I_Bentam_-_Vvedenie_v_osnovania_nravstvennosti

Введение в основания нравственности и законодательства 383

Все, на что он может надеяться, — это увеличить дейст­ венность частной этики, давая силу и направление влия­ нию нравственной санкции. Какой бы шанс успеха мог, например, имеет законодатель, если бы он взялся иско­ ренять пьянство и незаконные половые связи силой ле­ гального наказания? Этого не могли бы достигнуть ни­ какие мучения, которые бы могла выдумать людская изобретательность: и прежде, чем он бы получил какойнибудь успех, это наказание произвело бы такую массу зла, которая бы в тысячи раз превзошла величайшее воз­ можное зло от самого преступления. Чрезвычайно труд­ но было бы искать доказательств — вещь, которой нель­ зя было бы предпринять с какой-нибудь вероятностью успеха, не распространяя ужаса в каждом семействе1не разрывая уз симпатии2 и не искореняя влияния всех об­ щественных мотивов. Итак, все, что он может сделать с какой-нибудь надеждой на успех против преступлений этого свойства путем прямого законодательства, — это подвергнуть их в случае публичности легкому осужде­ нию, чтобы этим набросить на них легкую тень искусст­ венной дурной репутации.

XVI.

Можно заметить, что относительно этой ветви обя­ занности законодатели, вообще говоря, расположены были вести свое вмешательство именно до тех пределов, пока это было полезно. Великая трудность состоит здесь в том, чтобы убедить их остаться в известных границах. Тысяча мелких страстей и предрассудков побуждали их стеснять свободу подданного в этом направлении — в таких случаях, где наказание или вовсе не сопровожда­ ется никакой прибылью, или не сопровождается такой, которая бы вознаградила издержку.

1 Зло предвидения; третья ветвь ала наказания. См. гл. XV, § 4. 2 Производное зло; четвертая ветвь ала наказания. Там же.

XVII.

Вред этого рода вмешательства в особенности виден в законах по предмету религии. Рассуждение в этом слу­ чае бывает следующего рода. В предметах веры есть из­ вестные ошибки, к которым склонны все люди; и за эти ошибки в суждении Существо бесконечной благосклон­ ности определяет наказывать их бесконечными мучения­ ми. Но сам законодатель бывает необходимо свободен от возможности этих ошибок: потому что люди, которым случается быть его советниками, будучи людьми совер­ шенно просвещенными, ничем не связанными и свобод­ ными от всяких предубеждений, имеют такие преимуще­ ства перед остальным миром, что когда они принимают­ ся исследовать истину относительно столь ясных и всем знакомых предметов, то они не могут не найти этой исти­ ны. В таком случае, когда правитель видит, что его народ готов с головой погрязнуть в огненной бездне, не должен ли он протянуть руку для его спасения? Таков, кажется, был, например, ход рассуждения и таковы мотивы, кото­ рые побудили Людовика XIV к его принудительным мерам для обращения еретиков и утверждения истинно верующих. В основе — чистая симпатия и милосердие; в результате — все ужасные бедствия, какие только могла бы придумать самая решительная злонамеренность1.

1 Я не думаю этим сказать, чтобы в развитии упомянутого предпри­ ятия не могли участвовать другие мотивы менее общественного свойства и чтобы они, вероятно, и не участвовали в нем на деле. Но в смысле воз­ можности вышеупомянутого мотива, сопровождаемого такой нитью рассуждений, и без всяких других мотивов было бы достаточно, чтобы объ­ яснить все упомянутые результаты, из него происшедшие. Если вмеши­ ваются какие-нибудь другие мотивы, их вмешательство, как оно ни есте­ ственно, может считаться случайным, а не существенным обстоятельст­ вом, необходимым для произведения этого результата. Симпатия, внима­ ние к опасности, которой люди, по-видимому, подвергаются, порождают желание освободить их от нее; это желание обнаруживается в форме при­ казания; это приказание производит неповиновение; неповиновение с одной стороны производит разочарование в другой; страдание разочаро­ вания производит недоброжелательство к тем, кто производит его. Эти чувства часто могут сменить друг друга скорее, чем мы это описываем. Чувство задетой гордости и другие видоизменения любви к репутации и любви к власти прибавляют в огонь горючих веществ. Род мщения уси­ ливает суровости политики принуждения.

