§10. Практические знания греков с времен Έργα και ήμέραι

Гесиода до 600 года до Р.Х. выросли до громадных размеров, и можно считать несомненным, что находчивые, промышленные ионийцы многому научились у восточных народов, с которыми были в сношениях и с которыми они конкурировали. У них именно, у египтян, финикиян и ассириан, нашли греки накопленные впродолжение многих веков знания; и нельзя себе представить, чтобы они не заимствовали их, где только было

возможно.

Вопрос, многому ли греки научились у Востока, прошел чрез различные стадии. В противоположность лишенным критики, часто фантастическим и легко опровергаемым, свидетельствам позднейших греков, которые все собственное, более выдающееся из заветов старины, хотели приписать восточным традициям, новейшая филология в своем преклонении перед эллинизмом приходит к заключению о полном самобытном его происхождении. Но чем более начавшееся в атом столетии знакомство с древним Востоком выясняло сходство и отношения между различными формами греческой культуры с предшествовавшей; чем более, с другой стороны, из философских доводов убеждались в преемственности культурно-исторического процесса; тем чаще повторялось, особенно в истории философии, предвзятое намерение относить к восточному влиянию также и происхождение греческой науки. С блестящей фантазией пробовал A.Rцth(Geschichte unserer abendlдndischen Philosophie, Mannheim 1858 ff.) воскресить объяснения новоплатоновуев, которые при помощи аллегорических толкований и перетолкований подсовывали к пришедшим с Востока мифическим взглядам философские учения Греции, чтобы снова найти их в первых, как древнейшую мудрость. Более широким и смелым построением хотел Гладиш(Cladisch,Die Religion und die Philosophie in ihrer .weltgeschichtlichen Entwickelung, Breslau 1852) найти во всех началах греческой философии прямое отношение к отдельным народностям Востока и так выяснить эти отношения, как будто греки последовательно воспринимали зрелые продукты всех остальных культурных народов — как это показывают следующие заглавия его отдельных сочинений: Пифагорейцы и китайцы (Posen О 84П). Элейцы и индейцы (Posen 1844). Эмпедокл и египтяне (Leipzig 1858), Гераклит и Зороастр (Leipzig 1859), Анаксагор и израильтяне (Leipzig 1864). Оба впадают в заблуждение, так как видят зависимость в сходствах (не принимая во внимание, что они многого добиваются искусственным толкованием), которым по меньшей мере можно противопоставить такие же несходства. К этому нужно прибавить, как и в большинстве случаев, когда дело идет о религиозных вещах, что религия греков, влиявшая так много на начало науки, находилась в издавна идущем или исторически возникшем

родстве с религиями Востока.

==32

А. ГРЕЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

Такие преувеличения, конечно, следует порицать. Но, с другой стороны, значило бы отрицать солнце в ясный день, если не признавать, что греки обязаны значительным объемом своих сведений соприкосновению с «варварами». Здесь повторяется то же, что и в истории искусств. Массу отдельного материала заимствовали греки с Востока, материала, состоявшего в отдельных сведениях, преимущественно по математике и астрономии, и вместе с тем, может быть, так же в известных мифических представлениях. Но признавая этот факт, несомненность которого нельзя отрицать, не отнимают этим у греков ни йоты их истинной самобытности. Ибо, как в искусстве, они, хотя и заимствовали отдельные формы и нормы из египетских и ассирийских преданий, но именно в их приложении и переработке обнаружили присущий им художественный гений, так и тут: хотя к ним и пришли с Востока многие сведения практического обихода — плоды вековых трудов и различные, произведенные религиозной фантазией, сказания, но они первые переработали их в самостоятельную науку. Этот научный дух проистекает, как их оригинальное свойство, из того освобождения и обособления индивидуального мышления, до которого восточная культура никогда не достигала.

