- •Общая морфология
- •Библиотека
- •Глава 1. Объект морфологии и ее основные единицы ........... 12
- •§ 1. Объект морфологии и место морфологии в модели языка . 12
- •§ 2. Понятие «слова» (словоформы) в морфологии:
- •Часть вторая
- •1Лава 7. 1лагольные семантические зоны ................... 291
- •Предисловие
- •Глава 1
- •§ 1. Объект морфологии
- •1.1. О термине «морфология»
- •1.2. Определение объекта морфологии
- •1.3. Морфологический уровень языка
- •§ 2. Понятие «слова» (словоформы) в морфологии: словоформы, морфемы и клитики
- •Глава 2
- •§ 1. Аддитивная модель морфологии и отклонения от нее
- •§ 2. Несегментные морфемы
- •§ 3. Аддитивно-фузионный континуум
- •§ 4. О трех моделях морфологии
- •Глава 3
- •§ 1. Определения корня и аффикса
- •§ 2. Позиционные типы аффиксов
- •'Доход, поступление'9'
- •Глава 1
- •§ 1. Понятие морфологического значения
- •§ 2. Классификация морфологических значений
- •§3. Неграмматические
- •§ 4. Разбор некоторых трудных случаев: «грамматическая периферия»
- •4.2. «Квазиграммемы»
- •Глава 2
- •§ 1. Согласовательный класс
- •§2. Падеж
- •§3. Изафет и другие типы
- •Глава 3
- •§ 1. Общее представление о залоге
- •§ 2. К основаниям классификации залогов
- •§ 3. Другие типы залогов
- •§ 4. Актантная деривация
- •§ 5. Диахронические факторы
- •Глава 4
- •§ 1. Что такое значение граммемы
- •1.2. Структура значений граммемы
- •§ 2. Требования к типологическому описанию граммем
- •§ 3. Грамматические категории и части речи
- •Ршва 5
- •§ 1. Характеристики речевого акта
- •§2. Лицо и грамматика
- •§3. Дейктические системы: пространственный дейксис
- •§ 4. Временной дейксис
- •Глава 6
- •§ 1. Субстантивное число и смежные значения
- •§2. Детерминация
- •§1. Аспект
- •§ 2. Модальность и наклонение 2.1. Общее представление о модальности
- •2.2. Оценочная модальность
- •Приложение. Поморфемная нотация
§1. Аспект
1.1. Общее представление о глагольном аспекте
При всем разнообразии аспектуальных категорий, у них есть одно общее свойство — собственно, то, что и позволяет рассматривать их как элементы единого класса. Это свойство сводится к тому, что аспек-туальные категории определяют ситуацию с точки зрения характера ее протекания во времени (длительности, повторяемости, наличия результата и т. п.). В отличие от категорий времени и таксиса, аспект никак не связан с внешней по отношению к данной ситуации «точкой отсчета» (будь то момент речи или какая-то произвольная ситуация); он характеризует ситуацию «изнутри» (и в ее динамике), и потому уже в ранних работах по аспектологии вид метафорически определялся как «внутреннее время» глагола (сама эта формулировка принадлежит французскому лингвисту Гюставу Гийому). Аспектуальные категории дают возможность представить одну и ту же ситуацию по-разному, выделить те или иные ее стадии, важные для говорящего; сама возможность такого выбора образует не всегда заметный модальный потенциал аспектуальных категорий, обладающих латентной субъективностью (на что, между прочим, указывает и сама форма этого термина — аспект, то есть, собственно, «взгляд», «точка зрения», «способ видеть»).
Замечание. О терминах «аспект» и *вид». До начала XIX в. в европейской грамматической традиции термин «аспект» отсутствовал: соответствующие категории глагола назывались «временами» (точнее, как «временные» описывались любые глагольные формы, выражающие аспектуальные или временные значения, в том числе и те, которые выражали аспект и время кумулятивно — такой системе следует, например, и русская грамматика М.В.Ломоносова). Русский термин «вид» восходит к греческому eider, этот последний обозначал у античных авторов словообразовательную производность лексем (и различные словообразовательные значения). В современном значении термин «вид», как считается, начинает употребляться у славянских грамматиков уже с XVII в., и к XIX в. такое понимание вида все больше утверждается в русской грамматической традиции (некоторые филологи XIX в. — как, например, К. С. Аксаков — вообще не считали нужным выделять у русского глагола категорию времени). О различии категорий времени и вида в древнегреческом языке писал в середине XIX в. и немецкий индоевропеист Георг Курциус.