многих случаях благотворительное качество актов суще­ ственно зависит от расположения агента, т.е. от мотивов, которыми он, по-видимому, руководствовался при их со­ вершении, от их принадлежности к отделу симпатии, любви к дружбе или любви к репутации, а не к какомунибудь отделу личных мотивов, приведенных в действие силой политического принуждения — одним словом, от того качества актов, по которому поведение человека на­ зывается с в о б о д н ы м и д о б р о в о л ь н ы м , в одном из многих смыслов, даваемых этим двусмыслен­ ным выражениям. Впрочем, границы закона в этом отде­ ле способны, кажется, быть распространены значительно дальше, чем они распространялись до сих пор. В част­ ности, в тех случаях, где лицо находится в опасности, как не сделать обязанностью для каждого человека спа­ сать другого от вреда, когда это может быть сделано им без ущерба самому себе; или как не сделать обязаннос­ тью воздерживаться от причинения другому человеку этого вреда? Эта идея и принята в главном нашем труде.

XX.

Чтобы закончить этот отдел, соберем и сведем в один пункт разницу между частной этикой, рассматриваемой как искусство или как наука, с одной стороны, и той вет­ вью юриспруденции, которая заключает в себе искусство или науку законодательства, с другой. Частная этика на­ учает, каким образом каждый человек может распола­ гать собой (направлять себя), чтобы принять образ дей­ ствий, наиболее ведущий к его счастью, посредством тех мотивов, которые представляются сами собой; искусство законодательства (которое может считаться одной вет­ вью науки о праве, или юриспруденции) научает, каким образом масса людей, составляющих общество, может быть расположена и (направлена) принять такой образ действий, который в целом наиболее ведет к счастью це­ лого общества, посредством мотивов, которые прилага­ ются законодателем.

отвлеченное и собирательное, которое, если оно что-ни­ будь значит, может значить ни больше ни меньше, как целую сумму множества индивидуальных (отдельных) законов, взятых вместе1. Отсюда следует, что, какие бы видоизменения ни способна была принять книга о юрис­ пруденции, все они должны быть взяты из какого-ни­ будь обстоятельства, которое способны принять такие индивидуальные законы или собрания, в которые они могут быть распределены. Обстоятельства, породившие главные отрасли юриспруденции, о которых мы привы­ кли слышать, кажется, следующие: 1) р а с п р о с т р а ­ н е н и е (extent) этих законов относительно господства; 2) п о л и т и ч е с к о е к а ч е с т в о лиц, поведение кото­ рых они берутся направлять; 3) в р е м я , когда они на­ ходились в силе; 4) способ, в каком они были выражены; 5) их отношение к предмету н а к а з а н и я .

XXIV.

Во-первых, относительно распространения то, что го­ ворится о законах, может относиться или к законам той или другой нации или наций в частности, или к законам всех наций вообще: в первом случае о книге можно ска­ зать, что она относится к м е с т н о й юриспруденции; во втором — ко в с е о б щ е й .

Но из бесконечного разнообразия наций, существую­ щих на земле, нет двух, которые бы вполне были соглас­ ны в своих законах; конечно, нет двух, которые были бы согласны в целом, быть может, даже и в одной статье; и, если бы даже они были согласны сегодня, они не будут согласны завтра. Это довольно ясно относительно с у щ ­ н о с т и законов; и было бы еще более удивительно,

1 В большей части европейских языков есть два разные слова для раз­ личения отвлеченного и конкретного смысла этого слова: эти слова так различны, что не имеют даже этимологического родства. Напр., в латин­ ском есть 1 е х (закон) для конкретного смысла, ju s (право) для отвле­ ченного; в итал. 1 е g g е и d i r i t t o ; франц. 1 о i и d r o i t ; n e M . G e s e t z

и R e c h t . Английский язык не имеет теперь этого преимущества.

