделяют пристальное внимание тексту закона. Вопрос, таким образом, заключается не в том, имеет ли значение письменное выражение закона, а в том, какое значение оно имеет и почему.

Лингвистический аспект

Рассмотрим некоторые социолингвистические аспекты письменных формулировок нормативных актов. Анализ лингвистической стороны рассматриваемого вопроса, а также «целевой аудитории» коммуникационного процесса поможет нам лучше понять природу текста нормативных актов.

«Целевая аудитория» текста часто отлична от «адресата». Последнее понятие является подгруппой первого. Понятие аудитория включает в себя любого гражданина причастного к коммуникации, слышащего либо прочитывающего текст лично; это как участники разговора, так и те, кто нечаянно его услышал. Адресат должен быть частью аудитории, но не все в аудитории непременно являются адресатами. Формулировка, выбранная для коммуникации, определяет, кому из аудитории адресована информация, кто явился случайным слушателем, а кто участником коммуникационного процесса. Рассмотрим, как понятие аудитория может быть применено в сфере права.

Рассмотрим следующий пример:

Мать шепчет сыну так, чтобы не слышал отец: Ешь овощи.

Мать громко говорит сыну в присутствии отца: Ешь овощи.

Представим, что каждому члену семьи – матери, отцу и сыну – хорошо известно, что отец может наказать сына по требованию матери, а также что мать может попросить отца наказать сына, если последний не станет есть овощи. В первом примере единственным участником является сын, таким образом, сиюминутная угроза не подразумевается. Во втором примере, постольку, поскольку отец тоже является участником коммуникации, слова матери несут в себе угрозу. Это происходит потому, что сын осознает, что мать косвенно просит отца наказать его в случае, если он не съест овощи. Угрожающий характер слов матери основывается на информированности сына об условной просьбе к отцу.

Исходя из этого примера, можно провести параллель с рассматриваемой нами проблемой: государство «в присутствии» исполнительной власти и правоохранительных органов говорит гражданам, как следует поступать, при этом подразумевая угрозу, исходящую от этих государственных органов, в случае неповиновения граждан.

Рассмотрим еще один пример.

А. Мать отцу в присутствии сына: Наш сын должен съесть овощи, иначе он не получит денег на карманные расходы.

Б. Мать отцу так, чтобы сын не слышал: Наш сын должен съесть овощи, иначе он не получит денег на карманные расходы.

Отец в данном случае адресат. В случае «А» сын слышит о предполагаемой угрозе наказания, которое отец может осуществить. Вот зачем разговор велся в его присутствии. Однако результат будет тем же в случае «Б», если отец заставит сына съесть овощи. Результат (что слышат члены аудитории и как они реагируют) будет идентичным независимо от того, слышал ли сын заявление матери или нет. Заменим эти ситуации на аналогичные из правовой сферы.

Законодательная власть исполнительной власти в опубликованных текстах: Совершение взрыва, поджога или иных действий, устрашающих население и создающих опасность гибели человека, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных тяжких последствий, в целях воздействия на принятие решения органами власти или международными организациями, а также угроза совершения указанных действий в тех же целях - наказываются лишением свободы на срок от восьми до двенадцати лет с ограничением свободы на срок до двух лет (ч. 1 ст. 205 УК РФ¹).

Адресатом информации в данном случае являются органы исполнительной власти, а не потенциальные террористы. Если последние знают о существовании подобного закона, то, возможно, они истолкуют его верно и заключат, что представители органов исполнительной власти будут отслеживать случаи террористических актов и наказывать преступников. С другой стороны, исполнительная власть может отслеживать нарушения и наказывать преступников, даже если преступники не осведомлены о наличии данного закона. Они могут узнать о нем только в результате действий правоохранительных органов, потому что закон был адресован последним. Если даже основная цель законодательных органов заключалась в снижении количества подобных преступлений, она будет достигнута путем ареста правонарушителей и применения предусмотренных мер наказания.

