глава 15

Бескорыстная доброта

Первая неделя июня

Если встреча с мальчишками Бузуку на тропе было удовольствием, которого я ждала, то возвращение домой, к старухе-хозяйке было прямой тому противоположностью. Не то чтобы работа тяготила; я была привычна к тяжелому труду и старалась заработать и на свое содержание, и даже просто в карман моей хозяйке - из соображений чести. Но слишком часто, возвращаясь к себе под навес, я заставала там пристава, уже после его вахты, уже пьяным, где он просиживал за пустой болтовней со старухой. И слишком часто ловила я его взгляд на себе, и это путало.

-Это - доброта, - первое, что сказал комендант.

-Разумеется, это доброта, - согласилась я, без особого удивления, - Мастер говорит:

Используй доброту; Оно делает ум Светлым и ясным, Как чистая вода.

I.33A

-Но как же ее использовать, когда я всего лишь сижу себе тихонько? - спросил он.

-На самом деле это одна из священнейших и мощнейших рекомендаций всех времен, - ответила я, - Она связывает воедино дыхание - родную сестру внутренних ветров, и одну из самых могущественных мыслей из всех возможных - доброту,

78

направляя их вместе в объединенную атаку в самое сердце забитых внутренних точек, заставляющих нас болеть и страдать.

-Одну из самых могущественных мыслей? - переспросил комендант.

Яуслышала, что за вопрос он хотел задать: Почему не начать сразу с самой могущественной?

-Поговорим позже и об этом, - сказала я, в точности как когда-то говаривала Катрин, - Всему свое время, - после чего мы прошли с ним через несколько привычных поз, почти как подмасливая ось телеги прежде чем забраться в нее и ехать. После того, как он передохнул и расслабился, я велела ему располагаться для тихого сидения. У него уже неплохо получалось, вплоть до вжимания в пол снизу - чтобы сидеть совершенно прямо.

Я им и впрямь гордилась, моим первым настоящим студентом, потому как ему уже было под силу то, что должен уметь делать любой успешный студент: он усваивал то, чему я его учила, отправлялся с этим домой и практиковал это самостоятельно, скромно, но постоянно, в меру собственных личных возможностей. Большего я даже не могла ожидать.

Когда он уже сидел совершенно неподвижно, а дыхание успокоилось

ипритихло, я сказала:

-Взгляните в центр груди изнутритуда, где находится сердце. Внутри сердца есть крошечный красный язычок пламени, вроде верхушки горящей свечи. Это пламясила нашего эгоизма, привычки заботится только о себе и пренебрегать нуждами и желаниями других, - я выждала минутку, чтобы он это ясно понял.

-А теперь представьте, что сидите напротив пристава, у него дома, но он Вас не видит: Вы невидимка,- я снова замолчала.

-Загляните приставу в сердце. В самой его середине есть темное, застоявшееся озерцо черноты. Это его грусть, его боль; в этом причина его пьянства, это есть само его пьянство, - и снова молчание.

-Вы желаете навсегда забрать у него эту боль. Это и есть его сострадание, о котором мы с вами говорили; в этом заключена истинная причина, почему вы занимаетесь йогой. Вы решаете для себя, что хотите забрать эту черную боль так сильно, что готовы принять её себе, если только так и можно было бы его спасти, - молчание, долгое молчание. Сострадание даже воображаемое для нас крайне трудно.

-И вы вдыхаете ну допустим семь раз, семь долгих вдохов. С первым вдохом маленькое злое озерцо темноты в глубине сердца пристава начинает волноваться; оно поднимается и испаряется из его тела безобразным облаком темноты. И с каждым

79

следующим вдохом его вытягивает из груди, через горло,, и вон из тела через ноздри. Помня о том, что Вы готовы принять это облако в себя, примите все его пьяное безумие — темное облако— и продолжайте дышать, втягивая внутрь, приближая это облако к собственному лицу. А теперь держите его прямо перед собой, у самого носа, - Я выжидала, наблюдая за ним.

- А сейчас произойдет кое-что - довольно быстро, так что сосредоточьтесь хорошенько. Одним вдохом вы втянете темноту через нос, забирая ее себе. Это темнота проникнет в вас и через горло опустится в грудь, а затем медленно - очень медленно - приблизится к красному огоньку вашего эгоизма: к той части вас, которая не могла бы даже представить, что может принять хоть чью-то боль.

Итогда темнота медленно подплывет к краю пламени, и в тот миг, когда черное соприкоснется с красным, возникнет вспышка прекрасного золотого сияния, словно удар молнии, рассыпающий чистое золото. И в тот самый миг, просто потому, что такова была Ваша воля - поглотить и принять боль пристава как свою, пурпурное пламя вашего эгоизма погаснет навсегда. И в этом взрыве будет уничтожена боль пристава: уничтожено для него и для вас, навсегда. Ибо таковы сила и благодать бескорыстного сострадания к другим.

Ивы должны знать эту силу и верить в нее. Важно, чтобы вы видели и знали, что та темнота была уничтожена, навсегда, в тот самый миг - даже прежде, чем вы снова вдохнете. А вы ведь всего лишь сидите здесь, рядом со мной, но внутри вас - только золотое сияние, наполняющее все внутри.

А теперь вдохните темноту и смотрите, как все произойдет.

