1380), Ученого и логика из Мертон-Колледжа (Оксфорд),

и Буридана. В сочинении Sopbismata Буридан упоминает

большое число головоломок, таких, как отрицательные эк-

зистенциальные суждения (например, "химеры не существу-

ет"), вывод "ни одно высказывание не является отрицатель-

ным, следовательно, некое высказывание является отрица-

тельным"^ и вариации на тему парадокса "лжец". Допус-

тим, некто утверждает: "То, что я говорю, ложно" и не про-

изнесено никакого другого высказывания. Данное высказы-

вание, видимо, относится к самому себе, утверждая\лож-

ность высказывания "то, что я говорю, ложно", из чего сле-

дует, что то, что я говорю, истинно. Предложенный Окка-

мом способ рассмотрения парадоксов этого рода сводится к

утверждению, что такое высказывание, как "всякое выска-

зывание ложно", не могло бы относиться к самому себе, по-

скольку обозначающим субъект термином "всякое высказы-

вание" должны подразумеваться другие высказывания. Бу-

ридана, однако, не удовлетворяет такое решение. Что мож-

но помыслить, то можно сказать. Я могу мыслить и о выска-

зывании, которое произношу; следовательно, я могу подра-

зумевать ссылку на это высказывание в самом высказыва-

нии. Одно из решений, предлагаемое самим Буриданом, со-

стоит в утверждении, что любое высказывание - благодаря

в самой его форме как высказывания - предполагает свою

истинность"". Следовательно, если высказывание таково, что

оно и утверждает, и отрицает собственную истинность, то

оно должно быть ложным^.

Буридан, пожалуй, оказал влияние на Альберта Сак-

сонского (ок. 1316-1390), который стал ректором Париж-

ского университета в 1357 г, первым ректором Венского уни-

верситета в 1365 г. и епископом Хальберштадта в 1366 г.

Значительная часть материала, содержащегося в его сочине-

нии PerutUis logica ("Весьма полезная логика"), была заимст-

вована у Оккама и Буридана и, возможно, у Бёрли. Альберт

излагает тщательно продуманные правила суппозиции и ис-

следует условия истинности модальных высказываний. В сво-

ей трактовке следований он различает формальное и мате-

риальное следования. Под формальными следованиями он

подразумевает импликацию, которая имеет место благода-

ря синкатегорематическим терминам, под материальными

же следованиями он подразумевает импликацию, которая

имеет место благодаря значениям категорематических тер-

минов. Высказывание "человек бежит, следовательно, живот-

ное бежит" является, с точки зрения Альберта Саксонского,

примером материального следования; если же мы включаем^

в него высказывание "каждый человек есть животное" и пре-

образуем вывод в силлогизм, оно становится примером фор-

мального следования.

Средневековая логика все больше становилась логикой

терминов, высказываний и отношений между ними. Средне-

вековым логикам стало ясно, что они имеют дело не с суб-

станциями вне ума и даже не с понятиями как физически-

ми реальностями, а с терминами и высказываниями. Несо-

мненно, существовала тесная связь между логикой и язы-

ком Она явственна, например, в случае теории суппозиции,

которая играла столь выдающуюся роль в новейшей, или

современной, логике XIII-XIV вв. Она явствует также из

трактовки семантических тем, например, проблемы "expo-

nibilia", т. е. высказываний, которые были неясными или

"систематически вводящими в заблуждение" и нуждались в

XIV век 114

т

анализе. В то же время в средневековой логике наблюдалось

движение в направлении все большей формализал^ии, хотя,

разумеется, работа логиков затруднялась отсутствием аде-

кватной системы записи.

1 о, что известно как спекулятивная грамматика , на са-

мом деле было чем-то другим. Говорить так не значит отри-

цать влияние грамматики на средневековую логику. Это

лишь означает, что, какие бы совпадения ни были возмож-

ны, спекулятивный грамматист преследовал особую цель -

создание науки грамматики. Излишне говорить, что средне-

вековые мыслители прекрасно понимали, что грамматики

разных языков различны. Однако некоторые из них были

уверены, что изучение грамматики, которое они унаследова-

ли от античности, может быть приведено в соответствие с

аристотелевским понятием науки. Очевидно, что эта цель

была недостижима, поскольку грамматика считалась тожде-

ственной изучению грамматик разных существовавших в

действительности языков - таких, как латынь, греческий и

арабский. Необходимо было открыть сущностную структу-

ру, лежащую в основании всех различий, которые могли бы

рассматриваться как "акцидентальные". Так, в XIII в. Роберт

Килуордби, комментируя Присциана, заметил, что предмет

науки должен быть одним и тем же для всех людей и что по

этой причине предмет грамматики не может быть тождест-

вен изучению грамматик разных языков. Сходным образом

Роджер Бэкон в своей греческой грамматике утверждал, что

по своей сути грамматика для всех языков одна и та же.

Если принять эту посылку, то, разумеется, грамматика как

наука в разъясненном выше смысле слова возможна.

