Философия
Лекции, первый семестр.
Введение.
Что такое философия?
Не существует одной единственно верной философии. Ни одна из философских концепций, созданных человеческим разумом, не может с успехом претендовать на статус безусловно истинной.
Все, что я могу предложить вам, - это множество различных философий.
Более того, понимание того, что такое философия, каковы ее цели, каков ее предмет, различается, в зависимости от того, с точки зрения какой концепции мы это рассматриваем.
Самый простой и, возможно, единственный способ «преподать» философию заключается в том, чтобы «преподать» историю философии. Но эта история философии не будет просто историей предмета.
Для философии существенна ее история (бытие философии по сути своей исторично).
Если мы ставим перед собой цель изучить ту или иную науку (например, физику), нам не нужно изучать ее историю. Нам будет достаточно ознакомиться с последними достижениями. Все, чего достигла эта наука в прошлом, все это вобрано, содержится в последних, самых новых концепциях.
Кому интересно, тот, конечно же, почитает, как делал свои открытия Эйнштейн или Галилей, но по сути своей, это неважно (изучение истории науки представляет частный интерес). Вся истина науки – здесь и сейчас. Наука живет настоящим.
Совсем иначе обстоит дело, когда мы изучаем историю искусства. Мы понимаем, что египетские пирамиды, греческие храмы и скульптура, творения Леонардо или картины, скажем, Сальвадора Дали - равноценны. Различные стили, возникающие в различные эпохи, не обесценивают один другой, не лишаются со временем своей истинности. Они все равны перед лицом вечности. Искусство живет в вечности.
Философия живет в истории (что-то среднее, и в то же время - ни то и ни то).
И ученый, конечно же, понимает, знает на опыте, что абсолютная истина человеческому уму недоступна, что она где-то там (а мы к ней только бесконечно приближаемся). Но история науки представляет собой поступательное развитие: к уже имеющемуся, добытому знанию прибавляется новое.
Философия же всякий раз теряет то, что приобретает. История философии не в коей мере не есть история побед. Это, скорее, история попыток-поражений.
/Конечно же, что-то меняется с ходом исторического времени. Но это не есть приращение знания, а какой-то более сложный процесс/.
Истина, за которой гоняется философия, чересчур прекрасна и величественна, чтобы ее можно было поймать, раз и навсегда заключить в рамки той или иной теоретической конструкции.
Выше было сказано, что определение предмета философии зависит от конкретной философской концепции (то есть, что их может быть дано много). Но если необходимо выбрать рабочее (то, с которого удобно начинать), то приведем следующее:
Если та, или иная наука занимается тем, или иным регионом реальности, тем, или иным набором явлений (есть наука о живом, есть наука, изучающая звезды, есть наука о социальных процессах), то предмет философии – мир в целом, в его основных чертах.
Построить «общую теорию всего», выработать концепцию, которая описывала бы целый универсум, - вот на что претендует философия.
/Разумеется, каждый из нас как-то решает для себя эту задачу, у каждого есть мировоззрение (целостный взгляд на мир), но философия претендует на то, чтобы решать эту задачу абсолютно рационально, опираясь на незыблемые в своей несомненности основания; и решать ее для всех, так, чтобы решение было универсальным (общезначимым)/.
При этом, если ученый может воздержаться от оценочных суждений (это его право), он просто описывает мир, то философу этого сделать не удастся. В его задачу входит не просто выработать теорию, описывающую всю совокупность сущего, но и оценить его. В его задачу входит ответить на вопрос, «что есть благо?» /а так же «что такое прекрасное?»/.
Философия – весьма дерзостное притязание человеческого духа, весьма рискованный проект. Возможность решения таких задач (то есть, возможность самой философии) всегда стояла под вопросом.
Приведенное выше определение неточно, прежде всего, тем, что не учитывает следующего: философия не сводится к той или иной теории (она не есть только тот продукт, та теоретическая конструкция, которая в итоге получается).