Перформативная коммуникация по своей сути предполагает, что адресат должен либо по возможности реагировать на полученную информацию так, как этого ожидает говорящий, либо оказываться под тем воздействием, которого добивался говорящий. Данное необходимое условие отсутствует в коммуникативной схеме «закон – гражданское население». В этом случае граждане не являются целевыми адресатами, так как они никогда не слышат «сообщения». На сегодняшний день нет ни одного практического пути, обеспечивающего доведение до граждан полной информации о нормативных актах. Даже если по центральному телевидению ежедневно читали бы различные законы, сомнительно, что люди выбирали бы для просмотра именно эти передачи.

Данная лингвистическая теория предполагает наличие множества адресатов или не всегда определенных адресатов. Проиллюстрируем это на примере обычной ситуации из жизни. Предположим, что школьник Сергеев, выходя из классной комнаты с несколькими своими одноклассниками, идущими позади него, говорит: «Последний выключает свет!». На этот момент последний выходящий не определен; то есть адресат данного сообщения будет тот, кто в результате стечения обстоятельств выйдет последним. Хотя в момент произнесения фразы, вся аудитория (все, находящиеся в комнате) включает в себя потенциальных адресатов. Однако они не являются адресатом в собирательном значении. Сергеев не мог подразумевать, что каждый отключит свет; он, несомненно, имел в виду одного исполнителя. Таким образом, в рассматриваемом примере аудитория четко определена, а адресатом будет тот, кто покинет комнату последним.

Кроме того, одно и то же «сообщение» не может нести разное смысловое значение разным слушателям, при условии, что в словах не содержится ирония либо никто из слушателей не обманут. Согласно максиме современной коммуникативной теории, коммуникация включает в себя отправителя, сообщение (в семиотической кодировке, будь то слова, картинки, музыкальные ноты) и получателя. Сергеев не мог одним сообщением дать понять, например, Васильеву, чтобы тот выключил свет, и в то же время Краснову, что пора идти на тренировку по футболу. В то время как адресаты могут быть не определены, перформативное содержание сообщения должно быть одно для всех, так как в конечном итоге адресат будет один – человек, покинувший комнату последним. Если бы Сергеев сказал: «Последний должен выключить свет, и пусть кто-нибудь пойдет со мной на тренировку по футболу», данное сообщение имело бы двух адресатов, но оно и содержит две разные просьбы. Некоторые перформативные просьбы требуют ответной коллективной деятельности: «Ребят, помогите мне подвинуть пианино», либо дистрибутивную деятельность: «Поднимите кто-нибудь пианино с той стороны, а другой пусть откроет дверь». Однако законы до такой степени не структурированы.

Наше исследование сфокусировано на заранее определенных слушателях или аудитории, на которых направлено действие нормативных актов. Данные письменные формулировки законов наилучшим образом попадают в категорию, называемую в прагматике декларациями. Применение этой модели поможет нам разъяснить проблему адресатов этих формулировок. Декларации определяются лингвистами как особый вид коммуникации, в соответствии с которым утверждение определенных фактов автоматически делает эти факты реальностью. Классическим примером является следующее заявление: «Объявляю вас мужем и женой». Другие примеры: «Вы уволены!» и «Мы объявляем вам войну». Произнесенное определенным человеком в соответствующем контексте, последнее заявление вводит государство в состояние войны.

Различие между понятиями декларация и директива крайне существенно в рамках нашего исследования, так как первое являет собой выражение модели закона, в то время как последнее служит типичным образцом более традиционного взгляда на суть закона. Кроме языковых правил, декларация нуждается в экстралингвистической среде, внутри которой говорящий должен занимать соответствующее определенное место. Директива влияет на положение дел в ответ на коммуникацию; декларация, напротив, мгновенно меняет ситуацию, будучи просто произнесенной. Директивы могут успешно применяться любым человеком, владеющим конкретным языком, как, если иностранец научиться говорить: «Передайте соль», либо «Пожалуйста, вызовите моего адвоката». К примеру, ничего не значат слова «Покиньте поле!», выкрикнутые болельщиком, а не судьей; либо предложение «Объявляю вас мужем и женой», произнесенное не уполномоченным сотрудником ЗАГСа. Таким образом, лишь при условии наличия такой разнообразной экстралингвистической среды, как ЗАГС, государственное учреждение, частная собственность, закон, и особого статуса говорящего и слушающего в рамках данной среды возможно объявление граждан мужем и женой, назначение на какую-либо должность, дарение и завещание собственности, объявление войны.