Учениками Востока -греки являются, главным образом, в математике и астрономии. Коль скоро потребности народного хозяйства рано побудили финикиян к изобретению арифметики, а египтян к развитию геометрии, то нельзя допустить, чтобы греки были их учителями в этом отношении; но гораздо вероятнее, что они были их учениками. Теорему, например, в роде теоремы о пропорциональности и ее применении (к перспективе) не Фалес сообщил египтянам ¹, но сам ее заимствовал у них. Если ему далее и приписываются такие теоремы, как, например, о делении круга диаметром на две равные части, о равнобедренном треугольнике, о вертикальных углах, о равенстве треугольников по стороне и двум углам и т.п., то из этого надо во всяком случае заключить, что такие элементарные теоремы были известны грекам его времени, как и всегда. Точно так же безразлично, нашел ли Пифагор сам теорему, названную его именем, или ее установила его школа, применялось ли при этом чисто геометрическое рассуждение, или измерение угломером и арифметическая комбинация (как хочет Рёт): и здесь также установлено существование в это время подобных сведений², и происхождение их с Востока по меньшей мере вероятно. Но, во всяком случае, эти сведения достигли в Греции очень скоро высшего расцвета: уже об Анаксагоре сообщается, что он занимался (в темнице) квадратурой круга. То же можно сказать и об астрономических понятиях: Фалес предсказал солнечное затмение, и в высшей степени вероятно, что он

' Diog.Laert. I, 27. Plin. hist. nat. 36, 12, 17. Plut.conv. 7 sap. 2. 147.² Ср.§24.

==33

В. Виндельбанд

пользовался при этом халдейским саросом. С другой стороны, и космографические представления, приписываемые древнейшим философам, указывают на египетское происхождение; а именно -— известная теория, послужившая основанием и для будущего времени, о концентрических сферах, в которых звезды вращаются вокруг Земли, как вокруг центра. Но из всех свидетельств явствует, что эти-то вопросы об устройстве мироздания, об его величине, о расстоянии и виде звезд, ихвращении, о наклоне эклиптики и т.п. живейшим образом интересовали каждого из древнейших мыслителей. Землю еще милетцы представляли себе плоской, цилиндрической или тарелкообразной в центре мировой сферы, парящей в темной, холодной воздушной массе; пифагорейцы первые дошли (кажется, самостоятельно) до представления о шаровидности Земли.

Все, что мы находим касательно физических сведений этого времени, показывает, большею частью, преобладание метеорологических интересов. Об облаках, воздухе, ветре, снеге, граде, льде каждый философ считал долгом дать свое заключение. Только позже просыпается интерес к исследованию органической жизни: и в этой области прежде всего тайна зарождения иоазмножения вызвала множество фантастических гипотез (Пар-

менид, Эмпедокл и др.).

Недостаток физиологических и анатомических сведений, очевидно, долго отражался и на медицинском знании. О последнем достоверно известно ¹, что оно, совершенно независимо от всего остального, переходило из рода в род в древних преданиях, как тайное учение известной жреческой касты; известно также, что философия почти до времен пифагорейцев едва приходила с ними в соприкосновение. Это были только технические знания, эмпирические правила, масса материала, собранного столетним опытом, — не этиологическая наука, но искусство, практикуемое в религиозном духе. До нас дошли еще клятвы асклепиадов, особенного жреческого ордена, который имел у себя также и посвященных членов, занимавшихся, так же как и гимнасты, врачебным искусством. Такие медицинские ордена или школы были преимущественно в Родосе, Кирене, Кротоне, Косе и Книдосе. Правила об уходе за больными частью были собраны письменно (γνώμαι Κνίδιαι): Гиппократу были известны два списка книдских наставлений, из которых более ценные (ΐατρικώτερον) принадлежали Эврифону из Книдоса.

Ср. Haser, Lehrbuch der Geschichte der Medizin, 2 Aufl. §21—25.

==34

А. ГРЕЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

Географические сведения достигли у греков к тому времени также высокой степени совершенства. Всемирная торговля, благодаря которой имприходилось знакомиться со Средиземным морем и всеми его берегами, обогатила и существенно изменила гомеровское представление мира. Об Анаксимандре известно, что он составил первую географическую карту. Интересен рассказ Геродота¹, по которому Аристагор показывал такую карту в Лакедемоне живущим на континенте грекам, стараясь пробудить в них через выяснение географических отношений сознание опасности, грозящей эллинству со стороны персидского царства.