В западноевропейской лингвистике термин aspect впервые появляется в 30-е гг. ХГХ в. во французском переводе «Пространной русской грамматики» Н. И. Греча [СПб., 1827] и затем из французского языка заимствуется в английский — первоначально именно как простой эквивалент русского слова «вид». Несколько позже в немецкой лингвистической литературе для обозначения того же самого понятия (т. е. видовой оппозиции «славянского» типа) начинает использоваться предложенный К. Бругманом термин Aktionsart. Эта межъязыковая эквивалентность удерживается до 1908 г., когда шведский славист Сигурд Агрелль предложил использовать термин Aktionsart для обозначения того комплекса из нескольких
десятков словообразовательных значений, которые в славянских языках передаются глагольными префиксами (начинательность, повторяемость, интенсивность и т.д., и т.п.), а термин aspect (нем. Aspekt) закрепить за парой «совершенный вид ~ несовершенный вид». Так на основе изначально синонимичных обозначений-переводов возникло новое терминологическое противопоставление: нем. Aspekt ~ Aktionsart, англ, aspect -* Aktionsart, русск. вид <- совершаемость (встречаются также варианты способ действия и видовая направленность). Такое словоупотребление оказалось на удивление долговечным2* и особенно прочно утвердилось в славистике (ср., в частности, [Исаченко I960]), где распространено и до сих пор. На этом, однако, перипетии аспектологической терминологии отнюдь не закончились. С появлением работ Ю. С. Маслова и 3. Вендлера о семантической классификации предикатов возникла необходимость как-то обозначить результат этой классификации (т.е. ввести родовой термин для понятий «состояние», «процесс», «событие» и др.). Проницательный читатель, вероятно, уже догадался, что в качестве таких терминов поочередно предлагались и aspect, и Aktionsart, в результате чего смешение понятий достигло критической точки, и целый ряд ведущих аспектологов в 70-е гг. выдвинул свои (к сожалению, не во всем совпадающие) предложения по ликвидации аспектологической «вавилонской башни». Все же можно считать, что в настоящее время термин aspect принято в основном связывать с группой «количественно-линейных» грамматических значений глагола (морфологически выражаемых как в славянских, так и во многих других языках мира), понятия «состояние», «процесс» и т. п. соотносят с недавно предложенным родовым термином actionality (в русской традиции ему в основном соответствует эквивалент семантический — или аспектуапьный — тип предиката), а термин Aktionsart в грамматической типологии не используется, так как точный смысл ему в этой сфере придан быть не может. В русской типологической литературе закрепляется тенденция использовать термин вид применительно к славянской оппозиции совершенный ~ несовершенный вид, а термин аспект — для описания любых грамматических противопоставлений, принадлежащих данной семантической зоне (так что славянский вид оказывается, вообще говоря, частным случаем универсального аспекта). На такой узус ориентирован и перевод «Курса общей морфологии» И. А. Мельчука (ср. [Мельчук 1998: 921); в данной книге мы также будем ему следовать.
Аспект принадлежит к числу тех грамматических категорий, которые наиболее тесным образом связаны с семантикой исходной (глагольной) лексемы. Действительно, не всякая ситуация может быть, так сказать, повернута под произвольным углом зрения: это зависит от ее внутреннего устройства. Если ситуация по самой своей природе не обладает длительностью, ее нельзя представить как длящуюся; если ситуация по самой своей природе не имеет результата, то в ней невозможно выделить ре-
2*Хота его и нельзя признать удачным: значения, называемые «совершаемостями», не объединяет ничего, кроне префиксального способа их выражения, а термин вид все-таки апеллирует к семантике соответствующих граммем. Но если в славистике традиционное использование такой терминологии еще в какой то мере возможно, то попытки переноса терминов Aktionsart/совершаемостъ в типологию успешными, по понятным причинам, не были (в таких случаях термин совершаемость фактически оказывается просто синонимом термина аспект в широком смысле).
зультативную фазу, и т. п. Тем самым, аспектуальные противопоставления естественным образом участвуют в классификации глагольной лексики — просто в силу того, что к одним лексическим классам могут быть применены одни противопоставления, а к другим — другие. При описании семантических грамматических категорий мы уже не раз сталкивались с конфликтом между «индивидуализмом» лексики и «всеобщностью» грамматики — неизбежное следствие обязательного характера грамматических противопоставлений, но, может быть, именно аспект (в силу его наибольшей близости к словообразовательным значениям) доводит этот конфликт до наибольшей остроты. В грамматических системах естественных языков сравнительно редко встречаются чисто словоизменительные (и при этом парадигматически полные) аспектуальные противопоставления; аспект имеет тенденцию превращаться в словоклассифицирующую грамматическую категорию (как это, скорее всего, имеет место в славянских языках) или оставаться в границах более или менее продуктивного словообразования (фактически, именно аспектуальные значения и образуют основную массу упоминавшихся выше «совершаемостей»). Если все же аспект выражается словоизменительной граммемой, то, как правило, в таких глагольных системах возникают дефектные парадигмы (ср. английский прогрессив, невозможный у стативных глаголов) и/или обширные зоны нейтрализации (ср. характерное отсутствие видовых противопоставлений не в прошедшем времени в романских языках).
Все эти положения можно считать в современной аспектологии общепризнанными; более спорным является вопрос о классификации аспек-туальных граммем.
1.2. Количественная аспектуальность
Следуя, в частности, за С.Диком [Dik 1989] и И. А. Мельчуком [1998], мы выделяем внутри аспектуальной зоны прежде всего количественные и линейные группы значенийJ), Это деление представляется самым важным, хотя отнюдь не все естественные языки формально противопоставляют даже эти два крупных аспектуальных типа (в частности, совмещение в одном показателе «количественной» многократности и «линейной» длительности — типологически весьма распространенный прием, свойственный, например, всем славянским, и, в несколько меньшей степени, романским языкам).
Количественный аспект («глагольная множественность») в целом является наименее грамматикализованным; его связи со словообразованием оказываются особенно тесными (а словообразовательная реализация
3) Значения второй группы С. Дик называет «фазовыми» (этот термин используется ниже в другом смысле, см. 1.4), а И. А. Мельчук — «аспектами II1-V»; состав и классификация этих значений у обоих авторов не совпадают с предлагаемым нами вариантом (отметим также, что в [Мельчук 1998] «дистрибутивом» называется выражение множественности аргументов глагола).
этих значений — наиболее частой). Значения количественного аспекта характеризуют ситуацию с точки зрения ее повторяемости. Исчисление возможных типов множественности ситуаций (на большом типологическом материале) было недавно предложено в книге [Храковский (ред.) 1989], и мы не будем его здесь подробно воспроизводить. Отметим лишь основные семантические противопоставления внутри этой зоны:
итератив с многочисленными разновидностями (ситуация полностью повторяется через определенные промежутки времени, с той или иной периодичностью: один раз, часто, редко, регулярно и т. п.), в том числе хабитуалис (регулярно повторяющиеся ситуации, «привычные» действия, становящиеся характеристиками свойств субъекта, ср. контексты типа он курит, он собирает марки, он пишет стихи)4);
мультипликатив, обозначающий единый множественный акт, состоящий из отдельных повторяющихся мгновенных квантов (ср. ситуации типа кашлять, мигать, стучать); единичный квант мультипликативной ситуации выражается семельфактивом (ср. кашлянуть, мигнуть, стукнуть); мультипликатив и семельфакгив параллельны собирательному и сингулятивному значению у имен (и в ряде языков даже выражаются теми же морфологическими средствами);
разного рода дистрибутивы, обозначающие такой тип (неполного) повторения ситуации, при котором происходит последовательный «перебор» единичных представителей определенного актанта: ср. контексты типа Все поразъехались кто куда; Листья пооборвало ветром; Он перепробовал все кушанья (перечитал все, что нашлось в библиотеке) и т. п.