Более того, декларации можно подразделить на две группы. Одни носят более описательный характер, как в ситуациях, когда требуется дополнительное официальное уточнение фактов с целью завершения расследования и принятия соответствующим органом заранее установленных мер. Подобные «решения» составляют большую часть того, чем занимаются судебные органы. Другие декларации, категории «Мы объявляем вам войну», просто инициируют новое положение дел. Последнюю группу называют «заявления и предписания», так как они заключают в себе законы и постановления.

Вышеописанная модель особенно интересна при сравнении ее с такой формой правовых текстов, как законы. Последние являют собой утверждения о положении дел в мире: желтый сигнал светофора предупреждает водителей транспортных средств о скором включении красного сигнала; гражданин, совершив такие-то действия, обвиняется в убийстве. Однако законы не описывают что-либо происходящее прямо сейчас в реальном мире, а скорее создают ситуацию, описывая и опубликовывая ее. Они оговаривают юридические последствия для любого гражданина, чьи действия подпадают под описание в законе.

Декларации работают лишь в тех случаях, когда есть соответствующие органы и учреждения, «получающие» и вводящие их в действие. Эти учреждения, таким образом, и будут «адресатами». Без наличия такой структуры, выполняющей роль получателя и приводящей декларации в исполнение, нет и самих деклараций. Если нет кого-то в роли адресата, обязывающего и следящего за соблюдением закона, нет и самого закона. Таким образом, закон должен иметь адресата, и этим адресатом должна быть структура, которая получает, приводит в исполнение и требует соблюдения законов, то есть государство.

Даже приговор, вынесенный правонарушителю, не адресован ему самому. « … суд признает Вас виновным в преступлении против … и приговаривает Вас к ... ». На первый взгляд, использование обращения указывает на то, что суд видит своим адресатом именно подсудимого. Однако не предполагается, что подсудимый станет делать что-либо для приведения решения суда в исполнение. Также вряд ли приговор изменит мнение правонарушителя касательно собственной невиновности. Скорее всего, приговор будет приведен в исполнение вопреки желанию подсудимого.

Государство, таким образом, является той структурой, которая придает декларативную силу закону, выступая в роли адресата. Отношение гражданина к закону в этом смысле пассивно и необязательно. Закон остается законом независимо от того, как поступает гражданин, исключая, конечно, случаи, выходящие за рамки обычных, как то широкомасштабное сопротивление, открытое неповиновение властям либо революция. С другой стороны, если суд отказывается признать или каким-либо другим способом игнорирует закон, то закон на практике искажается.

Когда мы говорим об «адресате», речь идет об адресате письменных правовых формулировок, объединенных в законы, а в странах англо-саксонского права и судебные решения. И ни в один из них не войдут дорожные знаки, инструкции по заполнению налоговой декларации и т.д., так как они скорее суммируют и преподносят законы, но не имеют той же значимости в правовой системе, как сами законы.

Проанализировав концепт адресат, а также особую форму речевого акта – декларацию, попытаемся ответить на вопрос: кто адресат закона? Даже если общество является частью «аудитории», будь то в роли участников или случайных слушателей, общество может и не выступать в роли «адресата». Рассмотрим ограниченный набор возможных ответов на заданный вопрос.

