2. Письмо и книга эпохи киевской руси

Древнейшие – из дошедших до нас – памятники книжного искусства эпохи Киевской Руси датируются 2-й половиной Х1 в. Это Остромирово Евангелие (1056 – 1057), Изборник Святослава (1073), Изборник (1076) и Архангельское евангелие (1092). К 90-м годам Х1 в. относятся также и три Новгородские служебные минеи. Все эти памятники палеографии написаны на пергаменте тростниковым, чаще – птичьим пером, чернилами, изготовленными из дубовых «орешков» (наростов на дубовых листьях), с выделениями – киноварью. К той же эпохе относится и древнейший памятник русской эпиграфики («вещевой палеографии») – Тмутороканский камень(1068). Тип письма, или моделировка графемы, памятников русской письменности эпохи Киевской Руси называется «уставом». Он является повторением греческого (византийского) литургического устава (письма богослужебных церковных книг) и характеризуется ясностью начертания букв, мерностью, ритмичностью, почти полным отсутствием сокращений, диакритических знаков, декоративных элементов и пробелов между словами. Знаки препинания – точки и кресты – исполняют роль не столько смысловую, сколько интонационную.

Прежде, чем обратиться к рассмотрению названных выше памятников, остановимся на вопросе, касающемся материалов, инструментов и типов письма, а также и некоторых терминов.

В Х1-Х11 вв. писали на привозном, тонком, мягком, хорошей выделки пергаменте. В Х111-Х1У вв. использовался пергамент местного производства, грубый, жесткий, хорошо вылощенный, толстый. Однако уже в ХУ в. некоторые рукописи, как например, Новгородские (двинские) грамоты написаны на привозном пергаменте. Пергаментные рукописи на Руси назывались «хартейными», «хартьями», «кожами», «мехом» и «телятиной». Последний термин свидетельствует о том, что для изготовления пергамента здесь бралась телячья кожа. Х1У в. – время, когда, наряду с пергаментом, начинает использоваться и бумага.

Относительно инструментов, применяемых для письма на Руси, в среде палеографов нет согласия. Большинство из них считает, что единственным инструментом здесь было птичье (гусиное, лебединое, иногда – павье) перо. И.А.Шляпкин в начале ХХ в. высказал предположение о том, что уставные тексты пергаментных рукописей писаны тростниковым пером, с тупым расщепом (подробнее об этом см. в кн.: Н.С.Чаев,Л.В.Черепнин. Русская палеография. М., 1946, с.118 и 206). Не сомневается в том, что орудиями для письма мастеров, создававших первые русские рукописные книги, были трости, или каламы, привозимые из Византии, и С.Ф.Либрович (С.Ф.Либрович. История книги в России. М., 1914, с.8).

Из трех, последовательно сменяющих друг друга типов письма памятников русской письменности, к эпохе Киевской Руси относится устав. Авторы учебника «Русская палеография» Н.С.Чаев и Л.В.Черепнин следующим образом характеризуют устав: «Уставные буквенные начертания даются в границах двух параллельных линеек, причем (за редким исключением) не допускается выход букв за пределы последних. Устав -–медленное, торжественное письмо, имеющее целью, прежде всего, красоту каждого отдельного знака. Его отчетливые архитектурные формы внешним образом отражали общий церковный (литургический, богослужебный) характер письменности, присущий эпохе В уставе, как правило, буквы писались прямо, перпендикулярно к строке, с правильными линиями и округлениями ,ровным нажимом, одна буква отдельно от другой и большей частью на равном расстоянии друг от друга, без разделения текста на отдельные слова. Знаки сложных начертаний (например «ж») писались в несколько приемов руки. Сокращений (аббревиатур) в уставе мало. Точно так же, как правило, не допускаются выносные буквы (буквы над строкой), очень ограничено количество надстрочных знаков – ударений и придыханий (в принципе их вообще не должно быть). Особенностью древнейшего устава являются квадратные формы букв, высота и средняя ширина которых оказываются одинаковыми. Наиболее древние памятники уставного письма (как византийские, так и славяно-русские) максимально выдерживают этот геометрический принцип в начертаниях отдельных буквенных знаков. В силу этого, в классических образцах устава, можно сказать, совершенно отсутствует какая либо индивидуализация в воспроизведении знаков тем или иным писцом.