Введение в основания нравственности и законодательства 389

если бы они соглашались в ф о р м е , т.е. если бы они вы­ ражались именно теми же оборотами фраз. Этого мало: так как языки наций обыкновенно различны, как и их за­ коны, то, строго говоря, они редко имеют даже одно общее с лов о . Впрочем, в числе слов, принятых в пред­ мет закона, есть несколько слов, которые во всех языках довольно точно соответствуют друг другу: так что они почти как будто одни и те же. Таковы, например, слова, соответствующие словам «вл а с т ь» (power), «право» (right), « о б я з а т е л ь с т в о » (obligation), « с в обода » (liberty) и многие другие.

Отсюда следует, что если есть какие-нибудь книги, которые, собственно говоря, могут назваться книгами о всеобщей юриспруденции, то их надо искать в весьма узких границах. Между объяснительными не может быть авторитетных и даже неавторитетных, насколько речь идет о с у щ н о с т и законов. Для того, чтобы иметь все­ общее приложение, все, что может излагать книга объяс­ нительного рода, — это излагать значение слов: чтобы быть всеобщей в строгом смысле, она должна ограни­ читься терминологией. Поэтому те определения, которые нам случалось помещать иногда в течение нашего насто­ ящего изложения, и в особенности дальнейшее определе­ ние слова «закон», могут считаться предметом, при­ надлежащим ко всеобщей юриспруденции. Так это надо понимать в строгом смысле: хотя обыкновенно, когда че­ ловек, излагая свои понятия о законе, расширяет свой взгляд на несколько наций, с которыми всего ближе свя­ зана его собственная нация, его сочинение довольно часто считается относящимся ко всеобщей юриспруденции.

Самое большое место для исследований, применимых к обстоятельствам всех наций одинаково, является в кри­ тическом направлении: и в этом направлении ко всеоб­ щему применению бывают способны как сущность раз­ бираемых законов, так и слова. Чтобы законы всех наций или даже каких-нибудь двух наций совпадали во всех пунктах — это и нежелательно, да и невозможно; но есть, кажется, несколько основных пунктов, относительно ко­ торых законы всех цивилизованных наций могли бы без

неудобства быть одни и те же. Обозначить некоторые из этих пунктов, насколько это возможно, составляет содер­ жание настоящей работы.

XXV.

Во-вторых, относительно п о л и т и ч е с к о г о к а ­ ч е с т в а лиц, поведение которых есть предмет закона. Эти лица во всяком данном случае могут рассматривать­ ся или как члены одного и того же государства, или как члены разных государств: в первом случае закон может быть отнесен к отделу в н у т р е н н е й , во втором — к отделу м е ж д у н а р о д н о й юриспруденции.

Но что касается каких-нибудь дел, которые могут иметь место между индивидуумами, подданными разных государств, то эти дела управляются внутренними зако­ нами и решаются внутренними трибуналами одного из этих государств: то же бывает, когда государь одной страны имеет какие-нибудь непосредственные дела с частным человеком другой страны, причем государь вступает, pro re nata, в положение частного человека и передает дело тому или другому трибуналу, или требуя прибыли, или защищаясь от тягости. Остаются, наконец, взаимные дела между государями как таковыми, и эти дела составляют предмет той отрасли юриспруденции, которая может быть собственно и исключительно назва­ на международной1.

1 Во времена Иакова I английского и Филиппа Ш испанского некото­ рым лондонским купцам случилось иметь претензию к Филиппу, которую его посланник Гондемар не находил нужным удовлетворять. Они обрати­ лись за советом к Сельдену, который посоветовал им призвать испанского государя к суду King’s Bench и преследовать его в смысле outlawry, поставления вне закона или лишения прав. Они так и сделали; лондонские шерифы получили, как следует, приказание в обычной форме схватить ответчика Филиппа, если бы он оказался где-нибудь в их округе. Филипп, вероятно, не очень боялся шерифов; но то, что отвечало той же цели, за­ ключалось в том, что ему случилось со своей стороны иметь претензию к другим купцам, против которых он не мог действовать судом, пока оста­ валось в силе упомянутое лишение прав. Гондемар заплатил деньги (Selden’s Table-Talk, tit. Law). Это была внутренняя юриспруденция; если бы спор происходил между Филиппом и самим Иаковом, то это была бы юриспруденция международная.

