глава 28

Семена посеяны

Вторая неделя сентября

На следующем занятии мы сразу начали с самого главного. Важные вещи не стоит откладывать, потому что, чем они важнее, тем больше, как правило, возникает помех.

-Итак, давайте подведём итог, - начала я. - Мы видим перо не потому, что оно таково само по себе, иначе госпожа Корова обязательно попыталась бы им что-нибудь написать. Значит, в нашем разуме есть чтото, заставляющее нас видеть перо именно таким. В прошлый раз мы также поняли, что сами сознательно не управляем созданием одних вещей из других, поскольку в противном случае могли бы решать все свои проблемы одним мановением руки. Стало быть, здесь работают какие-то другие, тайные силы, которые нам не подвластны. Мастер говорит о семенах, заключённых в нашем разуме, которые, прорастая, и заставляют его соединять кусочки информации в образы - образы самих вещей.

-Кое-что мне непонятно, - перебил комендант, поднимая руку - совсем как школьник. Я знала, что он спросит, но решила не мешать. Замечательный ученик! Он схватывал всё с лёту и немедленно начинал обкатывать в уме, пока сам не натыкался на очередной вопрос.

-Что именно? - спросила я.

-Я понимаю, что во мне есть зёрна, которые начинают прорастать, когда я смотрю на цилиндрическую форму зелёного цвета, и передо мной возникает образ пера. Но как же сам...

-Зелёный цвет? Это вы сами скажите. Вы же знаете, что некоторые вообще не могут различать цвета. Здесь абсолютно то же самое: всё дело

вособых семенах. Нет их - нет и цвета, потому

144

что именно они организуют отдельные части - какие-то другие части - в пятно нужного цвета. Сами цвета и формы — тоже образы, созданные нашим разумом...

-Под действием семян, которые есть в разуме каждого человека, - нетерпеливо закончил он. - Но тогда почему...

-Почему мы все видим одно и то же? Ответьте сами. Перо не само по себе, однако каждый из нас видит именно перо. Почему?

Он погрузился в размышления.

-Те же самые зёрна? То есть, одинаковые?

-Вот именно, - кивнула я. - Или почти одинаковые. Разумеется, образы, которые мы с вами видим, немножечко разные, но всё равно, раз мы оба видим именно перо, зёрна должны быть те же самые.

-А теперь скажи то, что обещала, - серьёзно спросил комендант. - Откуда берутся сами зёрна?

-А зачем это нужно знать? - парировала я.

-Потому что... - проговорил он, устремив в окно отрешённый взгляд, будто смотрел на что-то по ту сторону неба. -Потому что, если всё это так, и нас заставляют видеть особые зёрна, мы могли бы постараться изменить их, как-то воздействовать на них, например, выращивать одни их виды и уничтожать другие, которые нам вредны. Может быть, тогда нам удалось бы в конце концов... удалось бы...

-Скажите это! - воскликнула я.

-Нам удалось бы увидеть, как наши собственные тела из плоти и крови превращаются в чистый свет - это было бы что-то вроде самой совершенной позы йоги. А может быть, мы продвинулись бы ещё дальше

итогда... а почему бы и нет - оказались бы там, в царстве вечного света, со своими... среди тех, с кем вместе жили и страдали...

-Великолепно! - выдохнула я. - Значит, нам нужно понять, как работают семена. Эти знания - часть высшей йоги, основы которой подробно изложены Мастером. Он говорит:

Хранилище пополняется За счёт того, что мы делаем.

II. 12В

Здесь имеется в виду хранилище нашего разума - место, где находятся те самые зёрна. Вот и ответ на вопрос, откуда они

145

берутся. Если хорошенько подумать, легко понять, что иначе и быть не может. Ведь что-то же должно было заложить их к нам в хранилище, и это не значит просто взять горсть зерна и высыпать в ухо. Раз зёрна прорастают как нечто, связанное с мыслями, кажется вполне логичным, что и закладываются они первоначально с помощью мыслей. Согласно книге Мастера, новые зёрна появляются всякий раз, когда мы делаем чтонибудь - что угодно - и ощущаем свои действия.

Комендант снова нахмурился, потом сказал:

-Но мы всегда что-нибудь делаем и ощущаем это - на том или ином уровне.