Это объясняется подражательным характером изучаемого типа почерка. Дело в том, что греко-византийский устав возник первоначально как подражание эпиграфическим образцам: алфавиту надписей на камне или металле. Как известно, свойства названных материалов чрезвычайно ограничивали произвол резчика, работавшего над тем или иным текстом, накладывали определенный отпечаток на общий облик письма. На твердых предметах, например, очень трудно было сопровождать отдельные буквы какими-либо посторонними придатками: крючками и т. п. Поэтому буквы алфавита надписей совершенно, или почти совершенно, свободны от различных украшений. А ведь именно в последних (какой-нибудь завиток, росчерк и т. п.) и проявляется обычно индивидуальность писца. Буквы в алфавите надписей, как правило, должны стоять в границах или квадрата, или круга.

Перенос алфавита надписей на пергамен и далее на бумагу, – материалы, представлявшие несравненно большую свободу писцам, чем резчикам, – повлек за собой некоторые нарушения в общем строе этого алфавита. Так, наряду с полным ему подражанием в рукописях, появились уже уставные начертания, в которых квадрат в буквах был заменен прямоугольником, а круг – овалом. Таким именно, удлиненным, представляется нам византийский, литургический устав 1Х – Х вв., послуживший, через посредство болгарских рукописей, образцом для русского устава Х1 – Х11 вв. Далее, простые формы алфавита надписей, а также древнейшего уставного рукописного греческого письма, например, У1 столетия, – были заменены так называемыми «булавами», т. е. формами букв, снабженных различными крючками и придатками.

Чем дальше, тем таких изменений в уставном почерке становилось больше.

Обращаясь к уставу русских рукописей. Следует сказать, что и он не остался без изменений на протяжении своего существования. Изменения эти не были резкими; не нарушали, в общем, в Х1 – Х11 вв., характерного для устава геометрического принципа в начерках его букв и почти не увеличивали количества сокращений в словах (вообще незначительных в уставе). Но тем не менее уже древнейшие русские рукописи Х1 в. писаны, например, различными уставными почерками. Так, если в Остромировом Евангелии (1056 – 1057 гг.) мы встречаем устав крупный и красивый, несколько сжатый с боков, то более поздний памятник – Изборник Святослава 1073 г. представляет уже устав средней величины, а в третьем датированном памятнике указанной эпохи, так называемых «служебных минеях» (90 годов Х1 столетия), фигурирует устав совсем мелкий.

Учитывая отмеченный выше подражательный характер устава во все времена его существования, как в России, так и у южных славян и в Византии, можно сделать следующее методическое указание для определения века недатированных уставных рукописей. Не следует спрашивать какой древности данная уставная рукопись; необходимо задать другой вопрос: какие у нее имеются графические признаки новейшего происхождения. Надо наблюдать за писцом рукописи в тот момент, когда он невольно отступает от архаического типа уставного письма (т. е. такого, где источником подражания является алфавит надписей или его ближайшие пережитки) и забывает его правила, или когда отступления вызваны недостатком места. Незначительные на первый взгляд признаки именно новейшего начертания тех или иных букв для датировки уставных рукописей часто имеют гораздо большее значение, чем целые страницы правильно скопированных с древнего оригинала букв.

Пример. Так, в Остромировом Евангелии везде встречается дифтонг ОУ, но иногда из-за недостатка места, например, в конце строк, писец отступает от подобного написания, заменяя его лигатурой (т. е. тот же дифтонг, но в котором У поставлено под О или же просто полукругом). Приведенные варианты ОУ являются новыми, современными копированию текста Евангелия, т. е. Х1 столетию, в то время, как большинство графических признаков рукописи дышит еще стариной и выдает свою подражательность (1Х – Х вв.)» (Н.С.Чаев, Л.В.Черепнин. Русская палеография. М., 1946, с. 131 – 133).

Рукописи, украшенные орнаментами, снабженные рисованными инициалами (буквицами), заключенные в переплеты, искусной работы, исстари на Руси назывались «сряженными», или «обряженными». А книги с миниатюрами именовались «лицевыми». Таким образом, термин «лицевая» соответствует современному понятию – «иллюстрированная». В практике палеографии и искусствоведения по отношению к произведениям лицевого письма русских книг принято употреблять термин «миниатюра».

Теперь обратимся к комплексному анализу искусства названных выше рукописных памятников, относящихся к эпохе Киевской Руси.