Эти противопоставления являются независимыми друг от друга и, в частности, могут сочетаться в пределах одной глагольной словоформы (например, весьма распространен итеративный или хабитуальный мультипликатив, ср.: Прошлой зимой дети все время кашляли [и болели] и т. п.).
Конечно, в конкретных языках каждая из указанных зон может разрабатываться с гораздо большей степенью детальности; встречаются и очень своеобразные комбинации количественного аспекта с другими типами значений. Так, например, в селькупском языке, известном (как и другие самодийские языки) своим исключительно богатым глагольным словообразованием, выделяются по крайней мере три производные глагольные формы только с хабитуальным значением: 1) узитатив
4' Хабитуалис занимает среди итеративных значений особое положение, отличаясь от них во многих существенных деталях; его основной содержательной особенностью является то, что появление у динамической ситуации хабитуального осмысления автоматически превращает ее в нединамическую (т.е. в описание «свойства*, а не «процесса*). Типологически, хабитуалис также часто реализуется как самостоятельная граммема, не совмещенная ни с итеративом, ни с другими аспектами.
с суффиксом -(k)ky- 'иметь обыкновение [постоянно] V; 2) квалитатив с суффиксом -ty- 'характеризоваться тем, что [постоянно] V’ (например, kuky- 'качаться1 ~ kuk-ty- 'быть шатким'); и 3) капацитив с суффиксом ~(у)г- 'уметь V; заниматься V постоянно* (символ V используется как сокращенное обозначение исходного глагола). Все эти производные относятся к хабитуальному типу, поскольку обозначают некоторую регулярно воспроизводимую ситуацию, но сверх того каждой из них присуши дополнительные семантические особенности (причем не обязательно связанные с аспектуальными значениями). Заметим для полноты картины, что в селькупском языке кроме того имеются отдельные суффиксальные показатели для субъектного и объектного дистрибутива, мультипликатива, семельфактива и еще нескольких разновидностей собственно итератива (подробнее см. [Кузнецова и др. 1980: 219, 232-233 et passim]).
Другим характерным случаем совмещения аспектуального и неаспек-туального значения является распространенная комбинация раритива (одна из разновидностей итератива, обозначающая воспроизведение ситуации с периодичностью ниже нормальной: 'изредка', 'время от времени1) и аттенуатива (то есть показателя, обозначающего пониженную интенсивность действия — тип значений, который к аспектуальной области не относится). Такие специальные показатели со значением типа 'редко и мало/слабо' (или 'редко и плохо', с добавлением пейоративного компонента) распространены необычайно широко и засвидетельствованы, в частности, в славянских (ср. такие русские производные глаголы, как позвякивать, почитывать, поругивать, побаливать и т. п.), в романских (ср. французские производные типа ecrivailler 'писать редко и/или плохо' — практически единственный массовый, хотя и непродуктивный, образец суффиксального глагольного словообразования, сохранившийся в современном языке), в уральских и во многих других языках мира. Сходным образом, очень частотно совмещение итератива и интенсива (т. е. значений типа 'часто' и типа 'сильно'/'много') — оно наблюдается в семитских, австронезийских, уральских и многих других языках.
1.3. Линейная аспектуалытость
Линейный аспект, связанный с выделением различных качественно неоднородных фрагментов внутри ситуации, организован более сложно. Каждая граммема линейного аспекта указывает на то, что в некоторый фиксированный момент или период времени t (в дальнейшем мы будем говорить об этом периоде как о «времени наблюдения») реализован один из многих возможных для данной ситуации фрагментов (в частности, может быть реализована и вся ситуация в целом).
Понятие «времени наблюдения» (ср. также понятие «topic time» в [Klein 1994]) очень важно для описания аспектуальной семантики линейного типа. Действительно, что означает, например, утверждение типа Лодка плыла к берегу? Это
означает, что в тот момент, когда говорящий впервые обратил внимание на лодку, она уже начала движение в направлении берега, и весь последующий период «времени наблюдения» — пока говорящий не перестал ею интересоваться — это движение продолжалось. Если бы в начале времени наблюдения движения лодки к берегу не было, а в середине времени наблюдения это движение началось, то такая ситуация была бы обозначена говорящим как Лодка поплыла к берегу. Наконец, если бы на время наблюдения пришелся момент достижения лодкой берега, то говорящий обозначил бы эту ситуацию как Лодка приплыла к берегу. Здесь существенно, что лодка, которая плыла к берегу, в некоторый момент, безусловно, начала движение и в некоторый другой момент, скорее всего, его закончит — но говорящий, выбирая форму плыла, сообщает о том, что эти два эпизода не попали в его момент наблюдения (а не о том, что они вообще не имели или не могут иметь места). Это и означает, что аспект (во всяком случае, линейный аспект), как мы уже отмечали, описывает не столько физическую реальность, сколько способ ее восприятия говорящим.
Само время наблюдения может быть эксплицитно задано контекстом (ср. Когда капитан поднялся на мостик, лодка уже тыла к берегу или В подзорную трубу капитан видел, как лодка плыла к берегу и т. д., и т. п.), но может и никак не эксплицироваться, поскольку сама аспектуальная форма уже содержит необходимую информацию.
Для описания линейного аспекта необходимо располагать сведениями о том, как в естественных языках может представляться структура ситуации.