Наконец, что касается до исторических знаний, то и они в упомянутое время начинают накопляться, — конечно, удивительно поздно для такого народа, как греки. Из древнего эпоса произошли, с одной стороны, теогоническая, с другой — героическая поэзия. К последней присоединяется прежде всего, опять-таки в малоазиатских ионических городах, собрание сказаний и легенд об основании городов, как они были составлены логографами. Люди, которые после предпринятых более далеких путешествии дали больший объем и разнообразие логографии, ввели ту форму исторического изложения, которая замечается еще у Геродота, но тогда же была отодвинута на задний план вследствие сосредоточения всех рассказов на таком выдающемся событии, как персидская война. В числе таких логографов являются в шестом столетии Аристей из Проконеса, Кадм, Дионисий и прежде всех Гекатей из Милета со своими тесно друг с другом переплетенными географическими и историческими данными — περιήγησις (описание, очерк). У них выступает реалистическое направление вместо эстетического, а потому в их описаниях поэтическая форма заменяется прозаической.

Если кругозор греков около 600-го года до Р.Х. был богат такими разнообразными сведениями, то вполне понятно, что при благоприятных вообще обстоятельствах являлись люди, которые в этом, случайно накопившемся и до сих пор случайно применяемом для различного рода практических целей, знании находили прямой и непосредственный интерес, и что они и начали его обрабатывать, приводить в порядок, пересматривать и развивать. Точно так же понятно и то, что для той же цели сами собой составились около таких выдающихся и замечательных людей, как около центра, ученые кружки, в которых возник при общем содействии род школьной связи и школьных традиций, передававшихся от поколения к поколению.

V.49.

==35

В. Виндельбанд

После изысканий H.Diefs'a (в «Philos. Anfsдtze» z. Zellerjubilдum, Berlin 1887, P.241 ff.) едва ли можно сомневаться, что уже в эти ранние времена научная жизнь греков установилась в тесно замкнутых пределах союзов и что ученые кружки уже тогда имели значение чисто религиозных обществ, чтоWпlamowUz Mollendorf(Antigonos von Karystos, p.263 ff.) и установил для позднейших школ. Относительно пифагорейцев несомненно, что они составляли такой союз. В таком же виде и, может быть, еще строже по форме были учреждены жрецами врачебные школы: отчего не допустить подобного же предположения относительно школы Милета, Элеи и Абдер?

§11. Уже в религиозных представлениях греков лежат определенные задатки для начала ихфилософии; тем более, что в эпоху VI и VII столетий представления эти как раз находились в живейшем возбуждении. Это зависит от необыкновенной жизненности, которою, бесспорно, отличается религиозное сознание греков в силу своего своеобразного развития. Из прежнего дифференцирования первоначально общих представлений, из переполненного фантазией развития местных культов в семействах, родах, городах и областях, конечно, также и из случайного введения отдельных чуждых богослужений, возникло богатое разнообразие переплетающихся друг с другом религиозных воззрений. С другой стороны, эпическая поэзия создала свой Олимп, поэтически осветив и облагородив прежние мифические божества. Эти-то поэтические произведения сделались религиозным достоянием всех эллинов; рядом с этим богопочитанием, все-таки, сохранились в мистериях замкнутые в себе старые культы, в которых после, как и прежде, искренняя энергия религиозного стремления развивалась в богослужение искупления и спасения. Но с успехом всеобщего просвещения и эта эстетическая мифология тоже подверглась постепенному изменению, именно в двух направлениях, которые при создании олимпийских божеств были еще неразрывно слиты: это — мифическое объяснение явлений природы и этическая идеализация.