-Вот именно! И все наши действия, каждое наше слово, каждая мысль, промелькнувшая в нашем мозгу — все они откладываются в сознании подобно отпечатку руки, оставленному на сырой глине, просто потому, что мы их осознаём. Потом мы начинаем делать что-то другое, но эти отпечатки остаются и становятся зёрнами, чтобы потом помогать нам ощущать мир вокруг. Возьмём такой пример: вы встречаете на дороге человека, который вчера вас как-то обидел, находите подходящий предлог и бьёте его дубинкой по спине. В тот момент, когда вы решаете его ударить, в вашем сознании мелькает образ, пока ещё туманный: человек держится за спину и стонет от боли. Потом вы его бьёте на самом деле, и перед вашими глазами возникает уже реальный, уже чёткий образ. Возвращаясь в участок, вы с удовольствием вспоминаете, как удачно отомстили, и картинка снова появляется. Так она отпечатывается раз за разом, постепенно закрепляясь, и остаётся навсегда - превращается в то самое зерно. А потом однажды ваши мысли обращаются на что-нибудь совсем другое, например... - Я выжидательно замолчала.

Поколебавшись, он продолжил:

-Например, мою собственную спину...

-Вот-вот, и тогда зерно прорастает. Образ боли, отпечатанный в сознании, проявляется, и...

-И я, согнувшись над очередным рапортом, вдруг чувствую... то есть, мой разум заставляет меня чувствовать... - Он вздохнул. - Старый образ боли, которую я причинил тому человеку; возвращается и заставляет чувствовать боль меня самого. - Его рука инстинктивно дотронулась до поясницы.

Он надолго задумался. Потом взглянул на меня. Глаза его восторженно блестели.

- А ты знаешь, ведь так оно и есть! Я много слышал таких раз говоров: мол, всё, что ты делаешь, возвращается к тебе, только

146

никогда не принимал их всерьёз, потому что... ну... просто не понимал, как оно на самом деле происходит. А теперь мне понятно - это что-то вроде всеобщей справедливости - все наши поступки по отношению к другим обращаются на нас самих, и наоборот, все, что с нами случается, происходит только потому, что мы сделали то же самое другим. Нет, конечно, мне и раньше казалось, что так должно быть, но только должно, не на самом деле, а теперь, после твоих объяснений с пером и коровой, я понял: это не просто есть - оно управляет нами, отвечает за каждую мелочь в нашей жизни и в окружающем мире! - Он смотрел на меня почти с благоговением. - Теперь это так ясно, так...

Просто потрясающе! М-м... Только у меня много вопросов...

- Чем больше, тем лучше, - ответила я. - Только так и можно чему-нибудь научиться.

Однако от положенных упражнений ему увильнуть не удалось.

Ночью меня разбудил какой-то звук со стороны двери. Сначала я думала, что это ужасный сон, вызванный воспоминаниями о недавних событиях, потом осознала реальность происходящего.

Пристав стоял, ухватившись за прутья решётки, заплывшие красные глаза пьяно блестели. Камеру наполнил удушливый запах перегара.

-Ты пойдёшь со мной, - прохрипел он, и по его тону я поняла, что на этот раз так и будет. Он где-то достал новую дубинку - она со стуком ударилась о бамбуковые прутья, когда он отодвигал засов.

-Рави, Рави, что ты делаешь? - послышался заспанный голос Бузуку.

-Заткнись! - заорал пристав, колотя дубинкой по прутьям соседней камеры. Бузуку взвыл от боли - очевидно, удар пришёлся по костяшкам пальцев.

-Рави! - снова предостерегающе крикнул он.

-Сегодня можешь не волноваться. Я правду говорю, - бросил пристав, повернувшись к перегородке. Он уже стоял, покачиваясь, посреди камеры. - Я... я забираю её, потому что... чтобы она посмотрела на мальчика. — В его голосе прозвучала такая боль, что у меня кольнуло сердце.

Бузуку замолчал. Я почувствовала, что должна идти, и двинулась вслед за тёмной фигурой под шуршание дубинки, волочившейся по земле, всё время ощущая резкий запах браги.

147

Мы шли довольно долго, миновали дом старухи, потом свернули в узкий проулок и оказались в тесном запущенном дворике. В доме было темно. О том, кто здесь жил, можно было догадаться по запаху, который за долгие годы пропитал всё вокруг. В очаге горел слабый огонь. В его отблесках едва можно было разглядеть очертания маленькой фигурки - ребёнок сидел перед очагом к нам спиной, скорчившись и завернувшись

водеяло. У двери стоял стол, на нём горела свеча. За столом на коврике сидела какая-то старуха. Её лицо, изборождённое глубокими морщинами, обрамляла густая копна седых волос. Я присмотрелась и вдруг поняла, что это жена пристава, содрогнувшись при мысли обо всех побоях, которые ей пришлось перенести. Однако в глазах её светилась всепобеждающая доброта - так бывает с людьми, терпящими боль ежедневно и ежечасно. Она едва заметно улыбнулась, как бы извиняясь за своего мужа -молча, потому что иначе при нём было нельзя. Я понимающе кивнула, она кивнула в ответ. Мы сели к столу. Женщина пододвинула мне чашку с дешёвым чаем, а пристав вытащил из-под стола глиняный кувшин и как следует приложился к нему. Обтерев рот, он обратил ко мне свои горящие воспалённые глаза.

