Значение прекращения терапии

Прекращение — этот термин звучит довольно резко и кажется настолько окончательным, что из него совсем не явствует то, что я имею в виду, а именно: прерывание регулярных контактов с ребенком. Здесь можно было бы использовать слова «завершение» или «окончание», но опять — это звучит настолько бесповоротно, будто отношения совершенно обрублены и никоим образом не будут дальше существовать. Нет ничего более далекого от истины. Ребенок и терапевт совместно — иногда охотно, иногда болезненно, иногда осторожно, а иногда неровно — развивали и строили систему отношений, исполненных смыслом. Случались и минуты нежности, и периоды сильного волнения, неудержимой радости, моменты гнева и фрустрации, о которой кричали миру, мгновения великих открытий, такие периоды совместного бытия, когда не нужны ни слова, ни звуки, и затем — время взаимного понимания и принятия. Такие отношения не могут прекратиться никогда, поскольку они продолжаются бесконечно как составная часть людей, взаимодействующих в этом процессе. Это важное переживание продолжает жить в людях, которые испытали его вместе, и не кончается просто потому, что кто-то решил прекратить регулярные встречи.

Конец старого и начало нового образует непрерывную череду эпизодов в процессе человеческого развития. Старое прекращается с полным осознанием ценностей и радостей, которые пришлось пережить. Если бы эти ценности, однако, должны были быть измерены и прочувствованы только в тех обстоятельствах, в которых их довелось испытать, тогда они перестали бы стимулировать рост ребенка и потеряли свое позитивное значение. Ценности, извлеченные из любого жизненного опыта, сохраняют свое позитивное значение только постольку, поскольку индивид свободен использовать их в непрерывно текущей новизне жизни. Это не означает заболевания и подавления старого; это — использование старого для того, чтобы структурировать новое (Allen, 1942, стр. 293).

Одно слово выглядит настолько неадекватным, когда пытаешься точно описать ту часть процесса, в направлении которой терапевт продвигался с самого первого контакта с ребенком. Цель пребывания терапевта в этой системе взаимоотношений состояла в том, чтобы способствовать развитию ответственности ребенка за свои поступки, усилению его самости, и возникновению побуждаемых изнутри перемен в ребенке. В таком случае тот факт, что ребенок больше не нуждается в непосредственности таких отношений, является естественным развитием в процессе роста — не окончание, а скорее расширение. Если терапевт добился успеха в установлении реального контакта с ребенком на значимом эмоциональном уровне, ведущим к единению внутренней сущности, как ребенка, так и самого терапевта, значит, между ними установились значимые отношения и окончание личных отношений может быть затруднено.

Критерии выбора момента прекращения терапии

Поскольку игровой терапевт, центрированный на ребенке, не имеет заранее определенных, по индивидуальной мерке скроенных специфических целей для работы с ребенком в процессе игровой терапии, на вопрос о том, когда прекращать терапию, не всегда так же легко ответить, как это могло бы быть в случае, когда, по мнению терапевта, наступило улучшение, касающееся какой-либо определенной поведенческой проблемы. Не декларировалось никаких специфических целей, на достижение которых можно было бы сослаться, как на критерий, позволяющий прекратить работу. Терапевтические отношения фокусируются скорее на ребенке, чем на конкретной проблеме. Таким образом, не существует никакой контрольной точки, которую можно было бы использовать в качестве критерия успеха. Хаворт (Наworth, 1964) предлагает следующие вопросы, позволяющие проверить готовность ребенка к завершению терапии.

Уменьшилась ли зависимость от терапевта?

Уменьшился ли интерес к тому, приходят ли другие дети поиграть в комнате или встретиться с его терапевтом?

Умеет ли он теперь видеть и принимать как хорошее, так и плохое в одном человеке?

Изменилась ли отношение ребенка ко времени в плане его осознания, интереса и принятия?

Изменилась ли его отношение к уборке комнаты: меньше озабоченности, если прежде он был щепетилен или больше интереса к уборке в противоположность прежней неряшливости?

Принимает ли он теперь самого себя и собственный пол?

Есть ли какие-то свидетельства самооценивания: сравнивает ли он свои прежние действия с теперешними?

Изменилась ли качество и количество вербализации?

Уменьшилась ли агрессия, направленная на игрушки или выражаемая через них?

Принимает ли он ограничения более охотно?

Изменились ли формы художественной экспрессии?

Уменьшилась ли потребность в инфантильной и регрессивной игре (например, с соской или с водой)?

Уменьшился ли объем фантазий и символической игры и увеличился ли объем творческой конструктивной игры?

Снизилось ли число и интенсивность страхов? (стр. 416).

Изменения лучше всего видны, если рассуждать в терминах общей природы, и эти вопросы помогают терапевту в большей степени сосредоточиться на процессе изменений, чел на достижении некоторых специфических целей, которые определены заранее. Любая попытка определить, произошло ли некое существенное изменение, являющееся поводом для прекращения игровой терапии, предполагает прежде всего поиск изменений в детях. Для поиска самоинициированных перемен в ребенке можно указать следующие направления:

Ребенок менее зависим.

Ребенок меньше смущается.

Ребенок более открыто выражает свои потребности.

Ребенок способен сосредоточиться на самом себе.

Ребенок берет на себя ответственность за собственные чувства и поступки.

Ребенок должным образом ограничивает свое поведение.

Ребенок в большей степени обладает внутренним контролем.

Ребенок стал более гибким.

Ребенок стал более толерантным к неожиданностям.

Ребенок уверенно становится инициатором деятельности.

Ребенок вступает в сотрудничество, но не является конформистом.

Ребенок выражает гнев пристойным образом.

Ребенок перешел от негативно-печальных эмоций к радостно-удовлетворенным.

Ребенок в большей степени принимает себя.

Ребенок способен разыгрывать последовательность событий в сказке, игра приобретает направление.

Дети в самых общих чертах дают знать о том, что они готовы прекратить отношения. Некоторые дети теперь иногда просто стоят в комнате, не проявляя интереса к игрушкам; может казаться, что они апатичны, незаинтересованы и их игра выглядит, как в замедленном кино. Часто от детей можно слышать жалобы на то, что ям нечего делать, они скучают и слоняются по комнате. В такие моменты дети заявляют: «Я думаю, сюда больше не стоит приходить». В таком заявлении проявляется целостная природа ребенка и его способность отделиться от терапевта и целиком положиться на самого себя. Это очень сильное позитивное подтверждение собственной самости. Иногда ребенок сравнивает свое нынешнее поведение с прежним, тем самым, подтверждая, что он замечает изменения в себе. Терапевт может заметить общую перемену в эмоциональном тоне отношений в игровой комнате. Просто время, проведенное вместе, перестаешь «ощущать» по-прежнему. Изменения, описываемые учителями и родителями, тоже следует рассматривать как составную часть принятия решения об окончании игровой терапии.