Первое направление сказалось в развитии космогонической поэзии из эпической: оно показывает, как отдельные поэты со своей индивидуальной фантазией трудились над разрешением вопроса о происхождении вещей и воплощали великие силы мировой жизни в имевшиеся раньше или свободно созданные мифические образы. Но между ними, согласно с различными указаниями гомеровских поэм, можно опять различить две группы. К одной принадлежат, кроме Гесиода, орфические теогонии, насколько они сохранились до настоящего времени, а из более исторических имен Эпименид и Акузилай. Считают ли они первоначальной силой хаос или ночь, только их одних, или вместе с ними воздух, землю, небо или другое что, — они справедливо являются у Аристотеля какοι εκ νυκτός γεννώντες θεολόγοι (богословы, порождающие все из мрака). Так какони всег-

==36

А. ГРЕЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

да пытаются производить вещи из темной неразумной первоначальной причины, то на них и надо смотреть, как на представителей идеи эволюционизма. В этом же смысле примыкает к ним непосредственно и милетская наука, в которой отчасти повторяются в более ясном освещении те же принципы (§14—16). В противоположность этому возникает позднейшее направление, поборников которого Аристотель помещает между поэтами и философами, как μεμιγμένοι αυτών, и которыми установлено «совершеннейшее», как искони образующий (творящий?) принцип. К ним принадлежит, кроме вполне мифического Гермотима из Клазомен¹, как историческое лицо,Ферекидиз Сироса, уже современник первых философов, который писал свои творения в прозе. Он изображал Зевса, как устрояющее и разумно-повелевающее лицо, и рядом с ним, конечно. Время⁷и Землю (Χρόνος иΧθων), как первоначала; и, как кажется, уже он изложил в причудливых картинах «семиричное» развитие отдельных вещей из разумного начала.

Отрывки из Ферскида изданы Штурцем (Sturz —Leipzig 1834). Основываясь на очень сомнительных данных, пытался Ror/i (Geschichte unserer abendlдndischen Philos. II, 161 ff.) доказать введение в Грецию египетской метафизики и астрономии Ферекидом. «Философию» его разрабатывалиR^iimmermann(Studien und Kritiken. Wien 1870, l ff.)к J.Conrad(Koblenz 1857).

Эти позднейшие космогонии уже явно находятся под влиянием этического движения, которое проникло также и в круг религиозных представлений и, в противоположность мифическому олицетворению природы в эстетических божественных образах, хотело найти в последних воплощение идеала нравственной жизни. А в гномической поэзии уже окончательно сказывается это второе направление. Зевс прославляется здесь (Солон) не только, как устроитель и зиждитель природного существования, но — и как нравственный правитель мира. Пятый же век пережил в развитии этого направления полное этико-аллегорическое толкование гомеровой мифологии, которое особенно приписывается Метродору из Лампсака, ученику Анаксагора. При этом этическом направлении религиозных представлений являются три момента: 1) постепенное очищение от наивного антропоморфизма божеств, которое ведет уже у Ксенофана (стоявшего в этом отношении совершенно на точке зрения гномиков (§17)) к сильнейшей оппозиции против эстетической мифологии, 2) неизбежно связанное с этим обращение к монотеистическим зачаткам в

Которого хотели соединить с Анаксагором. Срв. Cams. Nachgelassene Werke 4 Bd. 330 ff. I ⁴, 924 f.

Хотя возможно, что Χρόνος обозначает иное: cf.ZellerI⁴, 73.

==37

В. Виндельбанд

бывших доселе представлениях, 3) усиление идеи нравственного возмездия под видом веры в бессмертие и в переселение душ. Так как две последние идеи, более или менее развитые, принадлежали также и мистериям, то эти последние и сделались до некоторой степени очагами нравственной реакции против мира богов, «созданного поэтами».

§12. В этом же направлении идет и то великое движение, которое к концу VI столетия потрясло культурную жизнь западной Эллады и оказало такое разностороннее влияние на развитие науки: нравственно-религиозная реформенная Пифагора.