«Остромирово Евангелие» принадлежит к типу апракосных, т. е. тексты в нем расположены согласно порядку церковных богослужений по дням недели, начиная с Пасхи. В послесловии рукописи содержатся сведения о том, когда, кем и для кого была переписана эта книга. Писец сообщает, что написал книгу человеку «наречену сущу в крещении Иосиф, а миръскы Остромиръ, близоку сущу Изяславу князю», поручившему ему (Остромиру) управление Новгородской землей. Пожелав всех благ заказчику книги и членам его семьи, писец называет свое имя: «Азъ Григории диакон написахъ Евангелие се». Далее Григорий смиренно просит читателя не бранить его за ошибки, но исправлять их. Под конец уточняется время создания рукописи – начал писать 21 октября 1056 г., кончил – 12 мая 1057 г. Рукопись выполнена не пергаменте, прекрасного качества. Она иллюстрирована и декорирована. В настоящий момент она хранится в Государственной публичной библиотеке в Петербурге. Но этому предшествовала сложная и драматическая судьба книги, с недосказанностью некоторых страниц ее жизни.

Начать с того, что дьякон Григорий ни словом не обмолвился о месте ее создания, что породило споры ученых: одни считают, что ее создали в Новгороде, другие придерживаются мнения, что книга создана в Киеве, а затем была перевезена в Новгород. Так или иначе, но после смерти Остромира, убитого в походе на Чудь, Евангелие некоторое время находилось в Софийском соборе в Новгороде, о чем свидетельствует имеющаяся в нем запись – «Евангелие Софийское апракос».

Затем книга хранилась в «большом сундуке» в ризнице церкви Воскресения Словущего в Москве, как значится в описи 1701 г. имущества этой церкви. В 1720 г., согласно воле Петра1, по указу «из государственной штатс-контор коллегии» о собирании «оригинальных и исторических книг», подписанному графом И.А.Мусиным-Пушкиным, рукопись была отправлена в Петербург, где нашла приют в Сенате. Затем, вместе с другими рукописями «Остромирово Евангелие» было передано в Кабинет Екатерины 11 и лишь, спустя 9 лет после кончины императрицы, было обнаружено в «ее гардеробе» служившим при Кабинете ее величества Яковом Дружининым.

В 1806 г. Я.Дружинин преподнес драгоценную книгу Александру 1, передавшему ее на хранение в Петербургскую публичную библиотеку. Здесь книга стала предметом систематического научного изучения. В 1852 г. ее одели в серебряный вызолоченный оклад, украшенный драгоценными каменьями, который уже в 1932 г. привлек к себе внимание воров: книга была похищена из специальной витрины, где она хранилась 80 лет, с нее содрали массивный оклад, а саму рукопись забросили на шкаф. Пойманные с поличным воры, указали место нахождения рукописи. С тех пор книга хранится в сейфе. В 1957 г. рукопись реставрировали. Тщательно разглаженные пергаментные листы сшили хирургическим шелком и, не переплетая, погрузили в футляр из дуба. Вернемся, однако, к рассмотрению рукописи.

Историки полагают, что рукопись объемом 294 листа вряд ли могла быть переписана за срок длительностью менее полугода одним писцом. Особая каллиграфия отличает первые 24листа рукописи от остальных, включая и послесловие. Это дает основание утверждать, что в переписке участвовало, по крайней мере, двое мастер. Судя по особенностям почерка, третий мастер вписывал золотом надписи заглавий чтений.

Рубрицирование в «Остромировом Евангелии» осуществляется с помощью заставок, что соответствует византийской школе книжного искусства, и буквиц (рубрицирование посредством инициалов принято было во всей Европе). По пространственно-образным особенностям эти живописно-графические элементы чрезвычайно близки искусству византийских перегородчатых эмалей. В заставках используется цветочный геометризованный орнамент. Основные его мотивы – пятилепестковые цветы арники и трехлепестковые лилии – «крины». В буквицах эти элементы служат дополнением к тератологическому орнаменту и плетенкам.

Орнамент, характерный для заставок, активно включается и в композиции помещенных в книгу миниатюр. Их всего три – изображения евангелистов Иоанна с учеником Прохором, евангелиста Луки и евангелиста Марка. Изображение четвертого евангелиста – Матфея – отсутствует. Лист, приготовленный для этой миниатюры, остался пустым. Различия в манерах исполнения миниатюр свидетельствует о том, что они принадлежат трем мастерам, творчество которых обязано разным традициям. Авторы миниатюр «Евангелист Иоанн» и «Евангелист Марк», видимо, знакомы с ювелирным делом. Автор миниатюры «Евангелист Лука», возможно, был иконописцем.