Наиболее существенны следующие пять фрагментов ситуации (ср. [Dik 1989; Smith 1991; Klein 1994] и др.): начало (момент перехода от состояния 'ситуация не имеет места' к состоянию 'ситуация имеет место'), конец (момент обратного перехода), середина (промежуток между началом и концом), подготовительная стадия, (состояние, такое что имеются признаки начала ситуации), результирующая стадия (состояние, наступающее после конца ситуации); в последних двух случаях состояние, как правило, приписывается субъекту или объекту ситуации. Последние две стадии называются внешними, остальные — внутренними.
Очевидно, что не каждая ситуация может иметь все пять стадий: подготовительная и результирующая стадии могут отсутствовать у любой ситуации; далее, ситуации, называемые мгновенными, не могут иметь срединной стадии (т.е. не могут иметь длительности): как уже отмечалось в Га. 4, 3.3, с точки зрения языка у этих ситуаций момент начала и момент конца совпадают. Предельные процессы, в отличие от непредельных, имеют точно определенную конечную стадию и наступающее вслед за ней результирующее состояние: если некто закрывает дверь [предельный процесс], мы знаем, что в нормальном случае он закроет дверь [наступит момент достижения предела! и после этого дверь будет закрыта [начнется результирующее состояние — в данном случае, приписанное объекту].
Показатели линейной аспектуальности указывают на то, что в период наблюдения имеет место одна из перечисленных выше стадий.
Существуют два основных показателя внешних стадий — проспектив (маркирующий подготовительную стадию) и результатив (маркирующий результирующую стадию) — и два основных показателя внутренних стадий — дуратив (маркирующий срединную стадию) и пунктив (маркирующий любую из двух мгновенных стадий, т. е. начало или конец ситуации, а также ситуацию в целом, если она представляет собой мгновенное событие, не имеющее длительности). Здесь, однако, начинаются сложности, связанные со взаимодействием грамматической семантики аспектуальных показателей и лексической семантики глагола.
Поскольку наибольшие сложности связаны с употреблением пунктив-ных показателей, мы разберем их наиболее подробно в следующем разделе, а сейчас кратко охарактеризуем остальные аспектуальные показатели.
Показатели проспектива (с общим значением « ‘X таков, что позже произойдет Р') встречаются несколько реже остальных показателей линейного аспекта и оказываются менее грамматикализованными. Обычно они выражаются глаголами движения типа идти (ср. англ, be going to, франц. otter** и т.п.); их грамматикализация часто приводит к развитию у них более общего значения будущего времени (подробнее см. [Fleisch-man 1982]; это еще один пример эволюции аспектуальных показателей во временные). Во многих описательных грамматиках проспективность и будущее время смешиваются (часто проспективные формы служат стандартным переводом форм будущего времени европейских языков): важным отличительным признаком проспективного значения является его способность свободно сочетаться со значением прошедшего времени.
Показатели результатива (с общим значением яз ‘X таков, что раньше имело место Р') прежде всего описывают естественный результат предельного процесса (ср. объектный результатив в машина сломана, дверь открыта, субъектный результатив в русск. диал. он уехавши, разг. он выпивши — единственное бесспорное заимствование диалектной формы субъектного результатива в обще разговорны и язык). Эти показатели существуют во многих языках мира и были подробно описаны в исследовании [Недялков (ред.) 1983] (сам термин «результатив» был независимо предложен в работах [Недялков и др. 1974 и Coseriu 1976]). Диахронически, показатели результатива имеют тенденцию эволюционировать в показатели перфекта (см. ниже), а впоследствии — в показатели прошедшего времени (пунктивного типа или нейтрального в аспектуальном
' Описание франц. alter как показателя временной дистанции (ср. [Мельчук 1998: 75|), по-видимому, менее точно: основное значение данной конструкции именно в том, что в момент наблюдения существуют предпосылки к совершению Р, а скорое наступление Р является прагматическим следствием этого факта (частым, но, вообще говоря, не обязательным). Существенно также, что в прошедшем времени, которое у этой конструкции тоже возможно (ср. elle atlait tomber 'она уже готова была упасть/она чуть не упала*), проспек-тивное значение, mutatis mutandis, сохраняется, а контекстный эффект близкого будущего, естественно, полностью утрачивается. Подробнее см., например, [Franckel I9S9).
отношении: такая эволюция имела место в истории русского, немецкого, французского и многих других языков).
Семантическая специфика перфекта (англ, perfect или anterior) требует некоторых комментариев. Отражая начальный этап эволюции результатива в сторону прошедшего времени, перфект сочетает свойства как аспектуальных, так и таксисно-временных граммем. В отличие от результатива, перфект обозначает не актуальное состояние, а некоторую предшествующую ситуацию, но, в отличие от прошедшего времени (или таксисной граммемы предшествования), перфект обозначает не всякую предшествующую ситуацию, а такую, последствия которой (не обязательно естественный результат!) существуют в момент наблюдения. Наиболее обычной (а часто и единственной в языке) разновидностью перфекта является такая, в которой момент наблюдения совпадает с моментом речи, а предшествующая ситуация относится к прошлому; возможен, однако, перфект, относящийся к плану прошедшего и будущего времени. Так, английский перфект в предложении типа John has heard about it 'Джон об этом слышал' сообщает информацию двоякого рода: во первых, что в некоторый момент в прошлом имела место ситуация John heard about it 'Джон об этом услышал'; во-вторых, что этот факт имеет значение для характеристики Джона в момент речи (например, если говорящий хочет сказать, что имеет дело со сведущим человеком, или с не в меру любопытным человеком, и т. п. — одним словом, если говорящий хочет ответить на вопрос «каков Джон?» в большей степени, чем на вопрос о том, что происходило с Джоном в прошлом). По этой причине типичные формы перфекта (в отличие от форм прошедшего времени) не сочетаются с обстоятельствами «точного времени» (типа 'вчера', 'в прошлую пятницу' и т. п.).