Скажем так: у философии два лика (или две функции). И первый из них – отрицательный. Философ, в первую очередь, - разрушитель, он ставит под сомнение все доселе существующее знание. Как знание обыденное (которое есть у меня, как у живущего в мире человека), так и все существующие на данный момент теории.
А действительно ли ты это знаешь, или тебе только кажется, что ты знаешь, и это не знание, а только мнение? Действительно ли эта теория покоится на истинных и несомненных основаниях?
Этот негативный, критический лик философии связывают в первую очередь с фигурой Сократа, спрашивающего философа.
Философии присуще сократическое начало. Мы не подойдем и близко к сущности философии, если не будем учитывать этого.
/Работа философии, прежде всего, разрушительна: по отношению к социальному организму, по отношению к системе сложившихся в культуре ценностей. Не случайно Сократ был казнен по приговору Афинского суда (весьма демократичного). Обвинение было: в непочтении к богам и в том, что он портит юношей своими беседами/.
Разумеется, рядом с разрушителем всегда оказывается философ-систематизатор /не важно, представлены ли эти две функции различными людьми, или совмещены в одном лице/, воздвигающий новую теоретическую конструкцию, как предполагается, - уже на твердых и незыблемых основаниях.
В этой своей положительной ипостаси философия есть некая онтология (учение о бытии, о том, как все устроено) или метафизика (теоретическая конструкция, охватывающая весь универсум и выходящая за пределы непосредственно данного на опыте /за пределы возможного опыта).
Но когда конструкция, наконец, завершена, теория сформулирована, то оказывается (всякий раз оказывается), что самого главного-то она и не схватила. И вновь наступает черед разрушения, философия всякий раз теряет то, что приобретает (точнее, разрушает это собственными руками).
В истории философии ученик всегда, так или иначе, начинает с критики фундаментальных положений теории своего учителя. Именно так осуществляется философское наследование.
Но, не смотря на весь деструктивный запал, присущий философии как форме деятельности, она предполагает веру в разум и веру в истину. В то, что существует одна истина. И в то, что человеческий разум в принципе приспособлен для того, чтобы эту истину искать. Философия обречена маневрировать как между Сциллой и Харибдой, между двумя полюсами, которые одинаково грозят ее исчезновением:
1) С одной стороны, это догматизм (полагание той или иной теории как заведомо истинной). Философия плохо совместима с идеологией, невозможна в тоталитарном обществе (как это было, например, в советском).
Философия – принципиально иное, нежели религия. Религия предполагает откровение (она предполагает, что какое-то знание человек получил непосредственно от Бога), философия же – предприятие человеческое и только человеческое (опирающееся только на человеческий разум).
2) С другой стороны – то что можно назвать «истинностным релятивизмом»: точка зрения, предполагающая, что истина относительна. Если мы считаем, что истин много, у каждого своя (и поэтому о ней не спорят, как о вкусах на еду или одежду), то при такой позиции философия невозможна и не нужна. Это, доведенное до логического конца «все относительно – конец философии, ее край.
Так же, философия невозможна с позиции доведенного до конца прагматизма /позиция прагматика: абсолютная истина – где-то там, она недоступна человеческому разуму, и поэтому мы будем называть «истиной» то, что работает, то, что полезно в той или иной конкретной ситуации (скажем, способствует выживанию человека, народа); - позиция, на самом деле мудрая, но это – край философии, за которым она кончается/.
Обратите внимание на то, как устроено слово «философия». Иначе, чем названия большинства наук. Обычно слова двусоставные, один корень называет исследуемую той или иной наукой область феноменов, другой – «логия» (наука), или «графия» (описание); например «био-логия» - «наука о живом», или «гео-графия» - «описание земной поверхности».
А в слове «философия» вместо «логии» - «филия». Если бы оно было устроено аналогично прочим, то у нас получилась бы «софиология», или, например, «онтология» /онтология – часть философии, но это не синонимы/.