«Остромирову Евангелию» посвящено множество исследований. В настоящий момент оно факсимилировано и доступно для изучения не только узким специалистам. Но еще в период 1949 – 1959 гг. Ф.Ш.Тагиров, теоретик и практик проектирования типографских шрифтов, на основании изучения «Остромирова Евангелия» по факсимильному изданию, выпущенному И.К.Савинковым (Спб., 1883), создал проект гарнитуры «Илья Муромец», получившей высокую оценку на Международной выставке книжного искусства в Лейпциге (1959). Его статья ««Остромирово евангелие» и создание нового шрифта», опубликованная во втором сборнике «Искусство книги» (М., 1961), может оказать помощь современным проектировщикам кириллических гарнитур неантиквенного типа.

При решении этой задачи, шрифтовики, как правило, обращаются к печатному полууставу, на смену которому пришел петровский гражданский шрифт (кириллическая типографская антиква), нередко утверждая даже, что со времен петровской реформы русский алфавит перестал быть кириллицей. Это заблуждение развеивается при знакомстве с русским уставным письмом, обладающем такими достоинствами, как простота и достаточная четкость построения знаков, при их эмоциональной и даже звуковой выразительности. Особенно актуально вернуться к этому наследию сейчас, в эпоху технической революции, когда от некоторых принципов типографской эстетики гутенберговского этапа книжного искусства (ХУ – ХХ вв.), диктуемых технологией производства книги, можно отказаться. Единоширинность знаков, удобная в типографском искусстве докомпьютерной эпохи, может быть не столько вытеснена, но сопровождаема системой разноширинных букв, выразительных в своем «голосовом жесте» (термин В.А.Фаворского), в создании условий для «визуализации текста» (термин Эль Лисицкого).

Вторым, по времени создания, памятником письменности эпохи Киевской Руси является Тмутороканский камень (1068). Памятник содержит надпись, сделанную вырезанными на камне буквами, напоминающими письмо «Остромирова Евангелия».Своеобразие некоторых букв определяется сопротивлением материала. В надписи сообщается о том, что Тмутороканский князь Глеб Святославич в 6576 (1068) году по льду измерил ширину Керчинского пролива («мерил море по льду от Тмутороканя до Кърчева»). Этот памятник эпиграфики был обнаружен на Таманском полуострове в конце ХУ111 в. В настоящее время он хранится в Эрмитаже в Петербурге.

Следующая (по времени создания) из дошедших до нас книг Х1 в. – «Изборник Святослава» (1073). По содержанию это – собрание богословских текстов, переведенных с греческого языка, типа антологии. Рукопись, большого формата (в пол-листа), написана на пергаменте уставом, похожим на мелкий почерк «Остромирова Евангелия», но имеющим некоторые особенности, содержит 266 листов. Рукопись иллюстрирована и орнаментирована. Своеобразие декоративного убранства книги заключается в следующем. «Плотные» орнаменты заставок и архитектурных обрамлений фигуративных композиций четырех миниатюр построены на сочетании геометрических и цветочных мотивов. Окружены же они изображениями животных, символически значимых – львов, павлинов, – что своим происхождением обязано культуре Востока, и всякой «дичи», как то – фазанов, куропаток, перепелок, зайцев. Такого же характера мелкие изображения разбросаны и по полям рукописи, в соседстве с текстами, никакого отношения к этим сюжетам не имеющим. В истории русского книжного искусства эта рукопись примечательна не только своей древностью и великолепием декоративного убранства, но и наличием портретов исторических лиц – князя и членов его семьи.

Будучи переписана дьяконом Иоанном для князя Святослава Ярославича с болгарского оригинала времени «золотого века царя Симеона» (1Х в.), рукопись представляет особый интерес и для балканистов, так как в самой Болгарии ни оригинала, ни списков «Изборника царя Симеона» не сохранилось.

Происхождение «Изборника Святослава» прослеживается лишь с 1817 г., когда он был обнаружен П.М.Строевым в библиотеке Воскресенского Новоиерусалимского монастыря под Москвой. Оттуда рукопись поступила в Синодальную библиотеку. В настоящее время она хранится в Государственном историческом музее в Москве. В 1970-х гг. книгу реставрировали и факсимилировали, облегчив исследователям работу с этим источником.