Таким образом, в целом перфект можно охарактеризовать как «ослабленный результатив», описывающий не конкретное, лексикографически детерминированное состояние, возникшее в результате завершения действия, а любой (пусть даже косвенный) результат ситуации, релевантный в последующий момент (обычно в момент речи) — так сказать, любое «эхо» ранее имевшей место ситуации, если это «эхо» еще звучит в тот момент, когда говорящий описывает ситуацию.
Грамматически выраженный перфект встречается, по-видимому, несколько менее, чем в половине языков мира (ср. [Dahl 1985 и By-bee et al. 1994]) и чаще всего выражается (как и результатив) аналитическими конструкциями со вспомогательными глаголами. Из европейских языков перфект представлен, например, в английском, испанском, греческом, болгарском, финском; в итальянском, немецком и французском он находится в стадии исчезновения (в современном французском языке почти завершившейся)61. Древнерусский перфект (состоявший
6) В письменном французском языке сохраняется противопоставление форм passe compost (исторически, формы перфекта) формам passtf simple (в разговорном языке практически
из л-причастий и форм вспомогательного глагола быть) в современном языке эволюционировал в прошедшее время, а противопоставленный ему аорист в современном языке утрачен.
Что касается аспектуальных показателей срединной стадии ситуации, то они, как уже было сказано, в первую очередь сочетаются с обозначениями состояний и процессов, т. е. ситуаций, имеющих длительность. Однако разные типы таких ситуаций могут иметь различную сочетаемость с показателями длительности.
С одной стороны, язык может маркировать срединную фазу одним и тем же способом у состояний и процессов; в этом случае в языке представлен стандартный показатель дуратиеа.
С другой стороны, язык может маркировать срединную фазу только у таких ситуаций, для которых противопоставление начальной, срединной и конечной фаз может быть релевантно, т. е. у процессов (и особенно у предельных процессов). Гомогенные состояния, которые в каждый момент времени тождественны сами себе, с точки зрения такой системы в специальном выделении одной из их фаз не нуждаются, поскольку все их фазы одинаковы. Таким образом, в языке оказывается представлен не просто показатель «длительности», а показатель «динамической», т. е. качественно неоднородной длительности; иначе говоря, формы типа знает [состояние] и типа пишет [процесс] маркируются разными аспек-туальными показателями, и только вторые сочетаются с показателями длительности. Значение «динамической» длительности обычно называется прогрессивом — в отличие от дуратиеа, обозначающего срединную стадию у ситуаций любого типа. Граммема прогрессива имеется в английском языке (ср. he is writing, но he knows/*he is knowing). Прогрессив обычно имеет тенденцию эволюционировать в направлении дуратива, постепенно расширяя свои сочетаемостные возможности.
Показатели дуратива в языках часто имеют и другие функции, совмещая выражение срединной фазы с выражением (неограниченной) повторяемости и хабитуальности; такие полисемичные показатели в аспекто-логической литературе называются имперфективными (ср. [Comrie 1976; Bybee et al. 1974] и др.); собственно, славянские формы «несовершенного вида» как раз и являются типичным примером имперфектива (ср. примеры выше). Следует подчеркнуть, что имперфектив — это не столько название видовой граммемы, сколько обозначение «пучка функций», с типологической точки зрения достаточно разнородных (так, в английском,
утраченным); при этом первые описывают события, тесно связанные с миром говорящего (прежде всего, с событиями его собственной жизни), тогда как вторые употребляются при рассказе о событиях вне сферы личного опыта говорящего (в так называемом «нарративном режиме», отключенном отдейктического центра). На это своеобразное противопоставление (близкое к категории эвиденциальности, см. 2.5) впервые указал Э. Бенвенист [1959]; ср. также [Waugh/ Monville-Burslon 1986; Reischman 1989 и Падучева 1996].
турецком, монгольском, суахили и многих других языках дуративность и ха^итуальность выражаются разными показателями).
Показатели имперфектива присоединяются как к названиям «длительных» ситуаций, так и к названиям мгновенных (т. е. событий). В последнем случае ситуация переходит в другой аспектуальный класс и начинает обозначать последовательность повторяющихся событий, т. е. также концептуализуется в языке как длительная. Ср. русские пары типа толкнуть ~ толкать, где первый элемент (совершенного вида) обозначает мгновенное однократное событие, а второй элемент (несовершенного вида) — серию повторяющихся событий, по своим аспектуальным свойствам идентичную процессу типа бежать.
Если мгновенные ситуации в языке могут быть представлены как длительные (с помощью итерации), то возможна и обратная операция: длительные ситуации могут быть «свернуты» до мгновенных. Это осуществляется с помощью показателей пунктива. Изначально, показатель пунктива присоединяется к обозначениям событий: так же, как формы типа лежал или знал лексически дуративны, формы типа лопнул или нашел лексически пунктивны. Но что произойдет, если показатель пунктива присоединить к названию процесса (типа идти или писать)1} В этом случае процесс должен быть представлен как ситуация, в каком-то отношении, так сказать, эквивалентная точке.
Сделать это можно, в принципе, двумя путями. В первом случае пунктивный показатель сигнализирует о том, что в момент наблюдения говорящий был свидетелем не всего процесса в целом, а, действительно, одной из его выделенных «критических точек». Таких точек может быть только две: либо это конец процесса, либо это его начало. У предельных процессов при «свертывании» чаще всего в фокус попадает конец (момент достижения естественного предела), у непредельных процессов и состояний — начало (момент возникновения ситуации). Такие семантические эффекты дает, например, в русском языке совершенный вид (который обязательно маркирует однократные мгновенные события), присоединяясь к обозначениям состояний и процессов: ср. узнать (начало состояния), побежать (начало процесса), написать (достижение предела) и т. п.; ср. также английские пунктивные формы (прошедшего времени) типа knew (начало состояния), ate up (достижение предела) и т. п. Показатели начала ситуации (инхоативы) и показатели достижения естественного предела (комплетивы) связаны также с категорией фазы, о которой см. раздел 1.4.