Так он и сделал, и потом мы сидели в золотой тишине, долго-долго. Так долго, что одинокой слезе, скатившейся у него по щеке, хватило времени высохнуть.

Когда мы закончили, комендант счастливо и благодарно улыбнулся мне. А потом его взгляд на мгновение обратился к его рабочему столу. Ученики временами бывают совершенно прозрачны.

- Но это всего лишь первая часть, - сказала я твердо, - она называется «забирание» - забирание чьей-то боли, чьих-то неприятностей. Но теперь необходимо проделать вторую часть, называемую «отдавание».

Забирание и отдавание - нужно проделать обе.

Он кивнул, уселся в подобающей позе и решительно вдавил зад в пол. Я едва удержалась от смешка. Учительство подчас было слишком серьезным занятием.

80

-Первая часть — это сострадание: забирание чьей-нибудь боли, - повторила я.

-Прошу прощения, - сказал комендант, - неужели так оно и есть? Неужели я могу забрать у пристава его боль подобным образом?

-'Можете - и возьмете. Но не так, как Вам сейчас кажется. Важно понять, как вы будете это делать. Но это придет позже. Я обещаю.

А пока нам надо разобраться с отдаванием - с добротой; и Вам следует знать, что Мастер вводит понятие сострадания и доброты вместе, одновременно с другими могучими приемами освобождения ветром.

Если сострадание желает забрать боль, то доброта желает заполнить пустоту, оставшуюся после ухода боли: доброта желает оделить человека всем, чем бы он ни пожелал.

А теперь закрывайте глаза и снова представьте себя в доме пристава. Вы желаете наполнить его счастьем, теперь, когда ушла его печаль. Каким угодно счастьем, чем угодно из того, что, по-вашему, ему бы хотелось. Но у меня есть соображение по поводу того, какое счастье вы могли бы ему дать - нечто особенное, что покорит ваш эгоизм - чуть ли не самую мощную отрицательную мысль, забивающую каналы вашей спины.

-Опять чуть ли не, - проговорил комендант.

-Об этом позже, - снова заметила я.

-На этот раз давайте вообразим, что с выдохом вы отправляете гонца: ваше дыхание - это человек, и всякий раз когда вы выдыхаете, он подходит все ближе к порогу дома пристава. И этот человек..., - я никак не могла вспомнить, - какое бишь звание у вашего начальника, - спросила я.

-А этот... Ну, должно быть, столичный суперинтендант. Суровый тип, особенно когда я опаздываю с рапортами, - прошептал комендант, поглядывая вновь на свой рабочий стол.

-Еще немного, - сказала я, - итак, каждый выдох приближает суперинтенданта к дверям пристава, и вот он уже стучит. Пристав открывает дверь - чистенький, жизнерадостный, умытый и одетый с иголочки - с тех самых пор, как вы освободили его от пьянства.

Утреннее солнце сияет ему в лицо, и суперинтендант приветствует его и с радушным рукопожатием протягивает ему письмо. Пристав распечатывает его и чуть не падает от радости и неожиданности, потому что...

81

-Потому что что? - встрял комендант, уже почуяв, что это может быть за письмо.

-Потому что это - официальное распоряжение из министерства, объявляющее его новым комендантом, главой этого самого участка, - закончила я радостно.

У коменданта вытянулось лицо:

-Да как же это... Чем же в таком случае буду заниматься я? -выпалил

он.

-Да дело не в этом! - воскликнула я, - Или может быть как раз в этомто все и дело! Понимаете? Вы даете ему то, что больше всего сделает его счастливым, даже если - или особенно если -это та самая вещь, которая делает счастливым вас. то самое, что вы бы приберегли для себя.

Комендант, похоже, слегка запутался:

-Что-то я не понимаю, - промолвил он, - как все это связано с исцелением моей спины?

-Это в прямую связано с исцелением вашей спины..., - я едва спохватилась, что бы не назвать его болваном, что Катрин иногда себе позволяла.

-Подумайте, комендант! Ваш эгоизм ни к чему вас не привел! Вечная озабоченность собой не помогла вам даже уберечь собственное здоровье! Она пережимает ваши каналы, останавливает ветры, причиняет вам боль, делает вас несчастным, все более старит вас, и в конце концов заставит вас умереть - погруженного в озабоченность собой, защищающего эту самую никчемную ценность. Я раскрываю вам тайну! Я вручаю вам ключ! С ним вы все быстро исправите изнутри. Но вам придется отдавать

иотдавать - и сдаваться!

Комендант вскинул брови и вытаращил глаза:

- Ну ладно, ладно! Уймитесь, девушка. А то, боюсь, пережмете себе канал.

Он был прав. Я проделала положенные десять вдохов и выдохов, успокоилась, и мы вместе произвели повышение пристава по службе, сидя в полной тишине. А потом, для закрепления изученного, мы отправились в дом к караульному и забрали из его сердца черное облако лени и апатии. Благодаря этому караульный стал столь сообразителен и энергичен, что суперинтендант, возвращаясь от пристава и наткнувшись на него, был настолько впечатлен, что немедленно забрал его в столицу своим протеже - по сути, проча его на свое место. Мы здорово повеселились; бесплатное легкое лекарство для внутренних ветров.

82