В интересах исторической ясности чрезвычайно важно отделять Пифагора от пифагорейцев,деятельность первого от научных теорий, изложенных последними. Исследования новейшего времени все более и более способствовали этому. Свидетельства позднейшей древности (неопифагорейцев и новоплатоновцсв) окружили личность Пифагора таким множеством мифов и, умышленно или неумышленно, приписывали ему столь высокие идеи греческой философии, что сделали его в высшей степени непостижимым и таинственным лицом. Но то обстоятельство, что в древности мифический туман около этой личности все сгущался от столетия к столетию, принуждает¹обратиться к более ранним, но, следовательно, в то же время и к более компетентным свидетельствам. При этом оказывается, что о философии Пифагора ни Платону, ни Аристотелю ничего не было известно, но что, напротив, у них только и упоминается о философии «так называемых пифагорейцев». Нигде «учение о числах» не приписывается самому «учителю». Так же в высшей степени вероятно, что Пифагор сам ничего не писал (во всяком случае до нас не дошло ничего, что с достаточной достоверностью могло бы быть приписано ему, и ни Платон, ни Аристотель ничего подобного не знали), но что первое философское сочинение этой школы принадлежало Филолаю², современнику Анаксагора и даже Сократа и Демокрита. Это философское ученье будет поэтому изложено в том месте, которое ему следует занимать по времени и по его фактическому значению в развитии греческого мышления (§24). Самже Пифагор является при свете исторической критики только в некотором роде основателем религиозного ученья, человеком, высокая нравственно-политическая деятельность которого занимает выдающееся место в возбуждении научной жизни Греции и в подготовлении тех условии, при которых она могла возникнуть.

О жизни Пифагора известно мало достоверного. Он происходил из древнего тиренско-флиунтского рода, который раньше с его дедом переселился на его родину. Самое. Здесь и родился Пифагор между 580 и 570 годами, как сын богатого купца Мнесарха. очень возможно, что раздоры с Поликратом, или даже только ненависть аристократа к тирании последнего, была причиной, которая его изгнала из Самоса, где он, по-видимому, уже начал дело, сходное с его последующею деятельностью. Нельзя утверждать с полной достоверностью, но во всяком случае можно смотреть, как на вероятное, что он совершил путешествие с образо-

Срв. Zeller, }·,256 ff., который чрезвычайно ясно опроверг противоположную попытку Rцth'a (Gesch.unserer abendl.Philos. II, Ь, 261 ff. u. a. 48 ff.) восстановить позднейшие предания.

²Срв. Diog. Laert. VIII, 15 и 85.

==38

А. ГРЕЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

нательной целью ознакомления со святынями и культами Греции, во время которого он и узнал хорошо Ферекида; это свое путешествие продолжил он и за границу, в Египет*.

В 530 году он поселился в Великой Греции, в области, где, в то время как Иония должна была уже бороться с персами за свое существование, как будто исключительно сосредоточивались греческое могущество и культура. Здесь была еще более пестрая смесь эллинских племен, и здесь всего ожесточеннее возгорелась борьба между городами, а в городах между партиями.

Здесь-то выступил Пифагор со своею проповедью и с основанием нового союза, и имел решительный успех. Он выбрал строгий аристократический Кротон главным местом своего пребывания; и, по-видимому, не без содействия его союза произошла решительная битва, в которой в 510 году Кротон уничтожил своего демократического соперника, легкомысленный Сибарис. Но скоро затем в самом Кротоне и в других городах обстоятельства изменились в пользу демократов, и против Пифагорова союза поднялись жесточайшие преследования, которые в продолжение первой половины пятого века неоднократно повторялись и в конце-концов привели к его распаду. Нашел ли Пифагор свой конец, который украшался многочисленными чудесными рассказами, во время одного из этих преследований (может быть, во время первого, возбужденного Килоном в 504 году) или когда иначе, т.е. где и как он умер, достоверно неизвестно; смерть его относят к 500 году.