Во втором случае из состава ситуации не выделяется одна критическая точка, а к точке как бы приравнивается вся ситуация в целом (аспекто-логи обычно так и называют этот прием — «целостным» рассмотрением ситуации): иначе говоря, время наблюдения говорящего охватывает одновременно начало и конец ситуации. Ситуация, с одной стороны, по-прежнему имеет длительность, но эта длительность ограничена с обеих
сторон; продолжая геометрическую метафору, можно сказать, что перед нами не линия, а отрезок. Такое значение называется лимита/пивным/Это значение имеют такие формы английского простого прошедшего, как ran, sang или wrote: например, ran 'бежал (какое-то время)' или '(по)бегал (какое-то время)' отличается от was running 'бежал (в это время)' именно тем, что только в первом случае говорящий наблюдал начало и конец бега; во втором случае он наблюдал лишь срединную стадию.
Как можно видеть из приведенных примеров, в русском языке лими-тативность (в отличие от «точечности») не всегда может быть выражена грамматическими средствами. Действительно, второй способ «свертывания» ситуации (т. е. превращение ее в ограниченный отрезок) для русского языка не характерен: граммема совершенного вида в русском языке почти всегда соотносится именно с событиями. Исключением являются только глагольные формы с приставками по- и про- (типа поработать [немного] или проработать [весь день]): они являются единственными формами совершенного вида, которые в русском языке обозначают не события, а процессы — но процессы, ограниченные во времени (подобно английским формам типа ran). Правда, кроме грамматического значения лимитативности формы с приставками по- и про- выражают еще и дополнительные словообразовательные значения краткости (или слабой интенсивности) действия (в случае по-) или, напротив, непрерывности (и, возможно повышенной интенсивности) действия (в случае про-). Английские лимитативные формы таких дополнительных значений, конечно, не выражают.
Для русской видовой системы вообще очень характерна тесная связь между видом и словообразованием: в большинстве случаев переход от лексемы одного вида к лексеме противоположного вида сопровождается нетривиальным семантическим изменением: ср., например, глагол НСВ работать и его однокоренные СВ-корреляты проработать, отработать, наработать, заработать, разработать, выработать, сработать и др.: ни в одном случае не возникает того, что аспектологи называют чисто видовой парой (ср. также Гл. 1, §2).
В целом, языки различаются в отношении того, какой способ «свертывания» ситуаций является в их глагольных системах предпочтительным: в языках типа русского предпочтение отдается «пунктивному» способу (более тесно связанному с лексической семантикой глагола), в языках типа английского — «лимитативному» способу (предполагающему большую степень грамматикализации аспекта). Иногда оба способа применяются в языке в равной степени; в этом случае можно говорить об аспектуаль-ном показателе широкой семантики, который называют перфективом^.
7* В силу своей семантики, перфектив чаще всего реализуется в комбинации с прошедшим временем (такие формы традиционно называются аористом, хотя термин аорист, к сожалению, в лингвистической литературе один из самых неоднозначных).
Пёрфектив, так же, как и имперфектив — это не конкретное аспектуаль-ноезначение, а пучок функций. В двувидовых системах имперфективный пучок может быть противопоставлен перфективному, но языки, конечно, Moryi различать (и даже чаще различают) три-четыре самостоятельных аспекту ал ьных граммемы: например, пунктов, дуратив, хабитуалис и перфект. Поэтому с типологической точки зрения аспекгуапьные значения никак не могут сводиться к одной бинарной оппозиции типа «перфек-тив/импсрфектив» (те типологи, которые постулируют такое бинарное устройство для универсальной категории вида, как правило, находятся под слишком сильным влиянием конкретно-языковой, и притом весьма специфической, «славянской модели» вида)8*.
С типологической точки зрения, славянские языки оказываются, как это ни парадоксально, в аспектуальном отношении скорее бедными (если, конечно, отвлечься от грамматической периферии — глагольного словообразования с многочисленными показателями «совершаемости»). Это становится особенно заметно при сопоставлении славянских (и подобных им) систем с «полиаспектными» системами типологически иного устройства — например, с тюркскими или с английской. Сложность описания категории вида в славянских языках объясняется не в последнюю очередь именно тем, что единственная бинарная оппозиция несет в этих языках очень большую функциональную нагрузку, выражая с помощью двух граммем весь спектр количественных и линейных аспектуальных значений.
1.4. Фазовость
Наряду со значениями линейной аспектуальности (и в тесной связи с ними) в языках мира встречаются и другие значения, которые обычно называются «фазовыми» (или «фазнсными») и определяются как указание на одну из трех логически возможных временных фаз ситуации — начало (инхоатив)9*, продолжение (континуатив) и конец (терминатив); ср. практически тождественные формулировки в [Маслов 1978; Храков-ский 1980 и 1987: 153-155; Tommola 1984; Brinton 1988; Мельчук 1998: 137-1381 и многие другие. Иначе говоря, глагольные показатели фазы являются просто аффиксальными эквивалентами предикатов 'начаться', 'продолжаться' и 'кончиться' (при этом часто указывают, что значение 'начаться' является семантически элементарным и два других фазовых
*' Среди тех лингвистов, которые настаивали на более сложном устройстве аспектуальной семантической зоны, отметим оригинальные работы Э. Косериу о романских глагольных системах, а также более поздние исследования (Friedrich 1974; Longacre 1983; Dik 1989; Bybee et al. 1994; Мельчук 1998] и др.
9* Иногда в типологической литературе различаются инхоатив (начало процесса) и ин-цептив (начало состояния, например, покраснеть); ср. подробнее (Недялков 1987]. Ниже мы будем' использовать термин инхоатив в качестве родового обозначения «начала ситуации» любого типа.
значения представимы с помощью комбинаций этого значения и отри цания — ср., например, [Апресян 1980: 30]). /
Казалось бы, такое определение фазы предельно просто и не додано вызывать возражений. Тем не менее при ближайшем рассмотрении эта простота оказывается обманчивой.