С «Изборником Святослава» некоторым образом связана еще одна древнерусская книга – «Изборник» 1076 года. Эту рукопись часто ошибочно называют тоже «Изборником Святослава». Однако исследователи пришли к выводу, что писец (предположительно тот же дьякон Иоанн) составил и написал этот Изборник не для князя, а для себя или для массы рядовых мирян. Об этом свидетельствует более скромное оформление: плохой пергамент, отсутствие иллюстраций, сдержанность в декорации и содержание колофона. На последнем листе этой маленькой (размер – 16 х 12 см) толстой книжки (277 листов) написано: «Коньчящя ся книгы сия рукою грещнааго Иоана. Избьрано из мъмогъ книгъ княжих. Иде же криво, братие, исправивъше чьтете – благословите, а не кльнете… Кончахъ книжькы сия в лето 6584 (1076) при Святославе князе Русьскы земля. Аминь». Это традиционное в русских книгах, обращение к читателям предполагало жизнь книги в пространстве и во времени и по кончине ее создателя, и в случае передачи книги в другие руки.

Если для иллюстрирования и оформления «Изборника Святослава» привлекались художники-профессионалы, то рубрицирование и декорирование этой книги, очевидно, выполнял сам писец и составитель «Изборника». При оформлении книги используется киноварь. Орнамент – плетенка. Встречаются изображения молодого льва и крылатого грифона. Почерк – устав, приближающийся скорее к мелкому шрифту «Остромирова Евангелия», чем к почерку «Изборника Святослава». Будучи книгой для чтения, «Изборник» переходил из рук в руки и, по мере смены владельцев, приобретал приписки и многократно переплетался. Последний переплет, вероятно, был сделан в ХУ – ХУ1 в., и при переплетении порядок листов был перепутан, что затрудняло работу над памятником.

Известно, что в конце ХУ111 в. «Изборник» принадлежал русскому историку М.М.Щербатову. Затем местом его хранения была Эрмитажная библиотека. В 1852 г. вместе с библиотекой книга была передана в Публичную библиотеку в Петербурге, где она хранится доныне. Впервые книга была воспроизведена под названием «Изборник Святослава 1076 г.» В.Шимановским (Варшава, 1887; изд. 2-е 1894). Оба эти издания были признаны библиофилами и палеографами неудачными. В 1965 г. книгу реставрировали и осуществили научное ее издание.

Четвертая книга эпохи Киевской Руси, с которой следует познакомиться современному художнику-графику, – это «Архангельское Евангелие» (1092). Своим названием рукопись обязана тому, что купцом Большаковым была приобретена у архангельского крестьянина. Затем, вместе со всем рукописным собранием Большакова, памятник перешел в Румянцевский музей (ныне – Российская государственная библиотека). Рукопись выполнена на плохом пергаменте уставом, двумя почерками. На одном из последних листов есть запись, свидетельствующая о том, что часть Евангелия переписана в 1092 г. В приписке, сделанной мелким, малоразборчивым почерком, писец, обвиняя себя во всех смертных грехах и горько каясь в них, просит у читателя прощения за невольно допущенные ошибки. Он говорит о себе, что «влачася в житии яко корабль на пучине», отягощен такими грехами, как «сластолюбие, похотение, клеветы, свары, пьянство – просто рекше – вся злая», в чем он видит причину возможных ошибок при списывании текста. И вот как эмоционально завершается это признание: «Оох, братие и отци мои! Аще в тех мысльхъ блудя, а съблазнилъся буду пиша, не мозете, братие, кляти, нъ исправите и благословите и простите убогую мою душю, мене грешьнааго рекъше Мичка».

Выполненные киноварью плетеночные и терратологические орнаменты заставок и буквиц выдают руку мастера, хорошо знакомого с местной дохристианской традицией. Утратив понятийно-магический смысл, в книжном пространстве они выполняют функции – декоративную и рубрикационную. О том, как хотелось мастеру сделать книгу не только источником духовных знаний, но и красивым предметом, свидетельствует эмоциональная, сделанная мелким почерком его приписка рядом с одной из заставок: «а люба заставица».

«Архангельское Евангелие» было факсимилировано в 1912 г. Румянцевским музеем. Лучшего факсимильного издания русских рукописей, чем это, не появлялось. Оно дает возможность работать над исследованием памятника в условиях максимального приближения к оригиналу.

Во второй половине Х1 в., т. е. еще в эпоху Киевской Руси, вследствие вызревания феодальных форм общественных отношений, наступает этап распада единого государства на удельные княжества, культура которых уже обладала известным своеобразием. Особой цельностью уже на раннем этапе развития обладала культура Новгорода Великого.