Jamblichus, De vita Pythagorica u. Porphyrius, De vita Pythagorae (ed. Kiesling, Leipzig 1815—16 etc.). — H-Ritter, Geschichte der pythagoreischen Philosophic (Hamburg. 1826). —B.Knsche, De societatis a Pythagora in urbe Crotoniatarum conditae scopo politico (Göttingen 1830). — C.L.Heyder, Ethices pythagoreae vindiciae (Frankfurt 1854). — £. Zeller, Pyth. und die Pyth.-Sage Vortr. u. Abhdi. I (Leipz. 1865), 30 ff. —G. Rathgeber, Grossgriechenland und Pythagoras (Gotha 1866). — Ed. Chaignet, Pythagore et la philosophie oythagoricienne (1 vol. Paris 1873). — L.v. Schrцder,Pyth. und die Inder (Leipzig 1884).

С одной стороны, деятельность Пифагора имеет своею целью нравственное обновление и очищение религиозных представлений. В этом отношении она развивается совершенно по тому же направлению, по которому идет и новое поступательное движение, и он борется против религии поэтов, рассматривая ее, как такую точку зрения, в которой нет нравственной строгости и с которой еще приходится считаться, хотя она отчасти уже побеждена. С другой стороны, деятельность Пифагора выступает с таким же высоконравственным пафосом против соблазна нравственной распущенности, к которому угрожали привести и фактически уже вели новые формы жизни греческого общества. Поэтому-то она и обратилась к более древним учреждениям и верованиям: особенно в политическом отношении выставила она против демократического направления нечто вроде реакции в аристократическом духе. Противоположность этих

Едпали есть какое основание сомневаться в свидетельстве Исократа (Busir. II); да и во второй половине 6 века не могло уже казаться удивительным или исключительным событием, что сын самоского патриция поехал в Египет.

==39

В. Виндельбанд

интересов обусловливает своеобразное положение пифагорейского союза, который, составляя одно из важнейших звеньев в религиозном и умственном развитии греческого духа, вместе с тем в нравственном и политическом отношении идет наперекор общему направлению времени. В последнем смысле Пифагор предпочитал ионийцам более консервативный дух дорийского племени, и основанная им «италийская философия» считалась уже в древности противоположностью «ионической».

Утверждение единства существа Божия и чисто этическое представление о Нем не пошло у Пифагора (как и у пифагорейцев) принципиально далее, чем у гномиков. Не выиграло здесь ничего понятие о чисто духовном, не дано никакого научного основания или представления для чисто этического понимания его; и не приведено, наконец, ни одной преднамеренной и резкой антитезы против политеистической народной религии (при этом, конечно, исключаются позднейшие, специально принадлежащие неопифагорейцам и новоплатоновцам толкования). Напротив того, Пифагор с педагогическим тактом развивал скорее эти лучшие представления именно из мифов и богослужений, находимых им: он пользовался для этого мистериями, особенно орфическими и, как кажется, примкнул особенно к культу Аполлона. Но наибольшее значение придавал он вере в бессмертие и ее применению в смысле нравственно-религиозного возмездия; это применение совершалось также и в мифической форме идеи метемпсихозы. Хотя учение о переселении душ находило много отголосков и в мистериях, особенно посвященных хтоническим божествам, но греческое мировоззрение вообще было и осталось ему чуждо; его рано ¹осмеивали и при первом случае склонны были приписать иностранному влиянию. Так же и из признанных⁷за пифагорейцами этических учении все более или менее держатся в рамках гномики; в них только еще настойчивее выступает строгость и суровость сознания своих обязанностей, самообладание и подчинение авторитету, а вместе с тем решительное отвращение к чувственному наслаждению и живейшее стремление к одухотворению жизни. К атому могли уже тогда присоединиться многие аскетические наклонности. Определенное политическое направление, которое Пифагор придал своему союзу, решило его участь и привело сначала к победе, а потом и к погибели. Разумеется, на это направление союза нельзя смотреть, как на первоначальное, но как на естественное следствие его нравственно-религиозного идеала жизни.

Для достижения этих целей Пифагор основал прежде всего в Кротоне религиозное товарищество, которое распространилось скоро на большую часть Великой Греции. Этот союз, правда, был сначала только род мистерий, и между ними подходил ближе всего к орфическим; однако он отличался от последних тем, что несомненно распространял свои постановления также на политическую, отчасти

Уже Ксенофан направлял против него известные остроумные двустишия. Diog. Laert. VIII, 36.