введение в основания нравственности и законодаiсль^ iиа

Насколько верно или удобно правила для поведения лиц этого рода могут подойти под название з а к о н о в , это вопрос, который можно будет решить тогда, когда более подробно разъяснится свойство предмета, называ­ емого законом.

Довольно ясно, что как внутренняя, так и междуна­ родная юриспруденция может быть объяснительной и критической, авторитетной и неавторитетной.

XXVI.

Далее, внутренняя юриспруденция может относиться или ко всем членам государства безразлично, или только к тем, которые привязаны к какому-нибудь частному ок­ ругу или своим местопребыванием, или иным образом. Поэтому юриспруденция различается иногда на н а ц и ­ о н а л ь н у ю и п р о в и н ц и а л ь н у ю . Но так как эпи­ тет «провинциальный» едва ли приложим к таким не­ большим округам, каковы часто бывают многие округа, имеющие свои особенные законы, как, напр., города, приходы и т.п., то более удобно может быть слово « ме с т ный » (где, очевидно, о всеобщей юриспруден­ ции не может быть речи) или слово « ч а с т н ый » (par­ ticular), хотя это последнее не очень характерно.

XXVII.

В-третьих, относительно в р е м е н и . В книге объяс­ нительного рода разбираемые законы могут быть или такие, которые еще имеют силу, когда книга пишется, или такие, которые уже утратили эту силу. В последнем случае предмет книги может быть назван д р е в н е й ; в первом — н а с т о я щ е й или ж и в о й юриспруден­ цией, т.е. если существительное «юриспруденция», а не какое-нибудь другое должно быть непременно употреб­ лено, и притом с эпитетом в обоих случаях. Но в сущ­ ности книга первого рода есть скорее книга об истории, чем об юриспруденции; и если это последнее слово может выражать предмет, то только с прибавкой таких слов, как и с т о р и я или д р е в н о с т и . Если же речь идет именно о тех законах, которые еще имеют силу, а

не о других, то слова «настоящий» или «живой» обыкно­ венно не прибавляются.

Когда книга бывает в таких обстоятельствах, что за­ коны, составляющие ее предмет, хотя и находятся в силе, когда она пишется, но после не имеют этой силы, то книга не есть книга о живой юриспруденции, ни книга об истории юриспруденции; она уже не есть первая и ни­ когда не была последней. Очевидно, что вследствие перемен, которые должны от времени до времени проис­ ходить в большей или меньшей степени во всяком ко­ дексе законов, — всякая книга о юриспруденции объяс­ нительного свойства должна в течение нескольких лет также разделить это положение.

Самая обыкновенная и самая полезная цель истории юриспруденции есть представить обстоятельства, сопро­ вождавшие установление законов, действующих теперь. Но изложение вымерших законов, замененных другими, неразрывно переплетается с изложением живых, кото­ рые их заменили. Большая польза обеих этих отраслей науки — та, что они доставляют примеры и с к у с с т в а з а к о н о д а т е л ь с т в а 1.

Что касается различия между этими двумя отраслями (касающимися только формы или выражения), то она

1 Какого рода работы Гроция, Пуфендорфа и других? Являются ли они политическими или этическими, историческими или юридическими, объяснительными или критическими? Иногда — одним, иногда — дру­ гим: кажется, сами авторы не уяснили себе этого. Это — недостаток, ко­ торому подвержены все те книги, которые берут своим предметом под­ дельный «закон природы»: смутный фантом, который в воображении всех тех, кто начинает преследовать его, иногда указывает иа манеры, иног­ д а — на з а к о н ы , порой — на то, каковы законы е с т ь , порой — на то, какими они д о л ж н ы б ы т ь . Монтескье настроился иа критический план: ио задолго до того, как ои достиг заключения, ои забыл о первона­ чальном замысле, отбросил подход критика и принял подход антиквара. Книга Беккариа, первая из всех, которая является единообразно критичес­ кой, завершается, как и начинается, уголовным законодательством.