Гражданское население в роли адресата: Закон обращен ко всему населению (к гражданам), а суды и правоохранительные органы – члены аудитории, функционирующие лишь в качестве наблюдателей. Они могут использовать право, которое предположительно переходит из законодательных органов к гражданскому населению, как своеобразное мерило для определения уровня законопослушности каждого отдельного гражданина. Но первоначальным адресатом видятся именно граждане. Таков классический взгляд на проблему.

Двойной адресат (граждане и государство одновременно): Закон обращается как к обществу в целом, так и к представителям государственных органов, и содержит в себе части, наиболее применимые тем или иным адресатом.

Отсутствие адресата: Закон не имеет адресата, а просто накапливает продукт законотворческой деятельности. Дальнейшая судьба нормативного акта никак не связана с лицами, создавшими его. Граждане, подчиняющиеся законам, судьи, применяющие их, находятся в одинаковом положении – ни те, ни другие не рассматривались в качестве адресатов. Источник не имеет значения, а, значит, не так важен и адресат. Единственным существенным моментом является то, как право применяется (либо как функционирует) в обществе.

Представители государства как адресаты: Закон напрямую обращается к государству, а граждане лишь часть аудитории. Население может выступать как в качестве случайных слушателей, так и в качестве участников (намеренных получателей информации, но не адресатов). Другой вариант подобного взгляда на проблему видит граждан еще более отдаленными, например, как аудиторию, получающую информацию не из первоисточника.

На наш взгляд, верной является последняя из рассмотренных альтернатив. Адресатом закона может быть только государство и его различные представители. Граждане крайне редко, если вообще когда-либо, сталкиваются с законом в его текстовой, кодифицированной форме. Однако кодифицированные тексты очень важны. В правоприменительной деятельности они составляют основу для признания гражданина виновным в преступлении или при определении гражданско-правовой ответственности.

Та группа граждан, на чье поведение, по сути, должен повлиять закон, например, предупреждая потенциальных правонарушителей о незаконности определенных действий, «упоминается» в правовом тексте, но не является реальным адресатом. Адресатами будут те, кто читает и поступает прямо в соответствии с текстом нормативного акта, кто, так сказать, получает коммуникацию, построенную правовыми формулировками. Правоохранительные органы, государственные органы, суды как раз находятся в позиции языковых адресатов. Адресатами выступают государственные учреждения, которые приводят декларации в исполнение, которые придают им смысл (то есть толкуют) и юридическое действие (принуждают к выполнению).

Модель, предложенная здесь, может значительно изменить наши ожидания относительно законодательства в целом и нормативных актов в частности. Верные ожидания могут способствовать совершенствованию законотворчества и правоприменения. Классическое представление, что законы состоят из общих правил поведения, несостоятельно. Современное законодательство по большей части сосредоточено не на индивидуальном поведении, а на выстраивании общественных учреждений и структур, направляющих поведение.

Отсюда следует, что не так давно появившиеся тенденции к упрощению юридического языка не всегда оправданы. Нельзя недооценивать простой язык права, призванный вносить ясность в ход судебных процессов, либо когда дело касается потребительских договоров, которые должны быть понятны гражданам. Однако было бы неверным составлять законы и толковать их, используя такую терминологию, будто она адресована обществу в целом.

Мысль о том, что закон адресован государству, может прозвучать недемократично, если брать во внимание принцип прозрачности деятельности государства и его органов. Однако до тех пор, пока публикуются и распределяются по библиотекам страны, а, значит, доступны населению, нормативные акты, осуществлению данного принципа, на наш взгляд, ничего не мешает.

Таким образом, письменные формулировки законов адресованы государству, а не гражданам в целом, и не отдельному сегменту населения, к которым относится тот или иной правовой текст. Сам текст законов имеет большое значение, даже если большинство граждан никогда не читает их или не имеет четкого представления о их содержании. Мы рассмотрели модель, которая поясняет функцию и значимость правовых письменных формулировок в обществе, в котором граждане приобретают знание о законах косвенными путями. Последнее является важным моментом для некоторых областей права, которые основаны на неверном предположении, что гражданам известны законы.