Попробуем ответить на следующий вопрос: в какой степени фазовые значения принадлежат аспектуальной семантической зоне?
Если аспект описывает, как данная ситуация развивается во времени, то значения, соотносящиеся с основными «временными фазами» ситуации должны составлять наиболее существенный компонент аспектуальной семантики — так сказать, быть аспектуальными par excellence. На самом деле, как мы могли видеть из только что приведенного обзора аспектуальных значений, картина вовсе не такова. Конечно, инхоатив фигурирует среди частных значений граммемы пунктива, но значение конца ситуации в чистом виде (терминатива) является сравнительно редким — гораздо чаще обозначается момент достижения естественного предела (с помощью граммемы комплетива), а это не одно и то же. И, наконец, самое удивительное состоит в том, что континуатив вообще не фигурирует в нашем списке аспектуальных значений. И не только в нашем: многие типологи почему-то вовсе отказываются считать фазовые значения аспектуальными (так, в [Мельчук 1987] фазовость, в отличие от аспектов, описывается среди «качественных характеристик факта», а в обзоре аспектуальных значений в языках мира [Chung/Timberlake 1985] ни одно из фазовых значений даже не упомянуто), либо отводят им место на периферии аспектуальной семантической зоны — «прототипически-ми» же аспектуальными граммемами оказываются те, которые выражают не продолжение ситуации, а длительность, повторяемость, хабитуаль-ность, ограниченность во времени и т. п. Более того, те аспектологи, которые особенно настаивают на аспектуальном характере фазовых значений (такие как, например, С.Дик или, еще раньше, Э. Косериу), в конечном счете оказываются вынужденными определять фазовость совсем иначе. В их интерпретации эта категория трактуется столь расширительно, что она фактически сливается с собственно аспектом: фазовыми оказываются значения прогрессива, перфекта, проспектива и других показателей того или иного качественного этапа развития ситуации (ср., в частности, очень похожие схемы в [Coseriu 1976: 103-108 и Dik 1989: 189-192]; но замечательным образом при этом континуативное значение и в схеме Дика, например, тоже отсутствует!).
По-видимому, эти противоречия не случайны, и дело здесь отнюдь не только в терминологической путанице. Если верно, что аспект — это прежде всего длительность, хабитуальность или достижение предела — то интуитивно очевидно, что фазовость — это не аспект (или, точнее, «не совсем типичный» аспект); но если верно, что аспектуальные граммемы
до,цжны быть описаны в терминах «внутренней структуры» ситуации, то, следовательно, традиционное определение фазовых значений неточно: оно маскирует истинную природу фазы.
ftccMorpHM подробнее толкование предиката начаться, воспользовавшись для этого классической формулировкой Ю.Д.Апресяна:
X начался в Tj = 'В момент Tj X не существовал, и в момент Tj X существовал, и Tj позже Tj’ [Апресян 1974: 75].
На фоне только что сказанного достаточно неожиданно то, что в этом (интуитивно абсолютно точном) толковании не содержится никакой апелляции к внутренним временным фазам ситуации X. Для смысла начаться (и других фазовых предикатов) оказывается существенно совсем другое: это утверждение о том, что в некоторый фиксированный момент времени ситуация имеет (или не имеет) места по сравнению с некоторым другим (более ранним) моментом времени. Таким образом, фазовые значения (вопреки их традиционному лингвистическому определению) в минимальной степени имеют отношение к временной фазе ситуации: все эти значения представляют собой фактически утверждения о существовании или несуществовании ситуации по сравнению с некоторым более ранним моментом времени. Например, продолжиться не является указанием на «срединную фазу ситуации» (для этого, действительно, в языках мира существуют показатели дуратива и прогрессива): этот предикат утверждает, что ситуация, имевшая место в некоторый предшествующий момент, имеет место и в данный момент времени (вообще говоря, это, конечно, может означать, что ситуация находится в своей «срединной фазе» — но лишь в качестве прагматического следствия из основного утверждения).
Таким образом, в основе «фазовых» значений лежат не аспектуальные, а совсем иные компоненты. Освободившись от неточного определения фазы, мы можем теперь вернуться к проблеме состава фазовых значений. Здесь нас тоже ждут неожиданности. Оказывается, в логической традиции описания фазовых предикатов (не стесненной близостью к традиционной аспектологии) решение этой проблемы в свое время уже было предложено. Если считать, что фазовый предикат включает указание на два момента времени, данный момент (to) и предшествующий ему момент (tj), и что в каждый из этих моментов ситуация может либо иметь (+), либо не иметь (-) места, то мы получаем не три, а четыре возможных комбинации:
ti to
(1) — + («начаться»)
(2) + — («прекратиться»/«не продолжиться»: «начаться Ф не»)
(3) + + («продолжиться»/«не прекратиться»: «не Ф начаться Ф не»)
(4) - - («не начаться»)
Первая схема такого рода, как принято считать, была еще в 50-х/гг. приведена в работах известного шведского логика Георга фон Вритта; в дальнейшем она использовалась многими авторами логико-философского направления (ср. подробнее [Brinton 1988]). Однако сам фон Вригт полагал, что четвертый элемент этой схемы (со значением «неначала действия», или «продолжения недействия») в естественных языках отсутствует и должен быть исключен из дальнейшего лингвистического анализа схемы. Так открытый было «на кончике пера» четвертый элемент оказался забыт, и логическая традиция сомкнулась с лингвистической.
Между тем, четвертый элемент (для его обозначения можно предложить термин кунктатив, от латинск. cunctari 'медлить, не решаться') в естественных языках, бесспорно, существует. В качестве лексического показателя он даже достаточно распространен: например, этот смысл довольно точно передается в русском языке с помощью так и не (ср. Он так и не ответил на мое письмо), а в английском — с помощью notyett0). Но и грамматические показатели, выражающие именно это значение, существуют, причем по крайней мере в одном лингвистическом ареале они представлены массово: речь идет о языках банту. Действительно, бантуистам хорошо известны так называемые not-yet-формы глаголов, которые аккуратно фиксировались в описательных грамматиках суахили, луганда, рунди, кикуйю и многих других языков банту (см. подробнее, например, [Аксенова 1997: 44 и след.]).