«Философия» - не «знание об истине», не «наука о бытии», не мудрость, а только любовь к мудрости (вот, что гласит это название со времен Сократа). /В самом названии прописано – не обладание истиной (не обладание мудростью), а только стремление к ней/.
Как говорит Сократ, положение философа – среднее, между полным знанием и абсолютным незнанием[1]. Богам философия не нужна, они уже обладают абсолютной истиной, невеждам - тоже не нужна (они думают, что обладают).
Философский текст.
Не стоит изучать философию по учебнику. Даже если вы учитесь в техническом вузе, и у вас совсем короткий курс философии, не стоит изучать философию только по учебникам. Потому, что в учебнике (даже самом хорошем) вы не столкнетесь с философией.
Учебник фиксирует готовый продукт философской деятельности (законченную теорию, основные термины и их значение). Автор философского текста ставит перед собой принципиально иную задачу: воспроизвести процесс, провести своего читателя тем путем, каким он прошел сам (чтобы тому стало очевидным то, что очевидно ему).
Поэтому философский текст сложен, это темный лес, в который нужно еще решиться войти. И на самом деле, в этом лесу много путей. Прочтение философского текста не является пассивным просто-пониманием. Но интерпретацией (моим собственным «я так понимаю»).
То, что было сказано об абсолютной истине, придется повторить, говоря о философском тексте: у него много прочтений. Тексты философов-классиков по-разному интерпретировались различными исследователями и в различные эпохи.
Совсем не обязательно, что, войдя в этот темный лес, мы выйдем из него там, где хотел нас вывести автор. Вполне нормально, что, пройдя некоторое время за ним, ты, с какого-то момента начинаешь «переписывать» текст, дописывать его по-своему.
Философский текст можно рассматривать как машину по производству смыслов: он провоцирует тебя на мышление, играет роль экрана, отталкиваясь от которого, ты начинаешь производить нечто новое.
[1] «Из богов никто не занимается философией и не желает стать мудрым, поскольку боги и так уже мудры; да и вообще тот, кто мудр, к мудрости не стремится. Но не занимаются философией и не желают стать мудрыми опять-таки и невежды. Ведь тем-то и скверно невежество, что человек и не прекрасный, и не совершенный, и не умный вполне доволен собой. А кто не считает, что в чем-то нуждается, тот и не желает того, в чем, по его мнению, не испытывает нужды.
- Так кто же, Диотима, - спросил я, - стремится к мудрости, коль скоро ни мудрецы, ни невежды философией не занимаются?
- Ясно и ребенку, - отвечала она, - что занимаются ею те, кто находится посредине между мудрецами и невеждами, а Эрот к ним и принадлежит. Ведь мудрость - это одно из самых прекрасных на свете благ, а Эрот - это любовь к прекрасному, поэтому Эрот не может не быть философом, т.е. любителем мудрости, а философ занимает промежуточное положение между мудрецом и невеждой». Платон, диалог «Пир».
Тема 1. Ранняя греческая философия.
Вопрос о начале философии.
Я начну курс истории философии, с Греции. Это – спорный подход. Конечно же, можно было говорить об индийских Упанишадах (их часто называют самым древним памятником философской мысли[1]) и ведической философии, о философии Конфуция. Все это имеет смысл. Приведу два аргумента в пользу того, чтобы начать говорить о философии начиная с Древней Греции.
1. /Слишком далеко и непонятно/. Изучение философии базируется на текстах. Возможность перевода текста с языка на язык основывается на наличии культурного родства. Родство европейской культуры с древнегреческой – довольно-таки прямое (греки – учителя европейцев). Что поймет европеец (специалист!), переводя с санскрита или с китайского? Не отрицая возможности такого понимания, нужно сказать, что оно требует немалых усилий (и при этом, всегда будет оставаться под вопросом).
2. Второй (более существенный). Индийские Упанишады или наследие Конфуция, безусловно, содержат некую философию, но они содержат и многое другое /они содержат ее как часть, как свой аспект/. В частности, Веды – это, прежде всего религиозный текст.
