Как объяснить наличие зеркала и видеозаписи

Объяснить ребенку, зачем, ведется видеозапись сеанса через зеркало Гезелла – задача трудная и не всегда необходимая. Маленьким детям может быть трудно понять, как можно видеть сквозь зеркало, когда весь их опыт знакомства с зеркалами у себя дома свидетельствует о том, что видеть сквозь зеркало нельзя. Некоторые дети думают, что другая комната и люди находятся внутри зеркала, и это может быть очень странное переживание. И хотя визит ребенка в комнату за зеркалом и возможность посмотреть сквозь зеркало, по всей видимости, не облегчает ему понимания этого устройства, эту комнату ему все-таки следует показать, если он выражает желание увидеть «другую комнату и тех людей». Тем не менее, детям постарше – этот процесс объяснить можно, заверив их при этом, что ни родители, ни учителя, ни кто-то другой наблюдать за ними не будут. Если производится запись на магнитофон, дети, возможно, заметят магнитофон и захотят послушать, запись. Для этого лучше всего подойдут последние несколько минут сеанса. Если производилась видеозапись, и ребенок хочет узнать, что там на пленке, или хочет посмотреть на себя, его просьбу следует уважить. Как правило, дети не просят прокрутить им запись. Тем не менее, те, кто просит это сделать, могут испытывать чувство волнения и неловкости за какие-то эпизоды, когда они вели себя плохо. Они могут также искренне забавляться, наблюдая себя и некоторые свои проделки в игровой комнате. Наблюдение за собственным поведением может привести к новым прозрениям, а также облегчить выражение более глубоких чувств. Наблюдая себя в эпизоде, когда он во время рисования разбрызгал по полу краску, Джереми заметил: «Я думал, ты на меня здорово разозлишься за то, что я эту краску разлил» (наблюдение за собственным поведением в видеозаписи – это та область, которая еще нуждается в исследовании).

Ведение записей во время сеанса

Это действительно очень сильно зависит от индивидуальных пристрастий. Когда я начинал работать в игровой терапии, я вел записи, но оказалось, что они отвлекают и меня, и ребенка. Пока я записывал, я смотрел в блокнот, а когда поднимал голову, то оказывалось, что ребенок уже в совершенно другом месте, и я уже что-то упустил из его поведения. Таким образом, я упускал то, что ребенок стремился мне сообщить, поскольку игра ребенка – это его язык. Я также заметил, что я записываю не все, что делает ребенок, а какие-то отдельные случаи, только то, что мне кажется важным. Ребенок тоже это заметил, и я понял, что ребенок чаще совершает такие действия, которые я стремлюсь записать. Таким образом, я непроизвольно влиял на игру ребенка и структурировал ее. Сам факт того, что что-то записывается, может выглядеть для некоторых детей угрожающим и, следовательно, может ограничивать игру ребенка. Как-то раз, когда я вел записи во время сеанса с шестилетним Мэтью, он подошел ко мне и захотел посмотреть, что я пишу; я дал ему свои записи (в игровой комнате не должно быть секретов). Мэтью поставил мой блокнот на этюдник, быстро закрасил всю страницу черной краской и вернул его мне. Я воспринял это как очень сильное послание о том, как он реагирует на то, что я записываю, что он делает! Этот случай положил конец моим записям во время сеанса. Иногда я обучаюсь быстро! Когда я не связан необходимостью записывать то, что делает ребенок, я могу быть к нему более внимательным. Возможно, у других терапевтов есть более совершенная система записи, которая позволяет им фиксировать наблюдения во время сеанса с минимальным отвлечением. Замечания о сеансе можно зафиксировать непосредственно по его окончании; они важны для того, чтобы терапевт понял развитие сюжетов в детской игре и определил степень продвижения.

Я знаю одного новатора в области игровой терапии, который занимается частной практикой. Он прикрепляет к поясу диктофон, включающийся от звуковых колебаний, и наговаривает на кассету свои замечания, пока приводит в порядок игровую комнату после сеанса.