Развитие этой науки (или предполагаемой науки), безу-

словно, требовало смещения внимания с грамматических раз-

личий на понятийную структуру, которая рассматривалась

как одна и та же для всех людей и находила выражение в

рассуждении. Эта понятийная структура, с точки зрения спе-

II*

кулятивных грамматистов, в значительной мере состояла из

основных понятий или категорий, перечисленных Аристо-

телем. Считалось, что эта понятийная структура отражает

онтологическую структуру и в свою очередь выражается в

рассуждении, а это выражение превращает vox (слово, рас-

сматриваемое просто как звук, или физическая сущность) в

dictw (слово).

Характерной чертой спекулятивной грамматики была ее

попытка вывести части речи из форм мысли, иными слова-

ми, из основных понятий, которые сами были выражения-

ми онтологических исследований реальности. Например,

считалось, что существительное выражает понятие чего-то

устойчивого, субстанции, тогда как глагол выражает поня-

тие становления и, по крайней мере в инфинитиве, понятие

"материи". Слово становится определенной частью речи бла-

годаря характерному для него "способу обозначения" (modus

significandi), а эти способы являются понятиями разума, ко-

торые как бы наделяют слово некоторым способом бытия. В

то время как метафизика изучает способы бытия (напри-

мер, субстанцию как объективный способ бытия вещей), а

логика - способы понимания, спекулятивная грамматика

исследует способы обозначения, выводя и обосновывая, так

сказать, части ре<-;и. Отсюда трактат De modis significandi ("О

способах обозначения"), написанный спекулятивными грам-

матистами.

Синкатегорематические слова, конечно, не могут быть

связаны со способами бытия таким же образом, как име-

на существительные и прилагательные. Не могут они так-

же спрягаться, к чему способны глаголы"*". Они рассматрива-

лись как украшения речи, как имеющие отношение скорее

к ее bene esse, а не к esse. И существовала тенденция рас-

сматривать их как подчиненные части речи, тогда как логи-

ки стали уделять им серьезное внимание.

Пьера из Элии (Peter ofElia), бывшего профессором грам-

матики в Париже примерно в середине XII в. и комменти-

ровавшего Присциана, традиционно считают зачинателем

движения, породившего спекулятивную грамматику. Среди

XIV век nil ____ 325

изданных текстов представителей этого движения - Sum-

та modorum significand"" Сигера из Куртре (ум. 1341). Еще

один пример - Tractatus de mocUs sigraficaruU sen Grammati-

ca speadativa Томаса из Эрфурта, который преподавал логи-

ку и грамматику в Эрфурге в первой половине XIV >*"". Спе-

кулятивная грамматика угасла, видимо, во второй половине

XIV в, уступив дорогу терминистической логике. Эти две

дисциплины не следует смешивать. Спекулятивная грамма-

тика была как раз тем, что и предполагает ее название. Фор-

мальная логика XIII и XIV вв. оставалась вершиной логиче-

ских исследований вплоть до XIX в.

Уже упоминалось об интересе к научным проблемам у та-

ких мыслителей, как Роберт Гроссетест и Роджер Бэкон. В

XIV в. мы можем найти других отдаленных предвестников

подъема естественных наук, имевшего место в более позд-

ний период. Приклеивать таким людям ярлык "оккамистов"

просто на основании их научных интересов было бы ошиб-

кой. Конечно, можно считать, что оккамистская философия

потенциально благоприятствовала развитию эмпирической

науки. Ведь если некое положение дел является чисто слу-

чайным фактом, то единственный способ, каким можно

узнать это положение дел, - эмпирическое исследование во-

проса^. Правда, наблюдение (или то, что Оккам называет

"интуитивным знанием") само по себе, конечно, не позволи-

ло бы нам далеко пойти в науке. Для этого необходимы ги-

потеза и дедукция. Но если связи между вещами чисто слу-

чайны, то любая построенная нами гипотеза нуждается в

эмпирической проверке всегда, когда это возможно. И хотя

можно утверждать, что общая установка оккамистов пре-

пятствует принятию традиционных научных теорий как на

основании доверия авторитету, так и на том основании, что

они представляют долженствующее быть реальным поло-

жением дел, но отсюда никоим образом не следует ни что

какой-то конкретный номиналист внес личный вклад в раз-

витие научной теории, ни что те, кто действительно внес

личный вклад такого рода, присоединялись к оккамистским

мнениям в сфере философии.

Говорить так не значит отрицать действительно суще-

ствовавшие совпадения. В XIV в. Альберт Саксонский был

одновременно логиком-терминистом и физиком, Марсилий

же из Ингена был учеником Буридана. Однако просвещен-

ный научный подход не был свойственен исключительно ок-

камистам. В XIII в. Роберт Гроссетест, который, конечно же,

не был оккамистом прежде Оккама, прекрасно знал, что бо-

лее экономную гипотезу следует предпочесть менее эконом-

ной. Он также понимал, что математическое объяснение в

астрономии не дает знания причин в метафизическом

смысле. Роджер Бэкон не был номиналистом. А доминика-

нец Дитрих (Теодорик) из Фрайберга в Саксонии, который

изучал среди прочего радугу и цвета^ и умер после