Не отрицая целесообразности в том, чтобы говорить о восточной философии, скажем так: философия, как специфическая форма активности человеческого духа появляется в Греции, в 6-м, - 5-м веках до н. э.
В Греции, в 6-м, - 5-м веках до н. э. появляется другой тип мыслителя, отличающийся от восточного мудреца. Такого мыслителя уже не вполне корректно будет назвать «мудрецом». Назовем его «философом» (или – «протофилософом»).
Мудрость мудреца состоит в том, чтобы подсказать человеку, как ему поступать: как вести себя в той, или иной ситуации, как построить в целом свою жизнь.
Мудрость мудреца практическая (прагматическая) в самом лучшем и возвышенном смысле этого слова. Это могут быть, как у Конфуция – советы правителю, как управлять государством, чтобы устроить его наилучшим образом. Это может быть мудрость, учащая тому, как построить свою жизнь так, чтобы судьба твоей души после смерти была наилучшей (религиозная мудрость, религиозный прагматизм; философия, становясь, как специфическая форма, отделяет себя, прежде всего, от религии).
У первых греческих философов все это присутствует (они и мудрецы тоже), но появляется новая компонента: некий незаинтересованный интерес к миру, к тому, как он устроен. Интерес (если так можно выразиться) «спортивный», не привязанный ни к какой иной (практической) цели (даже если под «прагматизмом» понимать заботу о спасении души): мне просто интересно, как на самом деле устроен мир, какова истинная «природа вещей».
Без этого «незаинтересованного интереса» не было бы ни философии, ни теоретической науки[2].
Первые греческие философы (или протофилософы), они же - и протоученые. У истоков античной мысли наука и философия еще неразрывно связаны. Хотя, не хотелось бы брать на себя труд утверждать, что наука возникает из философии, или философия из науки (скажем так: они сестры, у них общий исток).
Далее: греческой философии в целом (и ранней греческой философии в частности) присуще то, о чем уже говорилось раньше, - вера в разум.
Греки-мыслители (за исключением немногочисленных школ-исключений, о которых будет сказано ниже) полагают как само собой разумеющееся в основу своих рассуждений утверждение, что мир разумен, точнее, что миром правит Разум («Логос» или «Нус»). Не человеческий разум, а разум, присущий самому миру, - Космосу, как его называли греки.
И это слово («Космос»), которым греки обозначали мир, уже предполагает разумную устроенность: Космос греков это органичная, живая целостность (подобная живому существу) (в противном случае, не будь Космос упорядоченным, разумным целым, он был бы хаосом).
А человеческий разум к этому разуму мира причастен, имеет отношение, и поэтому он может постичь устройство мирозданья, опираясь не только на то, что он видит, слышит, осязает и т. д., а именно умом.
То, как нам мир дан в чувствах (нашим глазам, ушам и т. д.) – не единственный источник знания о мире, не единственный путь познания его. Мир дан нашим органам чувств, мы постигаем его на опыте, но таким образом нам дана только некая поверхность вещей (то, как они нам представляются). Сверх того, поскольку наш разум причастен к разуму Космоса, он способен понять, как устроен мир по сути. Он способен проникнуть за обманчивую оболочку и заглянуть в самую суть /он способен ответить на вопрос, как на самом деле устроен мир, какова природа вещей/.
Отсюда, основополагающее для всякой философии различение чувственно воспринимаемого и умопостигаемого. Двух способов познания мира: посредством чувств (глаз, ушей и т. д.), и посредством умозрения (действия ума). И двух образов мирозданья, которые на этих путях открываются: мир, как он дан на опыте (мир, увиденный глазами тела) и мир, каким его открывает ум.
В греческой философии умопостигаемое и чувственно воспринимаемое (умозрение и чувственное восприятие) достаточно жестко различаются и, зачастую противопоставляются.
Школы ранней греческой философии.