-Я тогда пришёл пьяный, - сказал он и выпил ещё. - Мы с комендантом напились как всегда. — Помолчав и снова отпив из кувшина, он продолжал: - Пришёл домой, а они уже спали... Она и сын. - Он махнул рукой, сжимавшей кувшин, в сторону детской фигурки перед очагом, потом поднял кувшин к губам, но, передумав, поставил на стол. - Я... я... - Лицо его исказилось, на глазах выступили слёзы. - Я опрокинул свечу... она горела -так же, как эта. - Слёзы побежали по щекам, оставляя блестящие изломанные дорожки. Женщина отвернулась.

-Солома, вон там... Они... мы спали на соломе... Она сразу вспыхнула, а я... Я сразу не заметил - был очень пьяный... Потом они закричали - она и ребёнок... Пламя ударило мне в лицо, я не знал, что делать, не знал, что делаю... но я сказал себе: «Рави, ты солдат, ты учился

вКоролевской академии, выполняй свой долг, как тебя учили!» Немного очухался и бросился туда, а там, из огня, тянутся руки... я схватил и потащил, выбрался из дома... они кричат и вырываются, а я не понимаю - почему? Потом посмотрел, что держу, а это... это... - Он запнулся, не в силах выговорить. Женщина затряслась в рыданиях. - Это были её две руки, я держал только её... И тогда я услышал, что она кричит: «Сынок! Сынок!»

Он опустил голову, потом резко поднял её и крикнул:

148

— Сынок! Поди сюда!

Одеяло у очага вздрогнуло, мальчик медленно встал и неловко приблизился. Свет от свечи упал на его лицо.

Первое, что я заметила, была доброта и мягкость в его глазах. Они были полны любви, будто он никогда не жил в этом доме, с этим человеком, превратившимся в демона... и никогда не видел в зеркале своего лица. Багрово-красное и блестящее, оно было словно покрыто расплавленным воском, который растёкся, заливая подбородок и шею. Я не смогла сдержать слёзы - не столько при виде обезображенного лица, сколько от мысли об ужасной боли, которое испытывал этот маленький человек, хотя храбро пытался скрыть её.

Заливаясь слезами, отец дотронулся до того, что когда-то было щекой.

— Мальчик мой, — всхлипнул он. Потом повернулся ко мне. - Ты можешь его вылечить? Что-нибудь исправить... как... как ты вылечила спину коменданту?

Женщина безнадёжно застонала. Он даже не услышал.

—И ещё ногу... - взволнованно проговорил он. - Посмотри,

унего нога... Сынок, пройди к огню и назад! Покажи ей, покажи свою ногу.

Мальчик посмотрел мне в глаза всё с той же непостижимой жизнерадостностью, потом повернулся и заковылял в сторону очага, неловко подволакивая ногу. Вернувшись, он снова взглянул на меня, без всякой надежды, но с неизменной теплотой и любовью. Я почувствовала, что Катрин снова во мне, и я опять сижу с комендантом, держа перо в руке, словно орудие истины...

— Может быть, - повернулась я к несчастным родителям. - Нет ничего невозможного.

Мы вышли из тёмного дома. Луна уже взошла. Встретив вопросительный взгляд пристава, я нахмурилась.

—Есть одно условие.

—Всё, что захочешь, - быстро ответил он.

— Вы должны брать уроки. Вам тоже нужно вылечиться. Пристав грустно покачал головой.

—Мою болезнь уже не вылечить. Бросаю, а потом начинаю снова. Так что и не проси - никто меня не исправит, даже ты.

—Нет, вы должны учиться, обязательно! - настойчиво повторила я. - И не у меня. - Он посмотрел на меня с удивлением. Я уверенно кивнула. - Вы будете учиться у коменданта.

Он открыл рот, чтобы возразить, но я опередила его:

149

- He ради вас! - прошептала я. - Ради него самого - ради коменданта. Вам придётся это делать, или мальчик навсегда останется таким.

Так и застыв с открытым ртом в бледном свете луны, он молча смотрел мне в лицо. Потом медленно кивнул, и мы пошли обратно в тюрьму.

150