7. Заключение. Значение гендерных исследований для постсоветской культурологии

На фоне отсутствия сколько-нибудь значимого интереса постсоветских теоретиков к «культурным исследованиям»⁷¹как особой теоретической парадигме в течение последних десяти лет мы можем наблюдать активное развитие гендерных исследований. «Неожиданно» обозначившись на рубеже 80-90-х годов в постсоветской социологии и философии, гендерные исследования сумели отчасти заполнить культурную и интеллектуальную лакуну, связанную с отсутствием развернутых исследований сексуальности и пола, которая долгое время существовала незамеченной и сравнительно недавно обнаружилась в нашем научном и академическом пространстве.

Возникновение гендерных исследований как академической дисциплины в первую очередь стало возможным вследствие кризиса и последующего распада «советской» версии марксизма в гуманитарных науках. В ситуации радикального отказа от марксистско-ленинской догматики и ключевого в ее рамках

⁷¹ Речь идет именно о гуманитариях бывшего Советского Союза, поскольку восточноевропейскими теоретиками (благодаря, например, усилиям Сла-воя Жижека и Ренаты Салецл, а также их коллег в Любляне) в последние годы предпринимался ряд попыток создать свою версию «культурных исследований» в диалоге с западными теориями (См.: M.D. Kennedy, ed.. Envisioning Eastern Europe. Postcommunist Cultural Studies (Ann Arbor, The University of Michigan Press, 1994).

463

инструмента стратификации социума — понятия «класс» — в начале 90-х годов постсоветская академическая наука оказалась довольно восприимчивой к иным теориям, иным дискурсивным практикам. Учитывая поразительную нечувствительность прежнего советского обществознания (а равно и советской модели общественных отношений) к проблеме пола — на фоне фетишизированной категории классового различия — предлагаемые гендерными исследованиями модели критики социальных устоев патриархатного общества (будь то западные демократии или тоталитарные режимы бывшего соцлагеря) и парадигмы идентификации с точки зрения полового различия (гораздо более фундаментального в генетическом плане, нежели все другие культурные и социальные различия в западной культуре) выглядят как чрезвычайно актуальные.

Прежде всего, стало очевидным, что ключевое для марксизма-ленинизма понятие «класс» в современной интеллектуальной ситуации не может считаться основной категорией, объясняющей и формы социальной стратификации, и феномен идентичности: социальная реальность как развитых капиталистических, так и транзитивных обществ не вписывается в классическую и единственно значимую для марксизма дихотомию пролетариата и буржуазии (или шире — двух антагонистических классов). Реальность с точки зрения современных подходов оказывается пересечением множества факторов и различий — этнических, национальных, половых и классовых в том числе. В этом же русле и идентичность мыслится как результат сложного взаимодействия нескольких составляющих: класс, этнос, пол.

Кроме того, марксизм, описывая «классовое» самосознание, по сути предполагал возможность коллективной идентичности, а современное состояние постсоветских обществ может быть охарактеризовано как ситуация конфликта коллективных иден-тичностей: коллективная идентичность «советского народа» полностью разрушена, а новая коллективная идентичность не может сложиться в период диссоциации любых социальных общностей и кризиса прежде доминировавшей идеологии. В то же время эта множественность процессов идентификации ускользает от марксистского анализа, но попадает в поле внимания гендерных концепций.

Все вышесказанное позволяет рассматривать гендерные исследования в целом в качестве наиболее активного агента

464

продвижения идеологии «культурных исследований» в восточно-европейских университетах. Что дает нам основания для такого заключения? Хотя фактически гендерные исследования существуют параллельно академической культурологии, однако через разработку проблематики «гендер и культура» происходит их интервенция в область культурной политики и культурной теории. Именно в рамках гендерных исследований постсоветская культурология получила возможность познакомиться с целым рядом других равнозначимых теоретических направлений, идеология которых близка по пафосу феминизму и проблематика которых ранее получила свое развитие в рамках гендерной теории (постколониализм и «культурные исследования» в первую очередь). Знакомство с различными версиями гендерной и феминистской теории дает нам представление о том, какие дискуссии велись между феминистами и их интеллектуальными соперниками (к числу которых до определенного момента можно было отнести и «культурные исследования» в силу их марксистской ориентации) в 60-х, 70-х, 80-х и 90-х годах. Одной из таких плодотворных дискуссий, безусловно, являлась полемика с марксизмом. Как только выяснилось, что пол настолько же важен, насколько и класс, принципы инаковости, множественности и толерантности начали постепенно утверждаться в общественном сознании.

Кроме того, гендерные исследования явились реальным междисциплинарным проектом, открывшим нам не только новую проблематику, но и новый, свежий взгляд на старые проблемы, обозначивший иные перспективы. И, наконец, именно гендерные исследования являются в постсоветской академии пока той единственной возможностью, которая позволяет сочетать академические интересы с политическими убеждениями и личным опытом: благодаря им «способ проживания» в этой культуре может быть не только концептуально осмыслен, но и изменен посредством неутомимой критики ее устоев.

Апьмира Усманова