1. Фисиологи (философия физиса). Первые греческие философы (насколько это известно) называли свои сочинения «О природе». Вопрос для них стоял именно так: «какова природа вещей?». Природа по-гречески - φύσις («фюсис» или «физис»). Отсюда знакомое нам современное слово «физика», но «природа» греков и «природа» в понимании современного естествоиспытателя – не одно и то же.
К представителям философии физиса можно отнести Фалеса, Анаксимена, Анаксимандра и Гераклита. Фалес, Анаксимандр и Анаксимен жили в городе Милете. Отсюда – устоявшееся в литературе название «Милетская школа». Гераклит же жил в Эфесе, хотя его философию можно отнести к тому же типу.
Сочинения этих мыслителей не дошли до наших дней. То, что можно сказать об их философии, почерпнуто из сочинений более поздних греческих и римских авторов[3].
Итак, что же мы о них знаем?
Известно, что Фалес полагал, что природа вещей, первоначало всего сущего – это вода (потому, что живое рождается из воды, все живое влажно и высыхание – это умирание).
Анаксимен учил, что первоначало (фюсис) – это воздух (во-первых, потому, что жизнь предполагает дыхание, во-вторых, потому, что воздух – это та прозрачная среда, которая дает место всему сущему).
Гераклит же утверждал, что первоначалом всего сущего является огонь. Огонь - самый легкий элемент, из него, сгущаясь, тяжелея, образуются все прочие элементы. Огонь так же у Гераклита связан с духом; так он говорит, что души мудрецов – огненные, а души немудрых людей – иначе (например, душа пьяницы – влажная).
Выходит, что все учили по-разному. Но нам, скорее, следует задаться вопросом, что это за «природа», которую искали, имя которой пытались подобрать греки?
«Природа вещей», о которой говорят фисиологи, - это не вещи. Вещи возникают и уничтожаются, фюсис же – неизменна и неуничтожима.
С одной стороны – философы физиса ищут «первоначало» «первоэлемент», из которого возникают все остальные, а с другой стороны – нечто, лежащее глубже воспринимаемых чувствами явлений, этого вечного потока возникновения и уничтожения. Вода, о которой говорит Фалес, это не совсем та вода, которую мы пьем. Огонь Гераклита – это не совсем тот огонь, который можно развести в очаге. А нечто более существенное. У Фалеса можно найти утверждение, что фюсис божественна. Однако, если это и божественность, - то не божественность греческих богов (боги греков похожи на людей, страстны, изменчивы, когда-то рождены и, возможно, смертны).
Фюсис – не что-либо чувственно воспринимаемое. Но то, что она – умопостигаемое, тоже, сказать вполне четко нельзя, поскольку эти философы называют ее именем какой-то конкретной вещи (элемента).
У этой первоосновы должно быть какое-то абстрактное имя, но языка, на котором ее можно было бы назвать, еще нет. Он только создается. В распоряжении первых греческих философов – только естественный язык, на котором говорят люди.
Анаксимандр, возможно, делает шаг в сторону создания такого языка (отыскания такого имени). Согласно его учению фюсис (первоначало) – это апейрон («неопределенное», из которого, определяясь, приобретая те или иные признаки, образуются все остальные элементы).
Гераклит, кроме того, говорит о «Логосе». Все течет, вещи переходят одна в другую (сущее представляет собой поток возникновения-исчезновения), но у этого потока есть мера, ритм, которому оно следует. Греческое слово «Логос» мы одновременно можем перевести как «разум», «меру», «слово» и «закон» (это слово соединяет в себе все эти значения).
Дошедшее до наших дней изречение Гераклита: «Эту вот Речь (Логос), сущую вечно, люди не понимают, и прежде, чем выслушать /ее/, и выслушав однажды. Ибо хотя все /люди/ сталкиваются напрямую с этой вот Речью (Логосом), они подобны незнающим /ее/, даром, что узнают на опыте /точно/, такие слова и вещи, какие описываю я, разделяя их, согласно природе /=истинной реальности/ и высказывая /их/ так, как они есть…»
По Гераклиту, все сущее, с одной стороны, есть огонь, с другой стороны, - Логос (мера) этого огня. Для философа Гераклита (как, очевидно, и для других фисиологов), мир есть нечто постоянное (несотворенное). Вопрос «какова природа вещей?» это уже, в сущности, предполагает.
«Этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет, вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий» (- еще одно изречение Гераклита).
2. Элеаты. Название школа получила от имени города Элеи, где жили Парменид, Зенон и их ученики.
От сочинения Парменида, которое так же называлось «О природе» - до наших дней дошло несколько больше – около двух страниц текста (+пересказы и толкования).
В своей поэме «О природе» Парменид пишет о том, что есть два пути познания: на одном можно познать истину, на другом же не найдешь ничего, кроме призраков и иллюзий.
Первый путь – направить свой ум на то, что действительно существует (на подлинное бытие). Что же действительно есть, согласно Пармениду?
То, что когда-то было, а сейчас его нет, оно кончилось, исчезло, - его нет. А то, что сейчас существует, но когда-то его не было и когда-то его не будет? Его нет, - отвечает Парменид. Все, чье существование непрочно, чье существование протекает во времени – не существует в подлинном смысле слова. Так утверждает Парменид и призывает направить ум на вечное (то, что не зависит от времени)[4].
Только о том, что действительно есть и не изменяется со временем, возможно подлинное знание. Пытаясь же познать вещи (изменчивое), мы ничего не достигнем, здесь нас ожидают только призраки.
Парменид вводит в оборот самое общее из философских понятий – понятие «бытие». Бытие, согласно Пармениду, - неизменно, вечно, просто и кругообразно (круг – самая простая и совершенная форма).
Итак, Парменид предельно резко различает и максимально далеко разводит чувственно воспринимаемое и умопостигаемое: действительно есть то, что схватывается умом (неизменное), все же, что существует во времени – лишь кажимость.
У Парменида выходит, что весь мир видимых нами (данных нам на опыте) вещей является иллюзией, он лишен истины. Это – парадоксальное утверждение. И в то же время, с Парменидом трудно не согласиться, что наш разум в большей степени приспособлен для познания неизменного, а возможность познания изменчивого (текущего во времени) всегда останется под вопросом.
Ученик Парменида Зенон известен своими апориями[5].
Вот одна из них («Ахиллес и черепаха»), в ней доказывается, что Ахиллес никогда не догонит черепаху. Допустим (цифры произвольные) Ахиллеса и черепаху разделяет 1000 метров; пока Ахиллес преодолевает это расстояние, черепаха уползет еще (допустим) на сто метров, пока Ахиллес бежит эти сто метров, черепаха проползет еще10 и так далее. Расстояние будет сокращаться, но никогда не будет равно нулю.
Еще одна апория («Стрела»). Допустим, некто выпустил стрелу, она вылетела из точки А и прилетит в точку В. В момент времени t1 она будет находиться в точке С, в момент времени t2,она будет находиться в точке D. Как бы мелко мы не делили временной интервал, для каждого момента времени мы в состоянии указать точку, в которой будет находиться стрела. То есть, в каждый отдельно взятый момент времени стрела неподвижна. А мы говорили, что она движется!
Апории Зенона были направлены на подтверждение мысли Парменида: движения не существует. Споры вокруг апорий не утихают и по сей день. И в 20-м веке толкованию зеноновых парадоксов посвящено не одно серьезное научное исследование. Что можно сказать здесь?
Что апории Зенона указывают на различие (нетождественность) того, что мы видим и того, что мы мыслим. Эти два порядка (видимого и мыслимого) не всегда совпадают.
Возможно, Зенон доказал, что движение немыслимо. Не пытаясь здесь дать окончательное разрешение зеноновых апорий, скажем лишь, что его рассуждения имели скрытую посылку (очевидную для образованного грека, и менее очевидную для нас): Зенон предполагал, что существует именно мыслимое, а то, что немыслимо, - не существует.