2 т

1 ак называемая «золотая поэма», в которой изложены правила жизни

Пифагора, составлена, по мнению Mullach'a,Лисием; между темЦеллер, конечно, прав, предполагая, чтоона уже задолго раньше передавалась в стихах.

==40

А. ГРЕЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

даже и на частную, жизнь своих сочленов. Он хотел обосновать общественное воспитание и всевозможные формы общественных отношений на нравственно-религиозном принципе. Самое ценное в этом союзе было то, что в нем внешним благам жизни придавалось относительно мало цены, а общественная деятельность направлялась на развитие наук И искусств. Так, со временем религиозный θίασος (союз) превратился в научный. Самому Пифагору можно приписать лишь усиление занятий музыкой и, может быть, в связи с этим начало математических изысканий, которые так же, как и медицина, имеют самостоятельную исходную точку наряду с возникновением общей «философии»¹.

Нельзя с точностью определить, насколько в союзе, основанном самим Пифагором, соблюдались все те правила, которыми определялась, согласно позднейшим свидетельствам, общая жизнь его членов: прием их в союз, их воспитание и т.д. до мельчайших распределений ежедневного образа жизни. Прежде всего едва ли вероятно представление, заимствованное из позднейших аналогий, что пифагорейцы составляли тайный союз, в котором новопоступающий в него член считался достойным к принятию «тайного учения» только после долгого приготовления и соблюдения многих символических формальностей (именно Rothстарается восстановить мнение о распадении его членов на эксотериков и исотериков)*. Пифагорейство, наверное, настолько же будет тайным союзом, как ивседругие мистерии, и нет ни малейших оснований предполагать, чтобы в нем сохранялись в тайне какие-нибудь научные сведения. Смело можно принять, что образовавшееся по инициативе Пифагора для духовного общения его членов общество, между прочим, занималось музыкой и математикой; все другое сомнительно и, по всей вероятности, вымышлено. Даже и о том, как далеко простирались в этих областях собственные познания основателя, нельзя сказать ничего достоверного; даже известную геометрическую теорему нельзя с полной уверенностью приписать ему. Ему самому скорее принадлежит религиозная и политическая сфера деятельности; но школа его была основана в таком духе, что в ней мог развиваться и действительно развился научный интерес.

§13. Таковы были в греческой народной жизни существенные условия происхождения философии, которая в начале 6-го века и выступает как самостоятельное явление. В общем же ходе ее развития можно заметить в зависимости от всего культурного движения нации постепенный переход ее от окраин к центру. Зачатки философии рассеяны в тех пределах греческого мира, где он впервые мог проявить всю энергию Своей самобытности — в дружеских или враждебных столкновениях с соседними народностями. Потом, со всем софистическим просвещением, концентрируется и философия в

Малопосвященных и посвященных в глубь: таково (хотя и не этимологическое) значение этих терминов. A.B.

Срав. С. Cantor, Vorlesungen über die Geschichte der Mathematik.-I, 125 ff.

==41

В. Виндельбанд

Афинах Перикла; а с великой личностью Сократа получает она в этом городе права гражданства. Здесь-то и достигает она полного расцвета, и основывает свои великие школы.

Так же и с внутренней стороны развитие греческой науки представляет закругленную картину. Как всякая наивная и безыскусственная мысль, начинает она с познания внешнего мира; ее первоначальное направление — космологическое, в полном значении этого слова, переходит от физических к метафизическим задачам. Потерпев здесь крушение и смущенная софизмами общественной жизни, человеческая мысль углубляется в себя и делает самое себя предметом изучения: наступает антропологический период, в котором человек является достойнейшим и даже единственным объектом исследования. Наконец, наука возвращается с обновленной силой, почерпнутой в глубине законов мышления, к старым задачам, овладеть которыми ей теперь и удается в общей систематической связи.

