Я плачу, Рейнмар, о тебе

Сильней, чем ты бы плакал обо мне,

Когда б не ты, то я лежал в гробу холодном.

Я честно сознаюсь и в том,

Что слезы лью не о тебе самом –

Лишь о твоем искусстве благородном.

На добрый лад настраивая лиру,

Своим искусством нес ты радость миру.

Но нет красноречивых уст, чудесных песен больше нет!

Увы, я жив, но их уже не стало.

Куда спешил, зачем ты жил так мало?

И сам я скоро кончу петь, и сам уйду тебе вослед.

Мир духу твоему, о Рейнмар, благодарю тебя, поэт!

***

Горе песням благородным,

Если грубых звуков сила –

Видит бог! – безвкусьем модным

Даже Двор заполонила.

У друзей нерадостные лица.

Где вы, где, творцы высоких песен?

Будь что будет, но коряв и пресен

Этот стиль, что быть искусством тщится.

Кто вернет нам верность чувства,

Стройный стих и радость пенья?

Он от всех друзей искусства

Заслужил бы одобренья.

В этом был бы дух Двора, тот самый

Дух, который мы доныне чтим.

Так судили рыцари и дамы,

А теперь отступник не судим.

Мало тех осталось в мире,

Кто, любя былой обычай,

Благозвучье ценит в лире.

Я ж воспитан старой притчей:

Кто играть на мельнице захочет,

Где шумят колеса и вода,

Где скрежещет жернов и грохочет, –

Разве арфу принесешь туда?

Хоть собой они довольны

И стряпней своей плачевной,

Те, кто в песнях своевольны,

Вызывают смех мой гневный.

Квакают, как жабы в майском хоре,

Горлопанят – кто во что горазд.

Соловью от них такое горе,

Что ни звука бедный не издаст.

Если б шум их прекратили,

Ходу в замках не давали,

Мы бы так не загрустили,

Мы бы радость воспевали.

При Дворе не к месту этот сброд,

Если бы я мог его прогнать!

Пусть в хоромы мужичья идет,

Для него там благодать.

Тангейзер

Имя бродячего певца Taнгейзepa (вторая половина XIII века) стало особенно знаменитым благодаря связанной с ним легенде, согласно которой в него влюбилась сама Венера и увлекла его в свой зачарованный грот на долгие годы. Легенда о Тангейзере вдохновила в XIХ веке немецкого композитора Рихарда Вагнера на создание известной оперы «Тангейзер». Поэзия Тангейзера, сохраняющая связь с фольклорной песенной традицией, пронизана романтикой свободных странствий и вольности.

***

Как весел, кто несется вскачь

По апулийским нивам ...

Уймись, душа, и зависть спрячь

К тем вольным и счастливым.

Поет охотничий рожок,

Ручей ласкает око ...

И милый девичий кружок

Я вижу издалека.

По своему желанью я

Теперь расстался с вами:

Не сокола пускаю, не за лисой гоняюсь,

Уже не я за ланью теперь скачу лесами,

Не я венок сплетаю и розою пленяюсь,

Не ты меня приветишь,

Зайдя со мной в траву,

В саду меня не встретишь

Средь юношей пригожих: я по морю плыву,

Себе порой я в тягость сам,

Мне нет нигде покоя –

Сегодня здесь, а завтра там –

Желание такое!

Мотаюсь я по свету,

И хоть легко поется,

Будь утро или вечер,

С тяжелою заботой душа не расстается.

Все напрягаю силы,

Чтоб в мире, полном зла,

Вода не поглотила,

Земля не подвела.

Но пусть я в платье драном,

Пускай я нищ и наг,

Закрыта даль туманом,

А в сердце метит враг, –

Я все равно не струшу,

Я муки все приму,

И верность не нарушу

Всевышнему владыке,

владыке моему.

Кто был, как я, бедою бит,

Не чаял избавленья?

Мне стал бы гробом остров Крит,

Но дал господь спасенье.

Однажды бурей злою

Меня к скале прижало,

А в этом – я не скрою –

Веселенького мало.

Когда сломались весла, смекните, что случилось!

Порвало парус в клочья, пустило но воде.

Мне все гребцы сказали, что им не приходилось

Терпеть, как этой ночью, и я скорбел в беде.

На море шторм продлился

Так до шестого дня.

Я от него не скрылся,

Он, наравне с другими,

Не миновал меня.

Двенадцать яростных ветров

На судно нападали –

То с африканских берегов,

То из турецкой дали.

Был шторм свиреп и бешен,

Крутил с нездешней силой...

За то, что я так грешен,

Господь меня помилуй!

Моя вода закисла, сухарь мой черств и горек,

Протухла солонина, кислятина вино,

Вонь, что смердит из трюма,

Не лучший спутник в море,

Я предпочел бы розу, когда бы суждено.

Горохом и бобами

Не кормится душа:

Захочет бог быть с нами,

Тогда любая пища

Мне станет хороша.

Ах, тот, кто движется вперед,

Счастливейший на свете!

А я все жду, когда придет

Ко мне попутный ветер!

Сирокко шел с востока,

Летела трамонтана,

Зюйд-вест трубил жестоко

С пустыни океана.

Мистралем обжигало и греческим пронзило,

Норд-ост дул и Арзура, Левант им отвечал,

Подуло африканским, турецким просквозило, –

Одиннадцать свистели, двенадцатый крепчал.

Узнать бы их не много

На суше я успел.

Я шел во имя бога, –

Лишь так, а не иначе, –

Что б я ни претерпел.

***