На важность этих форм для грамматической типологии впервые обратил внимание Б. Комри (ср. [Comrie 1985: 53-55], где использован материал языка луганда). Однако интерпретация Комри оказывается, на наш взгляд, несколько искусственной: в данных показателях он видит совмещение двух разных граммем абсолютного времени (что-то типа «настояще-прошедшего»). Теоретический статус таких гибридов весьма сомнителен и ставит исследователя перед многочисленными проблемами; гораздо более естественным и простым решением было бы вывести данные формы из сферы времени и трактовать их как фазовые показатели (но само понятие фазовости в терминологической системе Комри практически не фигурирует); к критике такого подхода см. также [Heine etal. 1991: 192-204].
Таким образом, мы все-таки можем говорить об особой семантической группе фазовых значений, и можем объяснить, почему место этих значений — на периферии аспектуальной семантической зоны,
' Важное семантическое различие между русским так и ней английским not yet состоит в характере ожиданий говорящего относительно ситуации в момент iq . Если в первом случае имеется в виду, что ситуация, не начавшись к to, скорее всего, уже не будет иметь места и в будущем, то во втором случае ожидание говорящего сохраняется (ср. русск. еще не). Параметр «характер ожиданий говорящего» в целом является одним из самых существенных для описания дополнительных разновидностей фазовых значений (см. подробнее ниже).
а не в ее центре. Фазовость характеризует в первую очередь не «внутреннюю структуру ситуации», а сам факт существования/несуществования описываемой ситуации по отношению к более раннему моменту времени; это сближает фазовость с таксисом и (в какой-то степени, как мы увидим ниже) с модальностью.
Из четырех фазовых значений наиболее распространен морфологический инхоатив (он же в наибольшей степени смыкается с выражением линейной аспектуальности); морфологический терминатив в чистом виде (не осложненный дополнительными значениями комплетивного типа) встречается редко. Морфологический континуатив типичен для дагестанских языков (в частности, он имеется в лезгинском и в арчинском языках); континуативные показатели имеются также в эскимосско-алеутских языках, в языках банту (наряду с кунктативными) и др. Дня многих австралийских языков характерны специализированные показатели континуативного императива (со значением 'продолжай/не прерывай Р', ср. англ. keep wonk/ng11*).
Отдельной проблемой, которой мы хотели бы кратко коснуться, является «семантический остаток» в значении тех конкретно-языковых показателей, которые выражают фазовые граммемы. Грамматические показатели, как известно, редко выражают универсальные «грамматические атомы» в чистом виде, и описание случаев кумуляции и совмещения значений может быть крайне поучительным для понимания природы того
или иного значения.
Наиболее частым семантическим спутником фазовости в языках мира является модальное значение вида 'данная ситуации имеет/не имеет место вопреки ожиданиям говорящего'. Проще всего привести примеры лексического выражения этого типа значений: в русском языке чистый инхоатив выражается глаголом нанатъ(ся) (он начал работать), а инхоатив с дополнительным компонентом 'говорящий не ожидал, что в данный момент ситуация имеет место' — наречием уже (он уже работает). Показатели нарушенного ожидания («counterexpecta-tion», cp, [Heine et al. 1991]) известны также под названием показателей «фазовой полярности» («phasal polarity»; им посвящена уже довольно значительная литература, но в основном сосредоточенная на тонкостях лексической семантики этой группы слов).
Существенно, что в тех языках, в которых фазовость выражается грамматическими средствами, показатели фазовости очень часто выступают кумулятивно с показателями нарушенного ожидания, однако для разных фазовых граммем эта частотность разная. В чистом виде чаще всего встречаются инхоатив и терминатив; напротив, морфологический
«) Интересно, что в русском языке это значение также грамматикализовано: оно передается удвоением императивной словоформы глагола и особой интонацией, ср. работай-работай, сидите-сидите 'продолжайте сидеть, не вставайте' и т. п. Удвоение как показатель континуатива распространено и в других языках.
континуатив, как правило, выступает в семантически осложненном виде (т.е. выражая значения типа 'еще'/'все еще')12'. Что касается кун#га-тива, то все известные нам примеры его грамматического выражения представлены только кумулятивными показателями фазы и нарушенного ожидания (т. е. показателями со значением типа 'еще не'/'так и не'). Обратим внимание, что «склеивание» этих двух типов значений происходит у тех показателей фазы, которые выражают не изменение полярности ситуации, а, напротив, ее сохранение (со знаком плюс, как континуатив, или со знаком минус, как кунктатив). Это, конечно, не случайно: нет необходимости специально указывать на сохранение статус-кво, если это сохранение не подвергается сомнению.
Другой интересной модификацией фазовых значений является кумуляция фазового компонента с таксисным. Дело в том, что чистые фазовые показатели оценивают существование ситуации относительно, так сказать, ее самой (но в более ранний момент времени); возможна, однако, и более сложная картина, а именно: описывается некоторая последовательность ситуаций, состоящая из отдельных элементарных ситуаций; говорящий делает утверждение о (не)существовании всей последовательности в целом, но указывает при этом, какова последовательность отдельных элементарных ситуаций внутри этой цепочки. Получаются смыслы вида 'начать с того, что V или 'кончить тем, что V, сочетающие фазовый ('начать'/'кончить') и таксисный ('раньше'/'позже') компоненты. Такие составные значения (их можно было бы называть «внешней фазой», используя в несколько другом значении термин С.Дика) специальным образом выражаются в романских языках (особыми глагольными перифразами типа испанск. или португальск. acabar рог V 'кончить тем, что V; в конце концов, V) и во многих других языках мира (от алеутского до сонинке).