Срв. §2 Anmerk. — Hegel, Gesch. der Philos. W. W. XIII p. 188. Если лишить это представление Гегеля его терминологической формы, при помощи которой он думал привести в систему исторический процесс, то и тут явится, как это часто бывает у него, тот гениальный взгляд, которым он успел схватить все существенное в исторических явлениях и в историческом развитии.

Согласно старым преданиям надо искать зачатки научной мысли за 600 л. до Р.Х. в цветущих ионийскихгородах по берегуМалой Азии.Ко всем благоприятствовавшим развитию знания материальным, социальным и культурным условиям присоединился здесь еще и счастливый характер ионического племени: его подвижность, его не всегда безопасная страсть к новизне и его способность к творчеству. Здесь впервые человек стал прилагать независимость своих суждений к разрешению не только практических, но и теоретических вопросов¹и составлять себе представление о взаимной связи вещей не только по мифической схеме, но и с помощью собственных наблюдений и размышлений. Однако эти новые ведущие к науке стремления произошли, все-таки, из круга религиозных представлений. Отсюда видно, что наука является также одним из органов, который выделился из первоначально общей религиозной жизни человеческого общества. Начинающаяся наука рассматривает те же вопросы, что и мифологическая фантазия: различие между ними лежит не в предмете занятий, а в форме постановки вопросов и в способе их разрешения. Наука начинается там, где на место исторического любопытства высту-

Plut. Sol. 3 (о Фалесе): περαιτέρω της χρείας έξικέσθαι τη θεωρία.

==42

А. ГРЕЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

Общая задача выражается в потребности понять смену явлений, их происхождение, уничтожение, их переход из одного в другое. Сама эта смена, процесс бывания, принимается, как понятная сама собой; она предварительно не «объясняется», не сводится к первоначальным причинам!, а скорее описывается, наглядно поясняется, «представляется». То же самое делает и миф, но в форме рассказа: на вопрос, как было раньше, отвечает он повествованием о возникновении мира, рассказывает о борьбе богов, результатом которой и было появление мира. Но этот интерес к прошедшему уступает место у людей науки интересу к постоянному. Они задаются вопросом не о временном, но о существенном Prius'e воспринимаемого бытия. Ввиду постоянной смены отдельных явлений они приходят к мысли об единстве мира и ставят себе, как задачу, решение вопроса о том, что оказывается постоянным в этой смене,и, таким образом, они ставят целью своих исследований понятие о мировой материи, которая переходит во все вещи и в которую все вещи снова возвращаются при исчезновении их из мира восприятий. Представление временной первоначальной причины заменяется представлением вечного первоначала: так является первое понятие греческой философии: —αρχή (первоначало)². Первый вопрос греческой науки гласит: «Что такое мировая материя, и как превращается она в отдельные вещи?»

Так возникла из космогонии и теогонии наука.

Переход от мифов к науке состоит, таким образом, в исключении исторического, в устранении повествований о временном, в размышлении о неизменном. Из этого следует само собой, что первая наука должна была быть исследованием природы — естествоведением.

Поэтому также нельзя смотреть на «объяснение»явленийестественными причинами, как на существенный признак, отличающий философию от мифа, как это делаетЦеллер,Crundriss. р.5.

Cf. .Arist. Met. I, 3: εξ oξ γαρ εςτιν απαντά τα δντα και εξ οδ γιγνεται πρώτου και εις ο φθείρεται τελευταΐον, της μεν ουσίας ΰπομενούσης τοίς δε »άθεοι μεταβαλλούσης, τούτο στοιχείον καΐ ταύτην αρχήν φασιν είναι των δντων. За исключением Аристотелевых категорийσδσια иπάθος (сущности и свойства) это определение словаαρχή, в котором непосредственно виден переход от временного к тому, что касается понятия, можно считать историческим в духе древних ионийцев; не важно, кто впервые употребил и ввел этот термин первоначало (αρχή) в этом (идейном) смысле. Simpf. Phys. (6 и 32) утверждает, что это Анаксимандр; несомненно, что соответствующая мысль уже существовала при Фалесе.

==43

В. Виндельбанд